Мираж

— Господин Фольман, я хотел бы иметь портрет этого типа размером, скажем, пятьдесят на пятьдесят. Мы установим его в фойе радиостанций для опознания.

За портретом он решил установить скрытую телекамеру, чтобы следить за реакцией тех, кто будет пристально изучать лицо террориста.

Оставалась еще надежда на экспертизу остатков взрывчатого вещества. Каждое из них несет метки, способные подсказать специалисту, когда, в какой стране или на какой фирме его создали. Ричард нетерпеливо посматривая на телефон, ожидая звонка.

Наконец-то!

— Каммингс слушает… — Нет, это были не эксперты. Он узнал голос Кричлоу. — Джеймс? Где ты? Голова идет кругом, ты мне сейчас вот как нужен!

— Не кричи. Если я кому-то нужен, значит, я здесь, в Мюнхене.

— Где встретимся?

— Давай, по старой памяти, в кафе «Аннаст».

За столиком кафе Ричард с трудом узнал Кричлоу. Годы сделали свое дело. Перед ним сидел пожилой, совсем седой и обрюзгший человек. После приветствий Каммингс кратко изложил свои версии, сомнения и предположения, оставив «за скобками» только Ирми.

— В связи с этим на территории Английского парка установили закрытые наблюдательные посты, фиксируем появление подозрительных типов, ведем проверку документов, но пока все тщетно. Единственная зацепка — турок…

— Это пустой номер, — перебил его монолог Кричлоу.

— Ну почему? Или ты уже знаешь, где сейчас сидят те, кого мы ищем? Быть может, они закусывают шпикачками с пивом?

— Или поглощают бигос и запивают «выборовой»? — вопросом на вопрос ответил Джеймс.

— Может, разливают по стаканам ракию?

— Или закусывают после «московской» черной икрой?

— Может, все-таки предпочитают мастику или «плиску»?

— Хватит, Ричард, не будем гадать. Но ты знаешь наши отношения с Турцией, и межгосударственные, и по линии НАТО. Даже если ты накопаешь на этого турка гору обвинений, воспользоваться ими никто не сможет, да и не захочет, по крайней мере в Вашингтоне.

Я тебе кое-что разложу по полочкам.

Наш Совет по международному радиовещанию планировалось создать еще в семьдесят третьем году. Сенатская комиссия составила доклад «Право знать», вынесла свои рекомендации. Когда же утвердили положение о СМР? Только в прошлом году. Пять лет существовала организация, не имея юридического статуса. Причины? Борьба, соперничество — как хочешь это назови — между ЦРУ и государственным департаментом за власть, за «контрольный пакет акций» на РСЕ—РС. Короче, твое расследование — это рычаг. В случае успеха он окажется в руках Лэнгли: «радиостанциям грозит серьезная опасность», «здесь нужна наша твердая рука», В противном случае — рычаг в руках государственного департамента, и он уж постарается нас потеснить и отсюда, и из СМР.

— Не понимаю, чего вы там не поделили?

— Как бы тебе проще объяснить?.. СМР создай, и теперь от этого никуда не денешься. Мера эта была вынужденная — после известных тебе громогласных разоблачений или саморазоблачений роли ЦРУ на РСЕ—РС. Вопрос теперь в другом: кто персонально заседает в СМР — наши люди или макинтоши из государственного департамента. Понимаешь? Когда еще Бжезинский попытался протащить в СМР Поля Сибьюри, Лео Черне и Вильямса Гриффита, то есть людей, прочно связанных с американской разведкой, вспомни, какой крик поднялся на Капитолийском холме: «Заговор против СМР!», «СМР в опасности!». Квартет сенаторов из комиссии по иностранным делам послал президенту Картеру слезную жалобу «о попытках бывших высокопоставленных сотрудников ЦРУ, находящихся в правительстве и вне его, вмешиваться в работу СМР». «Вмешиваться» — представляешь? Сенаторы имели в виду Ричарда Пайпса из Совета национальной безопасности и секретную записку Лео Черне, в которой он категорически утверждал, что федеральный совет и его члены, по существу, не способны выполнять поставленные перед ними задачи, и рекомендовал передать функции СМР администрации РСЕ—РС, где как раз сидят наши парни. Тогда, к сожалению, не получилось. Сейчас Лэнгли катит на СМР вторую волну — это сокрушительный девятый вал.

— Но теперь в Белом доме Рейган. Все будет по-другому.

— Вот именно, Ричард, с его приходом борьба за полный контроль ЦРУ над радиостанциями, за полный контроль над СМР вступила в новую фазу. Снимаются все позорные ограничения, наложенные Картером на деятельность американской разведки. Основной акцент — тайные операции. Это ренессанс — эпоха возрождения в ЦРУ. И на каждом стуле в СМР, и за каждым столом на РСЕ—РС должны сидеть наши люди. Планировать и проводить в жизнь тайные операции под «крышей» радиовещания.

— Часть столов все-таки будет занята эмигрантами…

— Придется их терпеть. Для камуфляжа. ЦРУ не намерено смешивать яблоки с апельсинами — использовать и американский персонал, и эмигрантов для проведения секретных операций. Пусть эмигранты надувают свои легкие и льют желчь на соотечественников по ту сторону. А мы будем тихо, незаметно заниматься своими делали. Внимание публики обращено на радиовещание, в чем, она полагает, и есть смысл существования РСЕ—РС. Вещание как гипноз — оно завораживает. А наше поле деятельности остается, как правило, за кадром. И тут мы боремся за сферу влияния…

— И борьба идет с переменным успехом…

— Не скажи! Мы в Лэнгли через своих журналистов повели кампанию по дискредитации нынешнего состава СМР. Ставим под сомнение компетентность членов совета, эффективность проводимых ими мероприятий, подчеркиваем при случае отставание внешнеполитической пропаганды США.

— Если все «состоится», быть тебе, Джеймс, директором РС. Должность до сих пор вакантная.

— Не исключено, но не будем загадывать. Теперь ты понимаешь, Ричард, в какое время ведешь расследование. Выйди из лабиринта хотя бы с косвенными доказательствами. Да, взрыв — акция Москвы, вот смотрите и… Не будь щепетилен, можно и передернуть. Спиши одного-двух эмигрантов на это дело, уволь, наконец, кое-кого, если на судебный процесс обвинения не дотягивают, но только дай пищу нашим политикам. Нужна сенсация о терроризме Советов. Все. До встречи.

За рабочим столом Ричарда действительно ждала сенсация: заключение экспертизы взрывчатого вещества, «вызвавшего 21 февраля сего года в 21.45 по Гринвичу направленный взрыв на объекте РСЕ—РС, Английский парк, район Швабинг, Мюнхен». Каммингс пропустил техническое описание: детали потом. Вывод экспертов гласил:

«Кумулятивный заряд. Производство американской фирмы «Дженерал дайнэмикс». Цех № 17, партия № 028306, дата выпуска 20.XII.80 г. Справки по телефону…»

Ричард тут же набрал номер:

— Ошибка исключена?

— До сих пор не ошибались, господин Каммингс.

— Но этого не может быть! Быть не может! Вы понимаете? Я требую повторной экспертизы! Повторной, вы слышите?..

«ЧТОБЫ ПОНЯТЬ НАСТОЯЩЕЕ, нужно заглянуть в прошлое», — заметил мудрец. С утра Ричард бросил свою команду на штурм архива. Ирми, Рудольф и Курт просматривали дела эмигрантов, переписку, связанную с ними. Цель — поиск конфликтных ситуаций, компрометирующих, но ныне забытых сведений, ниточки, которая вела бы к диверсии как акту злобы, мести или прорвавшегося недовольства. Сам Каммингс взялся за кадровый состав ЦРУ на радиостанциях. Прежде всего его интересовали лица, работавшие когда-либо в Москве или столицах стран Восточной Европы, а также так или иначе связанные с разведывательным управлением Пентагона или НАТО. Доставить на РСЕ—РС и взорвать кумулятивный снаряд мог только человек, разбиравшийся в военных вопросах.

Каммингс взял стопку документов. Пожелтевшие листы. Вот она, живая история станции, свидетелем и очевидцем которой был он сам когда-то. Радиостанция «Освобождение». Меморандум № 3—5—54. Да, 54-й год. Подписали документ директор РО Вильямс Маннинг и директор отдела программ Вейдле. Документ вещал:

«Радиостанция «Освобождение»:

призвана вести действенную и длительную пропагандистскую кампанию, чтобы слушатели в Советском Союзе и Советской Армии убедились, что это их собственный голос, говорящий в их интересах и в интересах их страны;

должна убедить своего слушателя, что она русская (азербайджанская, армянская и т. д.) станция, работающая в интересах русского (азербайджанского, армянского и т. д.) народа. Следует исключить все, что могло бы создать впечатление, будто она действует в интересах какой-либо иностранной державы;

должна по мере возможности прислушиваться к подлинному пульсу советской жизни, а не довольствоваться нашими симпатиями или антипатиями».