Дочь атамана

Саша взвизгнула и бросилась ему на шею:

— Да Шишкин жеребцу свой дом отдаст и в свою постель уложит!

— Будет, будет, — заворчал отец, не слишком-то уворачиваясь от объятий. — Ну же, Саша, скажи мне: не скучно тебе здесь?

— Да мы еще и недели не прожили!

— А сколько дел наворотили! Иные и за год столько не успевают.

Он усадил Сашу рядом с собой, взял за руки, заглянул в лицо:

— И чем же ты занята, егоза?

— С утра слоняюсь по дому, после обеда — по саду, — засмеялась она. — Ну, не делайте такого лица. Сейчас начнется строительство конюшен и архиповской мастерской, а мы с Шишкиным и Михаилом Алексеевичем отправимся в вояж по заводчикам, подбирая себе племенных. А там и весна.

— А Михаилу Алексеевичу зачем в вояж? Его дело — за стройкой смотреть.

— Как можно не взять, он ведь уже десять книг по коневодству прочитал! Разве зря?

— Как он тебе, Саша? — небрежно спросил отец.

— Михаил Алексеевич? — также небрежно ответила она. — Обыкновенно. Совестливый вроде, старательный. Семеновича от чугунков спас, Аннушку завел. Вы пробовали уху? В ней даже перьев не плавало!

Отец уехал через три дня, забрав с собой Мелехова и оставив Бисквита. Дом разом опустел, притих, потускнел.

Саша махала вслед, пока аллея не опустела, а цокот копыт и скрип колес не стихли.

Домашние, высыпавшие на проводы всей гурьбой, тут же разбрелись по делам, а она еще долго бродила туда-сюда по дорожке, усмиряя острую грусть из-за разлуки с отцом, беспричинно овладевшую ею.

А ведь привыкла, привыкла к долгим разлукам — вольный атаман только зимой в городе жил, а потом до самой поздней осени ищи ветра в поле! И не всегда он брал с собой дочь, чем старше она становилась, тем реже и реже.

Успокаивая себя тем, что если бы не мамина смерть, то Саша давно была бы выдана в другую семью и отца бы годами не видела, она воспряла духом и решительно направилась во флигель, куда уже несколько дней не казала носу.

Михаил Алексеевич нашелся в конторке. Обложившись доходными тетрадями Мелехова, он увлеченно делал пометки и крикнул, не поднимая головы:

— Груня, мне ничего не нужно!

— Как удачно, что я с пустыми руками.

— Саша Александровна, — воскликнул Михаил Алексеевич увлеченно, — оказывается, если поля с горохом и капустой менять ежегодно местами, то урожай будет лучше!

От удивления Саша рассмеялась — она и не думала прежде, что горох с капустой могут оказать такое влияние на человека. Глаза у скорбного вдовца оживленно блестели, щеки порозовели.

— А вы, я смотрю, совсем освоились, — оглядываясь по сторонам, заметила Саша.

Безделушки и статуэтки исчезли, как и гравюры на стенах, и шелковые подушки. Флигель вернулся в изначальное состояние — простое дерево, деревенские пестрые половики, жизнерадостные вышитые занавески на небольших оконцах.

Саша прошла по передней, заглянула за огромную, заново побеленную печь со множеством печурок — крохотная кухонька сияла чистотой. Вся утварь была натерта до зеркального блеска, напомнив владения старика лекаря. А связки трав, тянущиеся по нитке от печи к окну, лишь усугубили это впечатление.

— Откуда? — задалась Саша вопросом, невесомо прикасаясь к сухому зверобою и мяте.

— От ведьмы, — откликнулся Михаил Алексеевич, покинувший конторку и теперь подпиравший дверной косяк плечом. — Для чая.

Плечи у него были саженные.

— Михаил Алексеевич, — лукаво спросила Саша, — вы опять на свидание бегали с окороком за пазухой? А ведь доктор велел лежать!

— Я не бегал, а степенно ползал. Со всем уважением к рекомендациям доктора. Вот, получите.

Он подошел к богатому буфету, украшенному резными узорами и со множеством крошечных секретов, выдвинул один из них и достал оттуда небольшую фаянсовую банку.

Саша с интересом приняла этот странный дар, открыла крышку и принюхалась к свежему легкому запаху полевых трав. Это была мазь, светлая, с зеленцой, густоты пчелиного воска.

— Что же это?

— Морок, — ответил Михаил Алексеевич весело. Он стоял совсем рядом, и Саша опять поймала себя на неловкости от такой близости, но отодвигаться ей показалось грубым и нарочитым. — Когда снова заявится граф Плахов, нанесите мазь на лицо, и оно на короткое время станет на диво безобразным.

Саша хлопнула ресницами, соображая, что же именно сейчас услышала. А потом до краев преисполнилась жгучей обидой:

— Так вот каким манером, Михаил Алексеевич, вы намерены незваных гостей от меня гонять! А я уж размечталась, что вы кочергой его отметелите!

— Я не могу кочергой, — ответил он едва не испуганно. — Зарок дал, Саша Александровна, не причинять никому вреда.

— Вот уж сомневаюсь, — она сжала банку в кулачке, — что получится укротить мое тщеславие. Да и кто решится обезобразить себя?

Михаил Алексеевич кротко улыбнулся, взял Сашу за руку и осторожно разжал кулачок. Она охнула, сообразив, что он задумал. Отступила назад, поднеся ладонь к округлившемуся рту, но перечить не стала. Любопытство жадным огоньком занялось от пяток и быстро поглотило всю Сашу.

Он зачерпнул мазь самыми кончиками длинных пальцев, преспокойно начал втирать в свою бледную кожу. Саша спросила себя, в каком же подполе этот человек провел целое лето, ведь казалось, будто на него не попало ни одного луча солнца.

И тут щеки Михаила Алексеевича округлились, подбородок, наоборот, стал короче. Нос-картошка еще более подался вширь, а глаза уменьшились.

И вот — Саша уже изумленно взирала на пухлую физиономию, отдаленно напоминающую ехидного поросенка.

Михаил Алексеевич развел руками, будто приглашая полюбоваться собой, покрутился на месте, поклонился и снова выпрямился, довольно ухмыляясь.

Обомлев, Саша попятилась, наткнулась на диван и упала на него, помахала на себя обеими ладошками.

— И вот такое, — произнесла слабым голосом, — вы предлагаете мне с собой сотворить? Воля ваша, Михаил Алексеевич, но накось выкусите!

Услышь подобное Изабелла Наумовна — и Саша немедленно получила бы по губам. Но Михаила Алексеевича взволновало не Сашино дурное воспитание.

— Простите, — в знакомом мягком голосе послышались виновато-сконфуженные нотки, — я плохо подумал. Забыл, что молодости свойственно стремиться к прекрасному.

— Рассуждаете как старик, — не в первый раз заметила Саша. — Вы уверены, что это сойдет и нам не придется изо дня в день любоваться на такую, простите, рожу?

— Уверен. Лебеда, белена и правильное слово — действенное средство, но недолгое.

Саша глубоко вздохнула, пытаясь унять волнение. Вот так деревенская ведьма, вот так ведьма!

На что еще она способна?

Почувствовав, что сердце перестало колотиться быстро-быстро, Саша поднялась, приблизилась к Михаилу Алексеевичу и осторожно коснулась пальцами его лица.

— Чудо, — прошептала она, — намазалась — и можно гулять где вздумается. Никто тебя не узнает.

— Где это вы гулять собрались?

— Ну мало ли, — и Саша спрятала фаянсовую банку в складках одежды. Прошлась по комнате, остро жалея, что не было у нее такого морока в то время, пока она жила в столице. В деревне что, поля да снега, а вот в городе… — Так, значит, Михаил Алексеевич, вам лучше?

В его сторону она старалась не смотреть, уж больно неприятное открывалось зрелище.

— Лучше, — раздосадованный своим промахом, Михаил Алексеевич обрадовался смене беседы. — Завтра можем ехать к цыганам.

— Поставьте-ка самовар, — попросила Саша, чье настроение мгновенно стало просто чудесным. — Выпьем с вами чаю. Я намерена дождаться, пока действие мази не пройдет.

Он скрылся на кухоньке, и оттуда донесся его повеселевший голос:

— Вы, Саша Александровна, лиса. Я начинаю понимать Александра Васильевича и тоже готов плясать под вашу дудку. Как это у вас выходит?

— Совершенно не понимаю, о чем вы говорите, — отозвалась она с легкой улыбкой и замолчала испуганно.

Именно таким тоном говорила Груня, когда строила глазки лотошникам.