Измену не прощают

Лиза с Колей уставились на меня, выпучив глаза и побросав вилки. А мне вдруг так легко на душе становится после честного признания. Я не испытываю стыда за то, что рассказала про нас со Стасом. Он и сам неоднократно предлагал мне не скрывать ничего на работе.

— Так вы со Стасом… — Лиза запинается, видимо, постеснявшись озвучить догадку.

— Да, — отвечаю на ее непрозвучавший вопрос. — Мы со Стасом воссоединились. И мы вместе воспитываем нашу дочь.

Эти слова кажутся мне самым правильным из всего, что я когда-либо произносила: мы воссоединились и мы вместе воспитываем дочь. Лиза резко подскакивает со стула напротив и пересаживается рядом со мной.

— Полечка, все будет хорошо, — обнимает меня крепко. — Мы все за него молимся.

— Он справится, — поддакивает Коля. — У Стаса железная сила воли. Я почти пять лет работаю с ним бок о бок. Если Стас поставил перед собой какую-то цель, он обязательно ее добьётся.

— Спасибо вам, ребята, — шепчу.

Рассказ Коли ошарашил меня. Получается, меня пригласили на работу не потому, что я такая крутая и замечательная, а потому, что Стас этого захотел. Он специально выманил меня из Парижа. Потребовал создать в департаменте отдел, который соответствовал профилю моей работы во Франции, и сделать мне оффер.

Оказывается, Стас все продумал и просчитал, ведь он так хорошо меня знает. Он видел, как я мечтаю о карьере, и чего мне стоило отказаться от работы в Париже ради того, чтобы быть с ним. Хотя я ни разу не упрекнула Стаса, ни разу не произнесла вслух: «Я ради тебя отказалась от работы мечты!». Но он, конечно, сам все понимал, видя, как я мучаюсь, ходя в Москве по бесперспективным собеседованиям.

И в итоге от работы своей мечты отказался сам Стас, бросив гонки и сменив спортивную «Феррари» на ненавистный костюм и галстук. Он ведь терпеть не мог работу в офисе. Да и сейчас я видела, что Стас не испытывает особого удовольствия, хоть уже и привык. Восседая в большом кожаном кресле в собственном кабинете, глаза Стаса не горят так, как они горели на гонках.

Как ни странно, а у меня нет ни капли злости на Стаса за то, что провернул целую схему по моему возвращению в Россию. Надо сказать, беспроигрышную схему, потому что знал: от такого предложения, которое мне сделал Архипов, я не откажусь.

Ровно в шесть часов я ухожу с работы и еду в больницу. Я не спала больше суток, голова гудит, глаза красные и опухшие из-за слез. Я должна попытать удачу. Мать Стаса написала мне, что заходила в реанимацию к сыну. Он все еще в коме. Но есть и хорошая новость — состояние Стаса стабилизировалось.

На входе в больницу мне без проблем выдают пропуск, когда я называю имя пациента, которого хочу навестить. В коридоре у дверей реанимации людей уже не так много, как ночью. Набравшись смелости, захожу в отделение. И сразу натыкаюсь на постовую медсестру.

— Вы куда?

— Я могу навестить Станислава Войцеховского? — робко интересуюсь.

— А вы кем ему приходитесь?

— Я мать его ребенка.

— Жена?

— Неофициальная, — беру на себя смелость так назваться.

Медсестра задумывается.

— Мы только законных супругов пускаем.

— Я мать его ребенка! — настаиваю.

Честное слово, лучше бы я соврала и представилась законной женой. Все равно они тут паспорт не требуют.

— Спросите у врача, — безразлично пожимает плечами.

— Где найти врача?

— А вон он, — показывает на мужика в белом халате чуть поодаль от нас.

Решительно подхожу к нему.

— Здравствуйте. Я могу навестить Станислава Войцеховского? Я его неофициальная жена и мать его ребенка.

— Да, конечно, — добродушно соглашается. — Только наденьте одноразовый халат. Вторая палата.

Какое счастье, что мне встретился этот добрый человек! Через пять минут на негнущихся ногах я захожу в палату. Здесь четыре койки, и на все помещение стоит писк от аппаратов. Мне не нужно читать таблички с именами и диагнозами у коек, я сразу нахожу Стаса.

Мне едва удаётся сдержать порыв броситься к нему, обнять, прижаться. Вместо этого дохожу до его постели и замираю, не дыша. Стас лежит, накрытый больничной простыней. К нему подключено множество трубок и проводов. В нос идет зонд, в руке катетер для капельниц, к груди приклеены какие-то датчики.

— Стас, — всхлипываю и осторожно беру его за руку. Тёплая ладонь не сжимает мою в ответ.

Пододвигаю стул поближе к койке и сажусь. Продолжаю крепко сжимать руку Стаса, а потом вовсе склоняюсь и целую тыльную сторону ладони.

— Ну зачем ты это сделал? Зачем ты закрыл меня собой?

Я тихо лью слезы, выплескивая боль, страх, чувство безысходности. Я не могу представить, что Стас умрет, что его не будет. Я просто не могу это представить. Если Стаса не будет, то не будет и меня. Я без него неполноценна.

— Я так сильно тебя люблю, — озвучиваю то, что давно нет смысла скрывать даже от себя самой. — Я так сильно тебя люблю… Все пять лет любила только тебя. Пожалуйста, Стас, живи. Ты только живи. Я все-все-все тебе прощу…

Эпилог

Я прихожу к Стасу каждый день после работы. В реанимации врачи и медсестры меняются через сутки. Какие-то из них пропускают меня легко, какие-то выделываются, но в итоге, видя мое полуобморочное состояние, все равно соглашаются.

В палате я держу Стаса за руку и разговариваю с ним. Однажды мне кто-то сказал, что люди в коме все слышат. Не знаю, правда это или нет. Хочется верить, что правда. Рассказываю Стасу про Веронику. Я не знала, как объяснить дочери, почему папа долго не приезжает, поэтому соврала, что он в командировке. Ну хоть не на Луне. У меня прогресс.

Вероника нарисовала в садике рисунок: я, Стас и она. Стоим втроем на лужайке под солнцем и держимся за руки. Я приношу рисунок с собой и кладу Стасу под подушку. Будет обидно, если кто-то из медсестёр обнаружит его и выбросит. Но я хочу, чтобы этот рисунок был со Стасом. Там мы все вместе. Там мы семья. Надеюсь, Стас это чувствует.

Рассказываю про работу. Как все переживают за Стаса, как все его ждут, как все по нему скучают. Рассказываю про Дашу и Витю. Они тоже очень волнуются. Даше нельзя нервничать, она ждет мальчика, но каждый раз, когда подруга мне звонит спросить про Стаса, в ее голосе слышатся слезы. Даже моя мама волнуется. Не ожидала от нее такого.

И много-много раз признаюсь Стасу в любви. Эти слова вылетают очень легко, мне хочется их произносить, хочется, чтобы Стас их слышал.

— Я согласна к тебе переехать. Вероника будет счастлива, я тоже буду счастлива. Мы так любим тебя. Мы очень-очень сильно любим тебя. Пожалуйста, вернись к нам. Мы так тебя ждём. Будь с нами. Ты так нам нужен… — пылко произношу, не стесняясь, что услышит медсестра.

Слезы текут по лицу ручьём. Я целую тыльную сторону ладони Стаса, прижимаю ее к своей щеке.

И в один день она сжимает мою руку в ответ.

Стас приходит в себя спустя неделю комы. Врачи тут же выгоняют меня из реанимации и не дают больше зайти. Я мечусь по коридору, не нахожу себе места. Сразу звоню родителям Стаса, Лизе, Коле, Вите. Сообщаю всем.

Моему счастью нет предела. Мне стоит огромных усилий держать себя в руках, чтобы не ворваться обратно в реанимацию. Мне дают зайти только на следующий день. Сердце бьется, словно птица в силках, когда переступаю порог палаты. Пульс шарашит в ушах, заглушая пиканье аппаратов. Стас с закрытыми глазами. Сначала пугаюсь, думая, что снова в коме, но когда подхожу вплотную, он слегка разлепляет веки.

— Боже мой, Стас, — сразу же хватаю его за ладонь и реву. — Ты очнулся.

Стас долго смотрит на меня из-под слегка опущенных ресниц. Он выглядит неважно: бледный, измученный.

— Поля, — наконец-то шепчет одними губами.

Я громко всхлипываю и растираю по лицу слезы рукавом одноразового халата.

— Мой любимый. Я так за тебя боялась.

Не выдерживаю, склоняюсь к Стасу, приникаю к его губам.

— Любимый, — провожу ладонью по колючей щеке. — Мой самый любимый. Я здесь, я с тобой.