Кандидат

— Работаешь ночами?

Она сначала непонимающе на него взглянула, лишь потом кивнула:

— Знаешь, бывает… Я вообще по ночам спать люблю…

Её улыбка озарила комнату, Рэдди тоже невольно улыбнулся, за компанию.

— …но тут пришла в голову идея одна, пришлось быстренько доводить её до ума, пока она мне самой не начала казаться дурацкой.

— И часто с тобой такое?

— Что, мысли приходят?

Рэдди махнул рукой, усмехнувшись в ответ.

— Нет, дурацкими кажутся.

— Ну это как сказать… иногда часто. А вообще, ничего так, справляюсь… а у тебя, что, такого не…

— Бывает-бывает, и очень даже часто! Только я из этого обычно трагедий не делаю. И спать рано ложусь… ну или как получится… в общем…

Рэдди подумал, что его спонтанный монолог не удался, и замолчал, насуплено принявшись искать какой-никакой стул. В доме были не слишком высокие потолки, и стоять, всегда чуть сгорбившись, было неудобно. Видимо, хозяйке было всё равно, будут её гости задевать макушкой перекрытия или нет.

— Вижу-вижу, как ты рано спать ложишься…

Оля прищурилась, глядя на него исподлобья, помогать оказавшемуся в дурацком положении гостю она отчего-то не спешила.

— …иторо, напиток растительного происхождения с планеты Строя Сектора Сайриус, — процитировала она, вторя выдавшему его тайну домовому. — Это у тебя сейчас в желудке плещется. Между прочим, официально по проводкам ГИСа не значится. Частная контрабанда, значит. С вечеринки сбежал?

Пришлось признаваться.

— Сбежал. Был пьян. Грустно стало. Очень.

Оля подошла к нему, вдруг почувствовавшему себя полным дураком, и погладила прозрачной ладонью по щеке.

— Да ладно тебе, не расстраивайся. Пошли, вынесем пару стульев на веранду, мате будем пить, у меня запасной калебас есть.

Рэдди кивнул, однако, лицом светлеть на этот раз даже не подумал. Что-то с ним происходило… но вот что?

— Ты какой предпочитаешь, террианский или, может, в данном случае будет уместен сирия-амандийский?

— Давай террианский, хочу на сегодня получить полную дозу канцерогенов.

Снова в ответ смешок.

— Рэдди, ты прелесть!

Да, террианские виды и вправду специально оставляли неизменными, не подвергая их генной модификации, содержание различных побочных веществ в них было вполне природным.

Впервые в жизни Рэдди наблюдал, как перед ним кто-то настолько расцветает. Стоило ему чуть склонить голову, так, чтобы уголком глаз он едва-едва цеплял её фигуру, там, на самом краю поля зрения, начиналась таинственная жизнь.

В тот вечер, а потом и во все последующие вечера, творилось одно и то же чудо, заметное лишь ему одному. Будто огромный тугой бутон вдруг разом вспучивался изнутри и начинал растаскивать в стороны жёсткую кожуру своей обёртки из невзрачных зелёных шершавых на ощупь лепестков, открывая миру нежную красоту, сокрытую внутри бутона, сложный мир-лабиринт, наивный, нежный и необычайно сильный. Сила эта рвалась на свободу, рвалась к нему, Рэдди, переполняла его, лилась через край… Рэдди вздрагивал и спешил взглянуть на Олю прямо, чтобы физическое поскорей вытеснило то, чего он пока не понимал.

Это «пока» останется ему на всю жизнь. Ему казалось, что он смотрится в собственное отражение, какое бывает на голой, покуда ещё не покрытой смарт-краской н-фазной поверхности — чистый фантом со сложнейшей физикой рефракции-интерференции, человеческому мозгу не дано построить возникающие там подобия, в таком отражении кота не отличишь от бронемеха, но человека Рэдди всегда узнавал.

Потому и продолжал раз за разом играть в эту игру, сколько хватало сил, до подкатывающих к горлу слёз.

В тот вечер они познакомились третий раз. И больше никогда не расставались.

Если как следует заглянуть отсюда, из будущего, в тот день, можно понять — он был для него далеко не самым ужасным, один эпизод в жизни человека, чья судьба была настолько похожа на судьбу собственной родины. Длинная череда поистине чёрных дат сплошь пронизывает биографию Рэдэрика Ковальского, однако не стоит мерить то злосчастное утро обычными мерками — оно было первым, когда ему не хотелось жить.

То было утро прозрения.

Да, мир вокруг него — не только свет радости и сладкое ощущение побед над безумием небытия. Да, жизнь — не только смех и неудержимое стремление вперёд.

Многие люди его поколения осознавали это только годам эдак к ста. Ему не повезло, он познал своё личное горе гораздо раньше.

И, как и почти всегда впоследствии, это была полнейшая, бессмысленная, слепая случайность.

Странно, но он, несмотря на многократно проклятую непогрешимость памяти, совершенно не мог впоследствии вспомнить деталей того утра. Даже предыдущий день постепенно всплыл перед глазами Кандидата, стал, как на ладони. И последующий, и сотни других дней…

Ведь и правда, наверняка родители поднялись раньше него, это их тихие разговоры его и разбудили… хотя, вполне вероятно, что он проснулся уже ближе к обеду, когда низкое зимнее солнце заглядывало в окно, щекоча ноздри.

Он потянулся, распрямляя отлежавшиеся руки-ноги, сказывались не очень полезным образом потраченные выходные, потёр глаза, оглянулся по сторонам, и тут в комнату вошла сестра…

Так всё должно было происходить, но он совершенно не был в этом уверен, в действительности происходившее в тот день ему было известно исключительно из рассказов других людей.

Точнее, из рассказов сестры, ведь только с ней он был способен впоследствии на эту тему говорить. Да и то…

Катлин и Мистен Ковальские были пентаррианцами до мозга костей. Отец Рэдди происходил из огромного, прочно увязшего корнями в серой пентаррианской земле генеалогического древа, ведшего свою историю, согласно данным ГИСа, от Марека Ковальского, флотского Капитана, служившего в мрачные времена Века Вне. Об этом, фактически, герое древних сказаний почти ничего толком не было известно, за исключением того, что он был одним из Капитанов тридцати трёх Ковчегов, что стартовали в середине 2499 гТС со Старой Терры. Дети его не только умудрились оставить после себя множество потомков, но сами во множестве случаев (исключительно за счёт своих талантов и свершений) вошли в историю Галактики.

Понятно, Вторая Эпоха не позволила генеалогическому древу Ковальских слишком разрастись, то было время короткой жизни и быстрой смерти, однако позже, в начале уже Третьей Эпохи, когда КГС как институт Галактики постепенно стал сдавать позиции ГКК, Ковальские всем составом оказались вовлечёнными в эйфорию первооткрывательства «второй волны». Множество Потерянных миров по всей Галактике носят название, данное им Капитанами и Майорами Ковальскими, известно, что лишь немногие из них к настоящему моменту сохранили свои исконные названия конца Первой — начала Второй Эпохи. Итору с её непроницаемым экраном и царящей в глубине атмосферы таинственной жизнью открыл прадед Маохар Ковальский, одно из имён Рэдди было ему дано именно в честь этого любопытного исторического персонажа.

Пентарра с момента начала своей колонизации была планетой ГКК, и поэтому она неминуемо стала планетой Ковальских. Древний фамильный, как его называла мама Рэдди, «склеп» был тому живейшим доказательством. Казалось, он стоит тут уже с полтысячи лет, его должны были овевать ветра ещё тех пустынь, что были изведены здесь за столетия до рождения Рэдди.

Однако приставшему однажды к плодородной почве Пентарры древу Ковальских там и суждено было остаться навечно. Рэдди был, пожалуй, единственным из известных ему ближних и дальних родственников, кто стремился, хоть и не отдавая себе отчёта, избавиться от привязанностей и улететь, рано или поздно, в Галактику.

Остальные же плотно осели на планете, отец его был дипломированным энергетиком с регистрационной карточкой Галактического Университета (не сегодняшнего, а того, который базировался на Сайриусе). Там же, ещё в молодые годы, он познакомился с мамой Рэдди, Катлин Рисс. Она родилась на планете Куана соседней с Керном планетарной системы, так что по Галактическим меркам они были всё равно что соседи. Студенческий их роман должен был стать мимолётным увлечением, однако шли годы, а они всё не расставались, необычайно раннее (им обоим тогда было всего по сорок лет) появление на свет дочки только укрепило семейные узы, вскоре они вернулись на родину Мистена, там мама Рэдди и познакомилась, к собственному удовольствию, с очаровательной и дружной семейкой Ковальских — дядь, тёть и прочих троюродных племянников.