Страница 2 из 10
— Вот этот должен подойти.
На пару с Мишкей мы загнали накопитель на место.
— Ну что, Мишка, теперь заведется, как думаешь?
— Не заведется, — категорично ответил Мишка, — У его в баке горючки нет… ты не переживай, барин. В тракторе есть горючка. И трубка есть. Только перелить не во что.
— А ты сгоняй в дом. Остатки кваса вылей из бутылки, будет во что перелить.
Мишка метнулся на выход, но в проеме налетел на хмурого сильно заросшего помятого мужичка.
— Борька, — не разобравшись, крикнул мужик внутрь гаража, — Похмел есть у тебя?
— Нету, — отвечаю, — Только я не Борька.
— Папка, он наш барин новый.
— Ах, барин, — мужик тяжко и протяжно вздохнул как недоенная корова.
— Ты вот что, Мишка, — напутствую мальчугана, — Квас из бутылки не выливай. Сюда тащи. Твоему папке пойдет вместо опохмела.
— Значит, ты кузнец? — спрашиваю мужика, после того, как Мишка выбежал из гаража.
— Он самый.
— А как звать тебя, кузнец?
— Мишка Окунь.
— Х-хэ, ты что же, кузнец? Разве так можно? Сам ты Мишка Окунь и сына назвал так же? Должно же быть у кузнеца хоть какое-то воображение.
— Не серчай, барин. Так уж у нас в роду заведено.
— Ну, если в роду…
Мишка припер бутыль и Мишка-старший ее опорожнил. Наладили перелив. Горючка пошла бодро наполнять бутылку.
— Полная уже, барин. Мимо же польет…
— Так трубку пережимай, а я вылью пока…
За что я люблю русского мужика. С какого бы похмела он не страдал, когда перед его носом идет дело, спокойно сидеть тот не может и начинает втягиваться. Окунь тоже не смог. Уже через пару минут мы работали втроем. Когда залили в бак авто под десяток литров, Окунь полез под капот.
— Подкачать надо, а то все трубки сухие.
Наконец, машину удалось завести. Окунь как-то подкрутил обороты. Двигатель не то, что бы заурчал, но машина хотя бы перестала реветь по-медвежьи.
— Это где ты, кузнец, научился с техникой обходиться?
— Борьке помогал. Борька у нас тракторер.
— Понятно. А с трактором что? Сможем завести?
— Нет. Там надо кольца менять. А трактор германский. И кольца нужны германские. Один барин до вас пытался выписать, только ему отказали. Он тогда плюнул и уехал.
— А почему отказали? Кто отказал?
— Германцы и отказали. Сказали мол, мы вашу страну знать не знаем. Поставлять больше ничего не будем.
Понятно. Россия как всегда под санкциями.
— Ну что, Окунек, хочешь прокатиться?
— Еще спрашиваешь, барин. До тебя никто меня в машину не пускал, — он сразу влез на сиденье.
— А ты, кузнец, тоже с нами поедешь?
— Не, я пойду Борьку растолкаю.
— Ну, как скажешь, — вывожу машину из гаража и поддаю газку.
— Зря ты его отпустил к дядь Боре, барин, — Окунек тяжко вздохнул.
— Что, напьются опять?
— Напьются.
Я вывел машину на деревенскую улицу.
— А скажи мне, Окунек, — припоминаю выдержку из земельной документации, — Благодаря сезонным подъемам воды в реке Шуршанке вокруг Лучково образуются обширные заливные луга, имеющие превосходные показатели для земледелия. Где у вас такие луга?
— Езжай вон туда, барин, я покажу.
Приезжаем на берег реки. Берег на самом деле очень низкий и пологий. Я так себе спец в вопросах мелиорации, но весенний паводок и впрямь должен затапливать обширную территорию. Только я не наблюдаю возделанных полей. Совсем не наблюдаю.
— А что, урожай уже весь сняли?
— Нет, что ты, барин, страда еще долго будет.
— М-дэ… и что вы тут выращиваете? Бурьян?
— Смешной ты, барин. Здесь завсегда лук ростили. Потому и деревня наша Лучково.
— Почему именно лук?
— Наш лук особенный. Самый лучший. Его даже инператору отвозят.
— Где тогда этот лук?
Я вижу сильно обмелевшую речку. Вижу баб, стирающих белье. Детей, резвящихся у воды. Также вижу камыши, осоку и прочую болотную растительнось. Но я не вижу ни одной луковой стрелки.
— Папка говорил, раньше аж вон до той сопки все луком засаживали.
— А почему перестали?
— Река обмелела, стали только до вон той кочки садить.
— Окунек, не беси меня. Где ты видишь хоть одну луковку?
— Так трактор сломался.
Останавливаю машину. Выхожу. Прохаживаюсь вдоль берега. Очень похоже, что земля вполне пригодная. А у них… блин… трактор сломался. Эх, Рассея. Велика и богата, а порядка в ней нету. Окунек тоже вылез из машины и подошел ко мне.
— Ну ладно, Окунек. Трактор сломался. Ты может этого не застал или маленький был. Но трактору этому лет семь от силы, а раньше как лук садили?
— Почему это не застал, — вскинулся Окунек, — Очень даже застал. Раньше все на конях делали… ну, то есть до трактора.
— А после трактора? Может пора снова на конях?
— Так коней-то у нас теперь нет. Степняки всех коней отбирают. Наши перестали даже жеребят заводить.
— Ах вот оно что… степняки.
Это просто какой-то замкнутый круг. То Мышкин мне макры не продавал. Теперь крестьянам не дают в поле работать. Коней отбирают. Поршневые кольца не поставляют. Начинаю понимать, почему отсюда бегут все управленцы.
— А если на быках попробовать?
— Барин, ты видал в нашей деревне хоть одного быка? Нету ни быков, ни коров. Степняки все забирают.
— Ну хоть трактор они не заберут?
— Смешной ты, барин. Зачем степнякам трактор?
А в следующий миг мой радар маякнул красной точкой. Где это? В камышах что-ли? Но я вижу только мелкую девчонку лет пяти, забравшуюся в камыши. И мгновенно понимаю, что радар указал не на девчонку. Выхватываю из кармана перо и бегу к камышам с криком:
— Ребенка! Ребенка из камышей уберите!
Поздно: «теневая тварь 2 уровня» — размером с небольшую собаку, но зубы как у крокодила. Цапает ребенка за ногу и тащит в глубь камышовых зарослей. Мелкая даже не вскрикнула, не сообразила, что происходит.
Зато бабы, наконец, опомнились и… заголосили. И что толку от их воплей? Только то, что мелкая все-таки напугалась и заревела в голос? Подбегаю на расстояние уверенного поражения и выпускаю заряд. Перо у меня заполнено силой под завязочку. Гадкой твари хватило, но ногу ребенку она успела подрать.
Забегаю в камыши. Девчонка уже орет как сирена. Вот какой звук надо было на сигналки ставить. До костей пробирает. На такой звук весь квартал на уши встанет. Пытаюсь разжать челюсти дохлой твари, чтоб освободить ногу, но челюсти, как тиски.
Тогда я втыкаю в ее тушу перо, чтобы вытянуть из нее силу. Пара секунд, и тварь высохла до состояния обтянутого кожей скелета. Теперь челюсти не разжимаются, а просто крошатся под пальцами. Освобождаю ребенка, подхватываю на руки, выношу из камышей.
— Повязку… ну… живее. Надо рану перетянуть.
К раненому дитю набегают бабы. Голосить не прекращают, но хотя бы начинают делать что-то осмысленное. Срывают с себя платки. Делают перевязку. Возле меня оказывается бледный Окунек.
— Мишка, целитель есть в деревне? … хоть знахарка какая? … — Мишка только отрицательно мотает головой, — Что за деревня у вас такая…
— В Семигорске есть целитель, — выдавливает Окунек.
— Как найти его, знаешь? … хорошо, тогда со мной поедешь.
Пока девочке оказывают первую помощь, снова захожу в камышовые заросли. Откуда тут взялась тварь Изнанки? Пронизыватель помогает найти точку прорыва. Ага, вижу. Вот где совместились пространства. Подхожу ближе… еще на шаг ближе. Портал на Изнанку еще не затянулся. Перо тянет меня вперед. И я делаю шаг в портал.
Я думал, что попаду на нулевой уровень Изнанки, но пронизыватель посылает образ, что на Изнанке в одиночку мне делать нечего. Он перетащил меня в дюны межмирья. А затем доносит еще один более сложный образ, который я воспринял так, что Лицо и Изнанка — это как разные этажи одного дома. А межмирье — это даже не этаж. Межмирье — это некое техническое пространство, что-то вроде вентиляционных шахт, по которым можно проникать в любые помещения на любых этажах.