Опера вызывали?!

Я же просто завис на пороге, восхищенно глядя на маленькую фурию, которая на пару с рыжим оккупантом наводила шороху в моей квартире. Лилечка все еще ходила в моей футболке. Ворот спадал, оголяя острое плечо. Волосы моей девушки растрепались, а одну прядь она все время сдувала с лица, когда останавливалась отчитать Паню. Уперев руки в бока, Лиля ругалась с довольным рыжим, который явно не собирался отдавать свой трофей.

— Ты не Оккупант! Надо Жене сказать, чтобы переименовал тебя в Вора. Или Вредителя! Отдай немед…

Она развернулась и наконец-то заметила меня. Покраснела, надулась и задрала подбородок к самому потолку, грозно косясь на Паню, который ждал продолжения увлекательной игры в догонялки, сидя на спинке дивана.

— Твой кот ворует! — сообщила она мне, сглатывая.

— Куда-то собралась? — невинно полюбопытствовал я.

— Нет, зашла почистить зубы и умыться, а этот шмыгнул за мной и украл мой носок. Женя, скажи ему!

Я развернулся к коту, вздохнул, сделал несколько шагов в его сторону, что Оккупант воспринял как нового участника игры в догонялки. Он покрепче перехватил носок и дунул в кухню, топая как припадочный конь.

— Кажется, ты для него тоже не авторитет, — вздохнула Лиля.

— Поедет жить по месту прописки и будет отзываться на Звентибобера! — пообещал я, подкрадываясь к пельмешке поближе.

Она выдохнула и распахнула ротик. Я поднял руку, погладил ее щеку, потерся носом о висок, снова улетая от ее аромата, прикрыл глаза, делая круг вокруг Земли, вернулся, кое-как оторвал себя от нее и пошел в ванную, игнорируя боль от чрезмерного возбуждения.

Лиля за моей спиной со свистом выдохнула, вызывая на моем лице хищную ухмылку. Мне нравилось приручать маленькую валькирию, играть с ней. Пельмешка без единого выстрела взяла меня в плен, но и ее хотелось подразнить. Завести так, как она заводила меня. Свести с ума так же, как я по ней сходил.

Зашел в ванную, быстро почистил зубы, умылся ледяной водой, возвращая себе способность рационально мыслить, и постарался посчитать, сколько недель прошло с того дня, когда мой язык сам ляпнул про чертов подвиг.

С подсчетами вышло туго, потому что мне казалось, что я уже целую вечность пытаюсь добиться строптивой пельмешки. И как-то так вышло, что другие женщины перестали меня интересовать.

По сути, секс не слишком отличался чисто технически. А вот эмоции дарили единицы. Должны были совпасть звезды, сложиться планеты и сработать карма, чтобы по-настоящему потерять голову.

Я свою терял лишь дважды. Первый был слишком давно, но я до сих пор помнил то чувство безнадеги, когда пытался завоевать ту, которой ничего, кроме денег, не было нужно. Бегал, ухаживал, добивался внимания, как умел. А она снисходительно улыбалась, принимая от меня скромные подарки, а потом уходила к тем, у кого в кошельке лежала увесистая пачка бабла.

Когда до меня дошло, что мной даже не пользовались, а просто жалели… Было больно. Обидно. Досадно. Таких ударов по своей самооценке я до того дня не получал.

Когда оправился, решил, что жить нужно с удовольствием. И жил, не посвящая себя никому. Стрессов мне на работе хватало, а секс здорово отвлекал и снимал нервное напряжений.

До того дня, пока рогатый муж Лолы не вернулся из командировки раньше положенного, а я вдруг решил, что мне скучно.

Лиля не рвала шаблоны, просто напомнила, что такое иметь одну-единственную. Засыпать и просыпаться в одной кровати. Слушать по утрам, как она ругается на Паню. Вместе завтракать, обедать и ужинать.

На каждом этапе жизни свое счастье. Еще пару лет назад я тоже был счастлив так, как это было возможно.

Сейчас я бы ни на какие блага этого мира не променял ту, которую так сложно добиться. И еще сложнее удержать рядом с собой.

Я вытер лицо полотенцем и вышел в коридор.

Лилечку нашел в кухне. Она стояла у кипящего чайника, а под столом сидел пристыженный Оккупант, не желая расставаться со своим трофеем. Ругать рыжего я не планировал, потому что тот своими играми предоставил мне царскую услугу — проконтролировал, чтобы моя пельмешка не свинтила, пока хозяин усатого смотрел сны.

Я подошел к Лиле сзади, обнял за талию и притянул к себе. Возбужденный член терся о ее бедро, а Лиля вздрогнула и попыталась отстраниться. Ее вело от меня, тянуло ко мне, но пельмешка продолжала сопротивляться.

— Признайся, Цветочек, сбежать хотела? — хрипло спросил я, выводя носом узоры по ее виску.

— Не сбежать, а уйти. Мне к Полине нужно, я обещала, — выдохнула она.

Руки сами сильнее сжали ее талию, практически вжимая в себя. Меня трясло, Лилечку лихорадило, но мы пытались продолжать вести светскую беседу.

— Пельмешка, ну прости, что не оправдал ожиданий, — хищно пробормотал я, — ты надеялась на секс…

— Гений! — возмущенно вспыхнула Лилечка, попыталась обернуться, но я сильнее перехватил ее, не позволяя шевелиться.

— Я не такой, — продолжал я, медленно поднимая руку.

Остановился прямо под грудью пельмешки и сжал зубы.

— Ты…

— Я так сразу не могу, Цветочек. Я должен быть уверен, что у нас серьезные отношения и ты меня не бросишь после первой же проведенной вместе ночи.

— Громов, ты обалдел? — она все-таки извернулась, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Нет, — кристально честный взгляд был направлен прямо на нее, — просто я боюсь, что ты разобьешь мне сердце, уйдешь, а я могу этого не пережить.

— Ты издеваешься, да?

— Нет, — я опустился к ее губам, — я как никогда серьезен. Поцелуй меня, пельмешка!

Я расслабил руки, ни на мгновение не отпуская ее взгляд. В котором плескались сомнения. Желание. Надежда.

Она медленно развернулась, а я утонул в ее глазах. Глубоких, красивых, затуманенных не меньше моих.

Со стоном наклонился к ее губам, не позволяя себя большего. Я хотел, чтобы она сорвалась первая.

Провел кончиками пальцев по ее рукам, от запястья к плечу. Наши губы были на расстоянии пару сантиметров, ее дыхание обжигало кожу, а меня разрывало.

И Лиля решилась. Поднялась на носочки, обняла меня за шею и поцеловала.

Все! Цепная реакция запущена, тормоза и выдержка собрали узелки и уплыли в туман, а я завладел ее ртом, рывком поднял за бедра, усадил на кухонную тумбу, широко развел ноги и потерся членом о ее клитор.

Лиля дернулась, застонала, но я не позволил остановиться, продолжая как одержимый целовать ее.

Усадил на край, чтобы чувствовать ее влажность, схватил за шею, мягко прикусил кожу на шее и тут же поцеловал.

Ответом мне был тихий стон, уносящий крышу вслед за тормозами и выдержкой.

Я подцепил края ее футболки, стянул и отбросил куда-то в сторону, уже ничего не соображая.

Лиля попыталась прикрыть обнаженную грудь, но я не позволил. Перехватил ее запястья, зафиксировал за спиной и не отказал себе в удовольствии полюбоваться ей. Тонкая, хрупкая, с маленькой грудью и торчащими розовыми сосками. Она дрожала, металась и без конца кусала нижнюю губу.

Я опустился ниже, заставляя ее чуть отклониться назад, прихватил губами сосок, поигрывая с ним языком.

Возможно, нужно было быть понежнее, но контролировать себя было невозможно.

Она заводила до невменяемого состояния.

Целовал грудь, слушая ее стоны, которые становились все громче. Лиля сама выгибалась мне навстречу, откинув голову назад.

Остановиться не получалось. Стать нежнее — тоже.

— Ж-же-е-е-е-ня, — простонала она сквозь зубы, когда я отпустил ее руки и положил ладонь на ее клитор.

Потер средним пальцем, кайфуя оттого, что она была насквозь мокрая, продолжая целовать грудь. Одной рукой удерживал ее на весу за шею, другой натирал клитор, рисуя дорожку поцелуев от ключицы к шее.

— Маленькая, сладкая, невозможно сладкая, — шептал почти в бреду.

Снова приподнял ее, перенес на стол, потому что тумба слишком узкая, сдернул трусики, скинул свои боксеры, широко развел ее ножки в стороны, придерживая Лилю за бедра, и вошел. Глубоко, жарко, влажно.