Страница 53 из 86
— Ты обычно предохраняешься? — все же не совсем отпустила я погулять голову, ощутив наконец желанное тепло не только внизу живота, но и в кончиках пальцев.
— Только не пью, не ем сладкое и соленое… Марина, расслабься…
— Я уже когда-то слышала это… От тебя…
— Не пользоваться резинкой и потом сохранить ребенка было нашим общим решением… Мы понимали риски и последствия…
— Так с какими бабами ты проводишь досуг? — перебила я, чтобы снова не начать переливать из пустого в порожнее историю бывших поражений.
— С редкими… Стервами… Поверь, в мире достаточно баб, которым нужен секс, просто секс, а не проблемы со здоровьем…
— У тебя постоянная любовница?
— Мы мою личную жизнь сейчас обсуждать будем? — заскрежетал он зубами, и мне безумно захотелось впиться ему в спину ногтями.
— Нет, блин, мое здоровье! Твои шлюхи волнуют меня в последнюю очередь!
— Значит, все же волнуют? Я могу с резинкой, если тебе будет спокойнее. Я вообще не помню, как без нее обходиться…
— А я — как с ней. То есть ты уверен, что не наградишь меня ничем?
— Блин! В девятнадцать ты не задавала такие вопросы! — и непонятно, смеялся он или… Плакать было рано, да и не о чем все-таки…
— Дура была, не отрицаю. И в девятнадцать кажется, что будешь жить вечно и все болезни тебя минуют…
— Одна точно не миновала — с головой у тебя явные проблемы. Можно было обсудить секс не во время, а перед тем, как пустить меня в постель?
Он отпустил меня — вот просто бросил. Откатился на край кровати и потом вообще сел — спиной ко мне.
— Марина, иди в душ и одевайся, — сказал, не обернувшись. — Мне нужно заехать домой переодеться. Завтрак купим по дороге. И не трать час на макияж. У тебя будет все время, пока я бреюсь…
Бреешься? А я и не заметила, что щетина колется.
— Извини, — сказала, вытянув ноги, точно труп.
— Я сам все это начал, — не обернулся Андрей. — Надо было догадаться, что делать этого не надо.
— Так будет лучше… Без секса, — говорила я тихо, втянув живот к самому позвоночнику. — Секс он не всегда сближает, а у меня серьезно закончились силы ругаться. С тобой.
— А с ним будешь?
— А ты ревнуешь?
Прежде чем ответить, Андрей обернулся. Вжал ладонь в матрас.
— Нет. Ревновать женщину, которая никого не любит, глупо. Мне обидно. Обидно, что ты снова ставишь работу выше меня. Выше вообще любых отношений. Выберешь того, кто поедет с тобой в Штаты?
Я молчала.
— Мы в таком возрасте, — говорил он. — Когда начинать новую жизнь поздно, а заканчивать старую — рано. У меня никого, кроме отца, который мне нахрен не нужен. Тебе мать тоже не нужна. Грубо говоря, вокруг нас пустота.
— У меня есть дети…
— У них своя жизнь, — перебил Андрей грубо. — И ты это знаешь. То есть снова тот же выбор — работа или я. И я знаю, что ты выберешь.
— А что ты думал? — теперь вызов в моих словах зазвучал ярче. — Поманил, и я побегу?
— Я ничего не думал. Я надеялся.
— На что?
Задав вопрос довольно резким тоном, я рывков вскочила с кровати — дожидаться ответа бессмысленно: Андрей просто не знает, чего ему хочется… Нет, конечно, знает — дожить свою жизнь! И чтобы ничего при этом не делать. Вот не случись у него приступа лени двадцать лет тому назад, мы вели бы такие же бессмысленные пространные разговоры по утру: только не о ревности, а о бесцельно прожитых годах. Ну о чем еще говорить после детей? О карьере? Работа сидит в печенках, стихи не читаются, фильмы не смотрятся — это кризис, обыкновенный кризис. Наверное, специально паспорта меняют именно в этот момент. Мы странно встретились и не быстро разошлись… По своим делам. А сейчас дела закончились, деньги заработаны, и нам просто стало скучно: скучно порознь и скучно вместе. Со всеми. С Сунилом ведь все то же самое происходило и происходит.
— Андрей, ты можешь на меня не смотреть?
Я все еще оставалась голой — в душ-то идти через всю квартиру. Нужно взять из шкафа одежду и… Полотенце. Наверное, в самой ванной сухие закончились.
— Ты красивая.
— Я знаю это без тебя. И я такая не для тебя.
— Для него?
— Для себя, черт возьми! Когда до вас мужиков наконец дойдет, что женщина просто не хочет шарахаться от зеркала? Если заниматься спортом, не жрать всякую гадость, будешь без особых проблем красиво стареть… А мы стареем, согласись. И остаток жизни нужно прожить так, чтобы не было стыдно перед собой. Вот на что я потратила последние сутки, на что?
— На ругань со мной. Кто тебя просил ругаться?
— А кто просит тебя ставить мне палки в колеса? — Вопрос риторический, никто не спорит. — Почему тебе не развестись со мной по-тихому? Ты не обязан сообщать своим шлюхам, что ты теперь свободен.
— Зачем тебе развод?
— А зачем тебе брак со мной? Меня у тебя нет, не было столько лет и не будет. Зачем? Ты свидетельство от брака вместо горчичника при простуде к груди прикладываешь? Греет душу, да?
— Дай мне шанс. Судьба же дала — свела нас снова вместе.
Я смотрела на него и не понимала, как у него получается нести всю эту чушь с каменным выражением лица.
— Для этого штамп в паспорте не нужен. Штамп нужен, только если ты хочешь спасти больного ребенка, а ты не хочешь. Дай мне развод и точка.
— Не дам и точка, — он не сказал это грубо, не сказал твердо, сказал с улыбкой. — Ты хотела со мной развестись — и развелась. Я не хотел и не развелся, в чем проблема? Ты спрашиваешь, хочу я развестись с тобой, отвечаю — нет. Хочешь быть горчичником — будь им. Я же сказал, что другой женщины в моей жизни не будет.
Это простота речи в нем не подкупала, она обескураживала. Что с ним вдруг случилось? Заболел…
— В здоровье только дело, да? — стояла я в позе Венеры, облокотясь рукой на стену, в свободной держа одежду, а банное полотенце свисало с плеча. — Иначе бы ты не цеплялся за мираж семейной жизни. Ну будь честным, хватит мне врать!
Я закричала — не выдержала.
— Да, ты права. Пока мог завести семью, не завел, потому что болело. Сейчас у меня нет женщины, на которую я бы мог оставить ребенка, поэтому детей у меня больше не будет.
— Больше? — перебила я и чуть не швырнула в него ворохом всех тех тряпок, которыми собралась прикрыть наготу. — У тебя и одного нет! Ты только по документам ему отец. К счастью… — добавила я, непонятно зачем.
Чтобы уколоть — хотя куда колоть, сердце не прощупывалось под толстой ореховой скорлупой. Американцы называют орехами тупых. Вот Андрей — орех, самый настоящий, тупой.
— Можешь сделать мне второго ребенка. Я не против. Подавай документы, но тебе с этим жить, если тебя кинут…
— Не кинут! — не верила я в серьезность его слов. — Это тебя все кидают…
— Созналась хоть… Молодец!
И снова в голосе одна усталость. Надоело со мной общаться? Понял, что игра не стоит громких слов?
— Одевайся, — сказала я твердо и проглотила следующей фразу, уже крутящуюся на языке “И вали отсюда!”
— Оденусь. Ты шла в душ. Чего застряла?
Застряла я под горячей водой. Который день часовую йогу мне заменял пятиминутный контрастный душ. Сил, правда, от такой процедуры не прибавлялось, потому что всех их я тут же пускала на общение с Андреем.
— Я тебе серьезно сказал про ребенка, — встретил он меня в прихожей уже в ботинках. — Хочешь делать глупости, делай. На меня не рассчитывай.
— Испугал! — хмыкнула я, опускаясь на скамеечку, чтобы обуться.
— Выясняй, что я должен подписать, пока не передумал.
— Для начала сделай мне паспорт.
— Вечером будешь с паспортом. Не переживай.
Вечером я буду с новым букетом проблем, скорее всего. В машине я написала сообщение для Романны, чтобы узнать, не передумала ли она. Не только не передумала, она еще тут же перезвонила.
— Я не могу сейчас говорить. Узнаю у Веры, что мне надо сделать для начала…
— А ты не передумала? — спросила она в ответ.
— Если ты о детях, то нет. Если о чем-то другом, то тоже нет. Элис сказала, что с отцом встречаться не будет. Алекс с Миррой готовы ехать с нами в горы…