Страница 19 из 86
Да и вообще не понимаю, как человек может лишать другого человека его мечты, говоря при этом, что любит. Значит, не любил он меня. Как не любил выбранную им или за него профессию. Мы же ехали не просто за зарплатой, а чтобы нам платили деньги за то, что мы любим делать. Я так думала… Я честно в это верила.
Мы сошлись по интересам, не через либидо, мне так казалось, и я этому радовалась… Ну вот честно, на факультете были девчонки краше меня лицом и фигурой. Если бы дело было исключительно в гормонах, на меня бы Андрей не посмотрел. Никто бы ему не отказал — у восемнадцатилетнего парня были деньги на чашечку кофе с пирожным в элитарной кофейне, а это тогда решало многое на любовных фронтах. Нравился ли он Дашке? Нет, нравилась возможность залезть ему в карман. Ну а кому такое не понравится? Нравился ли Андрей мне? Сказала же, у нас было все по Шурику — мы сначала уроки вместе делали, а потом уже после физики пошла лирика… Пошла и поехала…
Случилось как-то все естественно и даже без шоколадно-букетного периода. Наверное, не только гриппом вместе болеют, но и любовью. Собственно в грипп это и случилось в первый раз. Андрей принес мне не цветы и даже не апельсины, а конспекты. И даже не свои, а отксерокопированные. Сказал, Дашкины. Расплатился, наверное, кофе или бутылкой Мартини. Тогда наряду с Амаретто вермут был у нас в фаворе. Или за красивые глаза получил бесплатно? Я не спрашивала.
— Держись от меня подальше… Три метра! Минимум! — прохрипела я, отходя от порога в комнату.
— У тебя комната — восемь метров. Мне на подоконник залезть?
— Там есть балкон…
За шутками он сел на стол и между нами максимум оказалось полтора метра плюс еще полтора, но уже матраса, наспех укрытого мятым покрывалом с кистями. В детстве я из него шаль делала, когда изображала из себя Ахматову… Полуторка с трудом влезала в комнату из-за стола — стол для учебы пришлось покупать большой, прямо как в музее Достоевского, только без зеленой обшивки. Половину стола занимал монитор, а вторую сейчас — Андрей, который взобрался на него, отодвинув задницей ряд чашек с чаем и морсом.
— Я серьезно говорю, у меня до сих пор температура, — настаивала я на дистанцировании.
Я и по телефону запретила ему приходить, но он приперся. Позвонил в домофон, я и одеться даже не успела. Причесалась только пальцами. Температура еще выше поднялась — щеки горели теперь еще и стыдом. Красная и в майке. Красавица! В майке я была перед ним, конечно, не в первый раз: в аудиториях то в свитерах приходилось сидеть, то в майках из-за жарящих до одури батарей. И дома, кстати, тоже.
Андрей смотрел на меня внимательно, точно видел впервые. Будто не ходил ко мне домой третий месяц и не сидел со мной за одной партой, тихой сапой выжав оттуда Дашку, которая почему-то была уверена, что мы давно друг с другом спим. Ну, выдавала желаемое за действительное, ею желаемое. Наверное что-то во мне болеющей в тот момент было особенное. Или дело в клюкве, которой пропитался воздух в комнате, как мандаринами в Новый год?
— Не пей из моей чашки, не будь идиотом! — не понимала я на полном серьезе его дебилизма.
Поднял чашку и крутил в руках. Мог выпить — не в первый раз. Он даже не задумывался, что мы с ним не настолько близки, чтобы делиться микробами. Мне после него пить тоже приходилось — ну не выбрасывать же единственную бутылку минеральной воды. Написано же на этикетке — вода хорошая, даже после идиота Лебедева.
— Сходи на кухню за чистой, если хочешь пить, — смотрела я ему в глаза, блестящие, точно он уже схватил насморк. — Морса на всех хватит.
На всех… Нас было двое. Ну и грипп, как же без третьего!
— А может я тоже хочу заболеть? — вцепился он губами в ободок чашки.
— Серьезно? А сколько живут микробы? Я полчаса назад пила из нее…
— То есть наверняка не получится, считаешь?
Он отставил чашку и слез со стола. Я продолжала сидеть на краю кровати — в лосинах и майке, сцепив пальцы на коленках, тоже сжатых.
— А так?
Вопрос Андрей задал уже после того, как поцеловал меня. Чмокнул — пусть и в губы. Глаза остались близко — слишком даже, и я по инерции, случайно, по дури или вообще бессознательно схватилась за его коленку. Испугалась, что упадет? На меня, задавит… Нет, я ничего не успела сообразить, все случилось слишком быстро. Только потом наступила вечность, после его вопроса. В моих глазах был ответ? Поэтому он так внимательно изучал их. Начало рябить в глазах — у меня же температура. И с его коленки моя рука резко переместилась на лоб — горит, блин, и волосы у кончиков мокрые.
— Дурак! — не выкрикнула, лишь сипло прошипела я.
Коленка не исчезла — она заняла почетное место на матрасе около моего бедра, и я к ней привалилась — меня качнуло, не специально… Через лосины нельзя было почувствовать шершавость шва на джинсах, но я чувствовала залом ткани, точно лезвие.
— У меня почти сорок температура была… — говорила я с ладонью на лбу.
Это была такая защита от солнца — горячих лучей его взгляда. Он убрал мою руку, стиснул пальцы — мокрые, и коснулся лба губами.
— Врешь… Тридцать восемь от силы, — проговорил, чуть отстранившись.
Совсем вот чуть, чуточку… В глазах по-прежнему мурашки, в ушах стучит — еще и трясти начало.
— Не сейчас. Ночью было. Сейчас я сбила…
Если только дыхание. Температура явно ползла вверх.
— Таблетками… — зачем-то добавила, сглотнув.
— Без тебя скучно. Давай болеть вместе. Места много.
— Здесь?
— Здесь… — это его вторая коленка коснулась матраса.
Нет, он, конечно, не сел мне на колени, он навис надо мной. Пришлось запрокинуть голову, а потом и просто опрокинуться на кровать. Чудом лишь башкой стену не проломила — не чудом, конечно, просто он поймал меня. Пусть и не всю, а только голову. Держал ее в руках крепко — не вырвать. Я и не собиралась забирать ее — без головы весело жилось… Какое-то время.
Какое-то время я была счастлива. Какое-то! Вообще-то больше пяти лет: для кого-то это вечность, целая вечность. Для меня — просто молодость, в которой особо-то и не задумываешься о будущем. Ну да, мы по-взрослому собирали документы на Родине, потом проходили круги бюрократии в Штатах, но это никак не сказывалось на наших отношениях. Не укрепляло и не убивало. Андрей не прошёл проверки трудоголизмом! Ну да, правда! Если вы не готовы пахать триста шестьдесят пять дней в году, то Америка не для вас. Мы могли бы поменяться с ним местами. В русскоязычном сообществе это, конечно же, не приветствуется, но кто заставляет жить в Литл Раше — и какая разница, что думает сосед. Ты вообще никого не интересуешь, и государство тоже, пока вовремя платишь налоги и соблюдаешь правила дорожного движения… Так что я могла бы работать на полную, а Андрей заниматься ребенком и бытом, если бы захотел. Если бы… И если бы захотел! Но он даже не рассматривал такой вариант. Он поставил ультиматум. Решение уехать было общим, а вот вернуться — исключительно его личное. Ну да, его личность не была готова к Америке, но работать над своими желаниями и модифицировать свои возможности он не пожелал. Ему приятнее и сподручнее было вернуться в теплое дядино болото. Я говорила ему это, но он не слушал, следуя дебильному русскому кредо: я буду решать в нашей семье все на том простом основании, что я мужчина… Нет, ты должен был решать не как мужчина, а как муж и отец. Но, увы, мужик в тебе задвинул остальные ипостаси на задний план. Отлично — вот я и нашла другого мужа и другого отца. Оставайся мужиком, тебе больше никто не мешает…
Уверена, что позвони я тогда Андрею, услышала бы в ответ тоже самое, что и в наш последний день вместе на калифорнийской земле: покупай билет и приезжай. Так что… Ничего бы не поменялось с его деньгами, только хуже бы сделало: я бы никогда не познакомилась с Романной, если бы мне хватало денег на съем. А без ее поддержки многого в моей жизни могло не быть. Сунила так уж точно! А без Сунила не родилась бы Элис. Как-то так… А без ее звонка я не оказалась бы в машине Андрея.