Страница 17 из 98
Аполинария проснулась от жуткой вони, не проспав и двух часов. Сев на мешке с навозом, она поморщилась, открыла глаза и осмотрелась. За это время бастард успел смыть с пола жидкость, отвергнутую Виктором, и развесить под потолком промокшую рубашку воскресшего. Сам советник сидел на мешке с сеном и за обе щеки уплетал остатки их еды. Желудок сперва напрочь отказывался воспринимать пищу, но потом организм понял, как ему не хватает энергии и смирился. Протерев глаза и поняв, что ей это не сниться, девушка чуть не свалила Кленского на пол, обхватив его голову руками и прижав к себе.
– Эй, эй, потише, я живой же. Что ты позволял ей вытворять с моим телом? – хрип почти прошел, особенно после двух чашек горячего чаю, который Рэндалл попросил у хозяина дома для него и себя. Однако Виктор в наглую выпил обе, объясняя это тем, что он только недавно ожил, и ему требуется энергия.
– Ну вообще-то всю дорогу я тащил тебя на своем раненом плече, затем опять я бегал в город за телегой и возвращался к ней обратно. Так что единственное, что она делала с твоим телом, это воскрешала, – честно признался король Апатии. За время, пока спала Аполи, они не разговаривали, так как предатель наслаждался дождем, а бастард убирался на полу. Сейчас гроза почти кончилась, вдали еще слышались раскаты грома и сверкание молний, капли едва падали с неба в образовавшиеся на земле лужи. Отстранившись от Виктора, девушка смотрела на него влюбленными глазами, не веря в случившееся. Она была искренне уверена, что где-то напортачила, и ничего не выйдет. Незаметно для нее слезы уже стекали по щекам, и лишь Рэндалл мог их видеть, но молчал.
– Я понимаю, что сейчас ночь, и тебе некуда идти, но ты не мог бы оставить нас на какое-то время, – попросила она, подняв на него свой взгляд. Бастард нахмурился, но не решился спорить. Стоило посвятить Виктора во все тонкости его новой жизни, по крайней мере так считал он, вставая на ноги и выхода из сарая. Когда они остались вдвоем, Аполи пересела на мешок с сеном рядом с парнем и нежно взяла его за руку. Глаза Кленского были закрыты, а ей так хотелось увидеть их с новым цветом, ведь после воскрешения цвет должен стать фиалковым, – Открой глаза, – попросила она, но предатель лишь сильнее напрягся. Ему не хотелось этого делать, но пересилить желание воскресителя никто не мог. Веки поднялись сами собой, и лидерша совета ужаснулась при виде пустых глазниц.
– Какого черта, – воскликнул Виктор, не понимая, почему такое произошло, и поспешил поскорее спрятать зрелище от нее. Положив руку на щеку уже бывшего советника, девушка чувствовала, как слезы противно обжигают кожу. Она не сможет им управлять, не сможет жить, зная, что Виктор не свободен и находится в вечном ее рабстве. Лидерша совета заранее знала, что уготовано ей богами и Джорахом, если она случайно попадет к ним в руки, да и сама готова к такому повороту событий. Венториэль мертв, по крайней мере, они так считали, а значит миссия выполнена и можно спокойно отправиться на покой.
– Ты воскрешен мною, любое мое слово для тебя закон. Я не осуждаю твое незнание, этому не обучают, лишь самостоятельное чтение книг открывает тайны воскрешения и всего что с ним связано, – призналась девушка, а брови на лице предателя взмыли вверх. Пусть он не видел ее, но чувствовал, с каким трудом Аполинарии дается каждое слово. Она старалась говорить так, чтобы голос не дрожал, но на самом деле лидерше хотелось просто уткнуться в него и зарыдать.
– Расскажи мне все, что там случилось, – потребовал Виктор, вспоминая последние минуты жизни. Была ли там действительно Миаленика, и что она там делала? Рассказ получился коротким, часть сомнений развеялись сами собой, но появились и другие вопросы, заставляющие волосы встать дыбом и на голове и по всему телу. Ему не верилось, что в Лекинсте шея лидера совета оказалась сломана не до конца и он каким-то чудом оказался в тюрьме у стены. Однако сейчас Аполи утверждала, что Венториэль точно мертв, после стрелы в груди никто не выживет, – Почему ты оставила Миаленику в живых? – лишь спросил он по окончании истории, как бы Виктору сейчас хотелось увидеть выражение лица собеседницы, но он не мог. С воскрешением глаза ему никто не вернул, а очень жаль.
– Она дорога Рэндаллу, он бы не позволил. Ты должен кое-что знать. Твоя сестра отказалась от наследства в его пользу, он теперь станет полноправным королем Апатии, как только прибудет в столицу и коронуется. Твоя задача проводить его туда и убедиться, что все пройдет гладко, и никто не решит убрать бастарда. Ты меня понял? Это мое желание, лишь когда будешь уверен, что Рэндалл в безопасности, то сможешь покинуть его и продолжить свой путь, – обхватив лицо воскресшего руками, она смотрела на него и в глубине души боялась, что не сможет исполнить задуманное. Голос девушки дрожал, и Виктор понял всю странность происходящего разговора. Раз он полностью в ее власти, то зачем спрашивать, понял ли он ее?
– Что ты собираешься сделать? – поинтересовался он, когда руки Аполинарии уже убрались с его лица, а она уткнулась лбом в его лоб. Ощупав сперва голову девушки, затем плечи, он спускался пальцами ниже, пока не почувствовал холод лезвия. Острие кинжала уткнулось в ее живот, но пока не пронзило его.
– Чтобы получить свободу, ты должен убить меня. Ты говорил, что сделаешь это, как только Венториэль будет мертв. Теперь моя очередь. Знай, встреча с тобой изменила мою жизнь, позволила мне прожить последние дни так, как бы я хотела, а не по правилам совета. Закончи свое дело, от тебя будет больше пользы с твоим даром, нежели от меня, не способной на такое, – всхлипнув, она протянула руку и направила его ладонь на рукоятку оружия. Только когда пальцы сжали резную деревянную ручку, Виктор понял, что она хочет от него и отрицательно закачал головой.
– Нет, я не стану этого делать, – положив вторую руку на затылок лидерши совета, он резко притянул ее голову к себе и поцеловал. Поцелуй мог продлиться вечность, перетечь во что-то большее, но Аполинария отстранилась от него и вытерла слезы с щек.
– Станешь. Ты не смеешь мне перечить. Запомни, как только Рэндалл окажется в безопасности, уходи из столицы, тебе там нечего делать. Жаль, что боги не вернули тебе глаза, и я, напоследок, не увижу их нового фиалкового цвета. Пообещай мне, что совет падет, что его идеалы рухнут, и больше никто не станет жить по их правилам и следовать желаниям зеленоглазых людей, – прошептала она чувствуя, как больно впивается острие лезвия в живот. Может там даже показались первые капли крови, Аполинария не смотрела туда, ее взгляд прикован к лицу Виктора. Пусть она не любила его, но в ее глазах парень был великим человеком, первым из многих, кто пошел против системы, и Аполи гордилась тем, что была с ним близка.
– Если ты это сделаешь, я возненавижу тебя, – плакать он сам не мог, слез просто не было, как и глаз. Видимо эти железы Венториэль вырезал вместе с глазами или как-то повредил. Собираясь отпустить рукоятку кинжала, парень почувствовал, как ее руки сомкнулись, не позволяя сделать это.
– Боги могут вернуть твои глаза, если хорошо их попросишь не на территории Апатии. Если сочтешь нужным, имей это в виду, они всегда помогают тем, кто достоин этого, ты достоин, раз вестники или бог смерти позволили тебе воскреснуть. Обвиняй они тебя в совершенных преступлениях, то вечно гореть твоей душе в аду, никто бы не вернул ее сюда. Ты все делаешь правильно, Виктор Кленский, и ты не должен находиться под моим контролем, – ее губы едва коснулись щеки, когда предатель почувствовал, что Аполи направляет кинжал его ладонями в свой живот. Теплая кровь брызнула на него. «Нет» – пронеслось в голове, и Виктор тут же прикоснулся к дару. Огонек разума лидерши совета угасал. Она обмякла на его руках. Кинжал вошел по рукоятку, распоров все на своем пути. Из рта вырвалась кровь и потекла к подбородку. Прижимая девушку к себе и не видя ее способностями, предатель совета ненавидел орден еще сильнее. Впервые за все годы он встретил кого-то, кто преследовал ту же цель, но боялся вступить в бой, и вот, она пожертвовала собой ради его жизни, ради его свободы. Аполинария Люминарская навсегда останется в сердце Кленского, он ни за что не забудет ни ее, ни слов, что девушка говорила перед смертью.