Страница 13 из 61
Столы-койки для раненых оказались настолько удобными, что глаза закрылись, стоило голове упасть на одну из них. Матрац прогибался под телом, приятно обволакивая его и в то же время не слишком. После бессонной ночи на жестком, холодном полу, где ничего не спасало, это место казалось раем. Накрывшись с головой, в глубине души надеялась, что за подобный поступок не сильно наказывают. Женщина в красном просила не привлекать к себе внимания, будет ли нарушением ее просьбы, если я посплю тут? Не знаю и знать не хочу. Свернувшись в клубочек, словно кошка или собака, и поджав колени к животу, хотелось стать маленькой и незаметной, чтобы никто никогда больше не смог найти меня. Других вариантов пока в голове не рождалось, да и быть их просто не могло.
Сейчас следовало снова взяться за работу и помогать раненым и больным, только для этого меня сюда направили, ну и еще что бы уберечь от плети, но на этот счет пока были сомнения. Вот только после рассказа Мартина о гражданской войне, лечить солдат, выступающих на стороне врагов, не хотелось совершенно. Да, это моя обязанность, мой долг, не смотря на их причастность к той или иной правящей верхушке, но почему-то в глубине души хотелось плюнуть на это и послать все куда подальше. Даже будучи Ланкастом я должна не допустить гибели части этих людей, а у меня было к ним отвращение за то, чью сторону они выбрали.
Конечно, это не правильно, может их никто и не спрашивал, и не дал право выбора, но все мое существо сегодня не хотело помогать людям, что было мне не свойственно. Наверно по этому я смогла спокойно уснуть в окружающем хаосе, криках, стонах и просьбах о помощи. В зале стоял постоянный галдеж, порой слова были совершенно неразличимы, но это не мешало. Усталость в сочетании с отвращением к этим людям сыграли свою роль и наконец, дали возможность расслабиться и отдохнуть.
Проснулась я оттого, что меня, прямо на простыне поднимают со стола-койки и куда-то хотят перенести. Оторвав голову и задергавшись, тело ощутило себя в подвешенном состоянии, а через некоторое время удар о пол. Стянув с головы ткань и осмотрев лица людей вокруг, не сразу поняла, что происходит. Какая-то девушка в точно такой же одежде, как у меня, принялась извиняться и оправдываться, в ее словах не было ни логики, ни смысла, да я их просто мимо ушей пропускала. Отмахнувшись от них всех и встав на ноги, меня распирала злость. Протолкнувшись через собравшихся вокруг людей, недоумевающих еще больше, решила, что спать здесь все-таки не самый лучший вариант. Прижавшись к стене между рядами коек и стеллажами снабжения, глаза сами собой осматривали помещение в поисках стоящей работы, и даже с такого расстояния разум оценивал шансы больных.
Больше всего людей страдало от обширных ожогов, лишь малая часть сидела с переломами и царапинами. Вероятно, противник воюет с типом оружия, оставляющим как раз такие повреждения. Пулевых ранений не увидела, пистолеты здесь явно не в ходу. Набрав в грудь побольше воздуха и подавив в себе отвращение к толпе, руки на автомате начали набирать необходимое и засовывать в уже висевшую на плече сумку. Здесь такие носили все, как и белую одежду, идентичную моей. Наверно оттого те люди не стали ничего у меня спрашивать, а просто пустили на самотек этот инцидент. Судя по их выражением на лицах, здесь не часто увидишь медицинский персонал, спящий на этих кроватях, если их можно так назвать. Закончив собирать вещи и почувствовав, что сумка стала несравненно тяжелее, чем была, я как раз собиралась броситься в бой с ранами, как делала вчера.
Не знаю, на сколько десятков солдат меня хватило сегодня, но уложив очередного на его койку и строго настрого запретив вставать в ближайшее время, самой захотелось последовать своему совету. В таком режиме отбивалось всякое желание быть врачом на Земле, особенно если учитывать разницу в отношении пациентов там и здесь. На этой планете каждый был тебе благодарен за помощь, а все потому, что по сути – это не работа людей и даже не их обязанность. Судя по услышанной краем уха информации, да и словам женщины в красном и Мартина, роли врачей здесь всегда играли Ланкасты, но сейчас их остались единицы. Большая часть разлетелась по вселенной в поисках меня, чего уж таить, а другая часть бросилась в погоню за Настей, по крайней мере, как известно мне. Вероятно, до них еще не дошли новости о том, сколько из их товарищей погибло, прибыв на Землю.
Сумка с медикаментами опустела, остались лишь несколько баночек, припрятанных для Флориндо. Каждый раз, когда вспоминалось это имя и человек, носивший его, меня передергивало. Сколько боли он вынес ради того, чтобы оставаться здесь, уму непостижимо. Мои труды в области его ран – самое незначительное, чем можно отблагодарить принца. От размышлений на эту тему отвлекла рука, легшая на плечо, привлекая к себе внимание. Все та же женщина с красными волосами и соответствующей одежде кивнула головой в сторону выхода и сама медленно направилась туда. Время, отведенное здесь, прошло, нужно вернуться в камеру. Сорвавшись с места и стараясь не выпустить ее из поля зрения, мне приходилось пропихиваться между работающими людьми, то и дело, повторяя извинения. Ланкаста же пропускали без вопросов, перед ней расступались все. Некоторые даже шагу прибавляли, что бы успеть убраться с ее пути. Вот бы сообщить им, кто я такая и заиметь такое же уважение. Встряхнув головой, прогнала эту мысль. Мне не нужно уважение, как у нее, у меня есть другой идеал поведения, и вот к нему-то и буду стремиться.
Мы покинули зал, прошли через раздевалку и вышли в общий коридор, ведущий к нашей камере. У меня в голове крутилась куча вопросов, но нельзя задавать их ей прямо здесь, где нас то и дело обходили люди. Чувствовала ли себя заложницей или пленницей? На самом деле нет, и это напрягало, так как я таковой была. Только рот открылся для самого из безобидных вопросов, как поток людей, снующих мимо нас, заметно увеличился, притом, если прежде все спокойно шли по своим делам, сейчас большая часть переходили на бег, куда-то спеша. Заметив такую тенденцию, женщина остановила мимо пробегающего солдата за локоть.
– Что происходит? – поинтересовалась она, а тот застыл, смотря на нее испуганными глазами, словно не понимая, чего от него хотят. Определить к какому персоналу относится этот человек, было нетрудно, стоило лишь рассмотреть его военную форму, почти такую же носили все на корабле.
– Госпожа обращается к нам, все пытаются найти экран, – сообщил он, а ладонь спутницы разжалась, отпуская парня. Сделав какой-то непонятный мне жест, он продолжил путь в ему одному известном направлении, женщина в красном нахмурилась, на ее лбу появились глубокие морщинки. Тут она резко свернула и перед ней распахнулась дверь. Каково было мое удивление, когда я увидела помещение, по размерам напоминавшее зал на корабле, словами не передать. Оно все оказалось заполнено людьми. Большая часть сидели на скамейках за столами, кому не хватило места – стояли, уставившись в одну точку. В самом центре комнаты на высоте полуметра от пола висел громадный шар, куда и были устремлены взгляды. Со всех сторон доносился приглушенный шепот, в результате чего в зале стоял небольшой галдеж, почти такой же, как и в помещении с ранеными, только там еще иногда все это размывалось криками. Проходя вперед, женщина не обращала ни на кого внимания, люди же, заметив ее, сразу расходились в стороны, жались друг к другу, лишь бы не вставать на ее пути к шару. Меня ноги сами собой тянули следом за ней, хотя вполне реально было потеряться в этой толпе, вот только куда мне бежать потом? Управлять кораблем не умею, даже если и смогу его угнать. Перемещаться, как Настя, тоже не в моих силах. Да и бросить здесь Флора не честно, он же так не поступил, и я не должна, если хочу быть похожа на него.
Наконец мы добрались до первых рядов и замерли плечом к плечу перед шаром. Пока на нем ничего не показывалось, он был ровно черным, и честно говоря, не бросался в глаза, в отличие от женщины в красном, стоявшей рядом со мной. Добрая половина взглядов теперь была привлечена к нам, а не к нему, что начинало беспокоить. Когда же изображение изменилось, все это ушло и глаза людей мгновенно перевелись туда. Голоса затихли, воцарилась гробовая тишина, ничем не нарушаемая. Казалось, словно они все разучились дышать, не то чтобы издавать какие-либо звуки.