Бойтесь своих желаний

Пока, как ни странно, у нас все идет хорошо. Кэйл почти поправился, мы слетали в клинику, где его осмотрели и сказали, что процесс выздоровления идет очень хорошо, постепенно можно снимать все ограничения и жить нормальной жизнью.

Перед Дином я все-таки чувствую себя иррационально виноватой в том, что уделяю ему мало времени, поэтому мы с ним несколько раз выходили в город, были даже в Космопорте, заходили в кафе и магазины и наблюдали за этим забавным смешением обычаев Венги и инопланетной свободы. В остальное время он приводил в порядок сад. Может быть, он все-таки не очень хочет часто сталкиваться с Кэйлом? Но, вроде бы, они нормально занимаются общей работой, Кэйл тоже умеет готовить — я и забыла, что Айлия часто уезжала из дома и, конечно, кто-нибудь из ее мужей должен был вести хозяйство.

Получается, что я вообще могу ничего не уметь и ничего не делать — за меня все сделают, за мной поухаживают. Очень приятное чувство!

Кэйл уже мой и, наконец, я могу забыть про «не тронь чужого» и… потрогать, что ли? Не представляю, как это будет выглядеть и к чему приведет, но даже в клинике врач дала «добро», сказав что-то вроде: «Вы можете использовать этого мужчину без ограничений». Чего мне стоило удержать на лице серьезное выражение!

Наверное, стоит перестать стесняться подобных вещей, особенно учитывая наличие второго мужчины в этом доме. Отсутствию эмоций или умению демонстрировать только нужные стоило бы поучиться у выпускников Джордана, например.

В общем, я зашла в комнату Кэйла и закрыла дверь. При моем появлении он вскочил, потом упал на колени, потом вспомнил, что мне не нравится, когда встают на колени, и замер. Полюбовавшись на эти упражнения, я спросила:

— А твоя бывшая жена давно тебя использовала?

У него на лице сменили друг друга удивление, смущение, грусть… Э, нет, ты не понял. Я вовсе не для того спросила, чтобы напомнить о твоей «ненужности».

— Кэйл, солнышко, это я к тому спрашиваю, что если ты поправился достаточно, то я хочу «использовать» мужчину, который скоро станет моим мужем.

Глядя на его лицо, в согласии на все мои действия сомневаться не приходилось. А еще он смотрел с такой надеждой, что даже если бы я решила зло пошутить, то передумала бы и исполнила обещанное. Правда, не очень понимаю, чего я там наобещала, потому что во мне сейчас любопытства и желания поэкспериментировать больше, чем желания заняться любовью. Но последним местных мужчин балуют вообще нечасто, поэтому Кэйл был счастлив просто от того, что госпожа проявляет к нему внимание.

У него очень красивое тело, ни в коем случае не перекачанное, но мускулистое, скорее, как у гимнаста или танцора. Я, вообще-то, совсем не против мускулистых мужчин, но не в этом случае, да и в местном гареме качки меня что-то не привлекали. А Кэйл высокий, но не нависает над тобой и не подавляет своим ростом, мне не случайно при первом знакомстве пришли слова «Ледяной принц». Не такой уж ледяной, как выяснилось, но все-таки принц. Вряд ли по происхождению, но по внешности, по характеру, по воспитанию… Надеюсь, чувство неполноценности меня в процессе не одолеет.

Он худощавый, возможно, это и последствия больницы в том числе; кожа смугловатая для блондина, гладкая и как будто светящаяся, на лице появляется слабый румянец и выражение предвкушения, которое он старательно пытается спрятать, прикусив губу. Нет, не надо меня лишать удовольствия. Я знаю, что в их высших учебных заведениях, вроде Джордана, как раз первым делом отучают демонстрировать эмоции. Но, надеюсь, обратный процесс не очень труден.

— Кэйли, если ты будешь делать вид, что ничего не происходит, я решу, что ты не хочешь, разозлюсь и уйду, — провокационно шепчу я ему в ухо. Он с ужасом смотрит на меня. — Просто не прячь свои эмоции, я хочу знать, что ты чувствуешь.

Я расстегиваю рубашку на несопротивляющемся теле, старательно сохраняющем неподвижность, киваю: «Снимай дальше сам» и укладываю его на кровать. Она достаточно большая, места на двоих хватит… Остриженные волосы нисколько не портят его внешность, а, может, я уже привыкла; я осторожно перебираю светлые волосы, дотрагиваюсь губами до румянца на скулах, касаюсь его губ… Ай-яй, доктор ведь не знала, как именно извращенно я собираюсь «использовать» мужчину классического венговского воспитания, может, это уже слишком для него? Кэйл бледнеет, краснеет, пытается контролировать дыхание, но в обморок, вроде, не падает. Думаю, что это он все-таки переживет.

Я спускаюсь ниже по его телу и изучаю теплую гладкую кожу руками и губами, потом неожиданно прикусываю зубами сосок и слышу стон от неожиданности и, надеюсь, от удовольствия. Вроде бы, от боли он тоже удовольствие получал? Не от кровавых рубцов и следов от плети, которые нужно иши лечить, а от легкой боли? То, что я видела однажды на вечеринке, мне понравилось и разожгло любопытство, а сейчас вдруг очень ясно всплыло в памяти.

— Кэйл, я видела в твоих вещах флоггер. Тебе нравится, когда им пользуются? — он неистово закивал. Наверное, это нечестный вопрос, мне кажется, что, если бы я спросила: «Кэйл, а тебе понравится, если я сейчас буду от тебя отрезать по кусочку?», он бы точно так же закивал. Но, думаю, флоггер — это не так страшно.

— Тогда приготовься, я хочу попробовать.

Кэйл мгновенно достает нужный девайс из какого-то ящика, снимает брюки, вопросительно смотрит на меня и укладывается на кровать. Я разглядываю флоггер — нет, он не должен причинить сильную боль, но на всякий случай предупреждаю:

— Если сделаю больно, скажи мне. Я не рассержусь, обещаю, и не перестану с тобой играть. Придумаем что-нибудь другое.

Приноравливаюсь, как сделать замах, и опускаю кожаные ленточки на спину, покорно подставленную мне. Широкие плечи, сильная спина с красивым прогибом, переходящая в узкую талию, подтянутые ягодицы — красивое мужское тело заводит, очень заводит, а когда оно еще и покорное, и удовольствие от этого получает…

Я увлеклась, по-моему, потому что спина и плечи, к которым я прикоснулась губами, уже покраснели и горячие. Может, я удары все же не рассчитываю? Но ведь он же молчит, не говорит, что больно?

Какое-то тело под моими руками застывшее, словно окаменевшее, и Кэйл вздрогнул. Что-то не то происходит.

— Кэйл, ты что? Тебе больно? — я дотрагиваюсь до его щеки, чтобы увидеть лицо, и чувствую, что лицо у него мокрое. Что за…

— Кэйл, посмотри на меня! Быстро!

Кажется, он все-таки пытается вытереть лицо о простыню, а потом поворачивается ко мне. Ошибиться невозможно: щеки мокрые от слез, глаза покраснели и, кажется, он кусал губы, чтобы молчать. Молчал он, герой! С кем я разговаривала, кого просила предупреждать, если плохо будет? Но я же не могла слишком сильно ударить? Я помню, что Айлия порола его очень сильно, ни о каком удовольствии, конечно, и речи не шло, но он даже вида не подавал. Что сейчас случилось?

— Кэйли, что случилось? — я выхожу в ванную, беру там какое-то полотенце, смачиваю его водой и возвращаюсь к Кэйлу. Он уже осторожно садится, не решаясь, впрочем, прикрыться, и молча ждет меня.

Осторожно стираю полотенцем следы слез, сажусь рядом и обнимаю его, укутав полотенцем.

— Кэйл, скажи мне, что случилось? Ты промолчал, хотя я велела тебе сказать, если будет больно. Кажется, кое-кто проигнорировал мое указание… Но тебе не должно было быть больно, или я что-то не так сделала?

— Госпожа, — он прячет лицо у меня на плече, нарушив, кажется, все свои правила, — госпожа, я не знаю, что случилось. Я умею терпеть, правда, вы же видели! Нас же учили… если бы я такое не смог вытерпеть, меня бы вообще не взяли в Джордан. И вообще флоггером же не больно совсем. Я не знаю, что случилось. Мне очень стыдно.

— Кэйл, — меня вдруг осеняет, — а как давно это началось? После больницы? До этого ты мог все вытерпеть, а сейчас нет? Может, это какой-то побочный эффект от операции? Врачи мне говорили, что могут быть осложнения или побочные эффекты, но мы ничего сразу не заметили.