Страница 21 из 60
Леди Элеонор задумалась, потом решительно сказала:
— Как бы то ни было, я желаю увидеть дорожку к розам. Приказываю тебе отойти в сторону и не мешать.
— Как прикажете, госпожа, — грустно ответила компаньонка и сделала шаг в сторону.
Графиня с видом человека, которому всё нипочём, зашагала вперёд. Она считала, что готова ко всему: следы пикси её не пугали. Скорее наоборот, если и Мия их видела, значит пикси — не бред, не плод расстроенного воображения, не безумие. Но то, что предстало перед глазами, заставило её замереть на месте. На ровной поверхности свежерасчищенной тропинки, едва присыпанной выпавшим снежком, тянулась цепочка женских следов: маленьких, изящных с каблучком в виде сердечка. И следы эти могли оставить только домашние туфли леди Элеонор. Их изготовили по персональному заказу её покойного мужа, она прекрасно помнила, как обнаружила их в первый день нового года, перевязанные алой шёлковой ленточкой с воткнутой розой. Это был последний новый год, который они встретили вместе и последний подарок Чарльза...
Слезы сами хлынули из глаз, но графиня Сакэда упорно шла по следам мимо розария, сквозь живую изгородь зеленеющего под снегом можжевельника прямо к расщеплённой грозой иве. Следы огибали дерево против солнца и краем дорожки вели обратно к дому, где терялись среди других следов. Не было сил, не было слов, не было чувств кроме отчаянья. Отчаянья от осознания, что она ходила ночью по саду в домашних туфлях и шёлковом халате. Это она сама собрала снег подолом и зачерпнула туфлями. Значит, она начала ходить во сне, совсем как Чарльз перед своей кончиной. Нахлынула неослабевающая горечь утраты, защемило сердце, леди Элеонор пошатнулась и упала в обморок.
Очнулась она уже в доме на диване в гостиной. Лоб ей холодило влажное полотенце, а вокруг витал отвратительный запах нашатыря. Флакончик с нюхательной солью стоял рядом.
— Хвала богам, вы очнулись, — компаньонка сидела в ногах, — как же я испугалась! Вы рухнули в сугроб как подкошенная. Хорошо, что у меня достало сил перенести вас в дом. Лежите, лежите, — девушка мягко пресекла попытку графини подняться, — Хана побежала за доктором. Пока он вас не осмотрит, лучше полежать.
Леди Элеонор опустила голову назад на подушку. Сразу вспомнилось всё: мокрые домашние туфли, цепочка следов вокруг проклятого дерева, угрозы пикси, которые начинали сбываться с угрожающей безысходностью.
— Доктор прибыли, — объявила влетевшая в гостиную Хана. Она дышала так, словно приехала вместе с мэтром Домбруком, а всю дорогу бежала за его каретой. Следом за ней вошёл и сам доктор: как всегда бодрый, румяный с неизменным саквояжем в руках. По комнате мгновенно распространился терпкий аромат его одеколона. Единственным недостатком доктора была общеизвестная слабость к запаху горького миндаля.
— Где больная? — вопросил он громким голосом, напоминающим голос организатора детского праздника, и, подойдя к дивану бесцеремонно уселся, сдвинул леди Элеонор, — что же это вы, госпожа графиня, удумали в такой чудный воскресный день в кровати валяться? — он взял руку больной и, вытащив из кармана часы принялся считать пульс.
— Сердечко стучит, словно у пойманной пташки. Итак, что произошло?
— Я даже не знаю, с чего начать, — растерянно проговорила графиня, — всё так сложно...
— Позвольте мне сделать это за вас, госпожа, — подала голос Мия, — леди Элеонор трудно говорить о случившемся, — последняя фраза уже предназначалась доктору.
— Мия, милочка, сделай одолжение, — попросила графиня, — если ты что упустишь, я дополню.
Компаньонка собралась с мыслями и рассказала о ночных похождениях хозяйки.
— Самое жуткое то, что я ничегошеньки не помню, — горько посетовала графиня, — разве такое может быть?
— Хождение во сне или сомнамбулизм, — пустился в пояснения доктор Домбрук, глядя на пациентку поверх очков, — встречается в нашей жизни, хотя и не часто. Вы огорчались в последнее время? Переживали?
Графиня кивнула.
— Да, я в последнее время просто места себе не нахожу.
— Вот, вот, — удовлетворённо констатировал врач, — переживания днём могут явиться причиной хождения во сне. Люди не могут успокоиться и продолжают делать во сне то, что привыкли делать днём. Например, кухарка станет чистить овощи, горничная — вытирать пыль, а после пробуждения они начисто забывают о том, что совершали во сне.
— Доктор, я никогда не ходила в запретную часть сада, — со слезами в голосе заявила графиня, — полагаю, пикси внушили мне сию ужасающую мысль.
Мия тяжело вздохнула.
— Пикси! — громко рассмеялся доктор Домбрук, — снова пикси! Видимо я напрасно потратил годы, убеждая сэра Чарльза в том насколько опасно идти на поводу своего воображения.
— Я тоже полагала пикси с их проклятием плодом воображения моего покойного супруга, — ответила леди Элеонор, — пока сама не столкнулась с Проклятием дома Сакэда.
Доктор послушал сердце больной, посмотрел язык и горло, проверил склеры глаз и измерил температуру.
— Могу ответственно заявить, что состояние у вас, госпожа Сакэда, вполне удовлетворительное, даже удивительно, что ваши ночные хождения по сугробам в шёлковом халате и домашних туфлях не оказали пагубного влияния на ваш организм. По всей видимости сон защитил вас от холода. Ну-с, — он вооружился блокнотом принялся записывать рекомендации, — режим, строжайший режим. Прогулки — час, полтора, никак не меньше и в любую погоду. Усиленное питание, масло, молоко, мёд утром и вечером обязательно. Перед сном не читайте книг и избегайте разговоров на возбуждающие темы. Выпишу вам порошки для душевного успокоения и улучшения сна. Закажете в аптеке. И самое главное: выкиньте из головы всех этих пикси-микси! Знаете, что сделал бы я, окажись в моей спальне привидение?
— Что? — в один голос спросили его обе дамы.
— Послал бы его подальше самыми грубыми словами, кои не решусь произносить в присутствии столь утончённых и очаровательных особ, повернулся бы на другой бок и заснул! — захохотал доктор, — а привидение пусть катится по указанному адресу. На сим, дамы, позвольте мне откланяться. У госпожи Ковелл приступ подагры, а графиня Эйсгем опять страдает от жесточайшей мигрени. Так что мне пора.
Доктор напоследок припал к ручке леди Элеонор и отбыл к другим пациентам. Воскресный день вроде бы вошёл в свою обычную колею: обед, рукоделие, неторопливые разговоры, карты. Хоть графиня и не была поклонницей Четырёх листьев (правила казались ей слишком запутанной, требующей непременно запоминать, какие карты и какие масти вышли из игры), но скуку она разгоняла и помогала отвлечься от тягостных мыслей, которые порождали наползающие сумерки. Да тут ещё Мия напомнила, что отпрашивалась на нынешний вечер. У неё в Кленфилде жила престарелая тётушка, и компаньонка не оставляла старушку без своего внимания, поэтому время от времени ночевала у неё.
— Кроме меня у бедной госпожи Рокборн никого на свете нет, — доверительно сообщила девушка, когда пришла наниматься к графине Сакэда, — бедняжка никогда не выходила замуж. Я подозреваю, у неё в молодости случилась несчастная любовь. Боги не простят мне, коли к одинокой родственнице я небрежение проявлять буду и оставлю старушку на произвол судьбы.
Леди Элеонор сочла подобное рвение весьма похвальным и, естественно, согласилась отпускать Мию время от времени. И вот теперь как ни кстати нужно было выполнять обещание. Конечно, можно было попросить девушку переночевать у родственницы в другой раз, но Мия так тревожилась (госпожу Рокборн намедни лихорадило), что графиня не решилась поговорить с компаньонкой на эту тему. Мия попрощалась с хозяйкой и отбыла. Гектор тоже пропадал где-то по своему обыкновению, да и пользы от пасынка не было никакой.
Леди Элеонор попыталась скоротать остаток вечера за чтением, но слезливое повествование о любви исправившегося разбойника к смертельно больной девушке-пастушке скорее нагоняло скуку, нежели развлекало. Графиня отложила книгу и отправилась на кухню выпить чая с мёдом по совету доктора Домбрука. К её удивлению Сэра Монси, была ещё там. Обычно кухарка уходила домой сразу после обеда, который по традиции дома Сакэда начинался ровно в шесть часов тридцать минут. Сэра месила тесто.