Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 16

Анатолий принял, с интересом и осторожностью стал осматривать его, покачивать на руках, как бы взвешивая: прибор был лёгок вопреки ожиданиям.

И молчание Бердюгина, даже какое-то торжественное, сосредоточенное, чёткость в движениях при сборке прибора, и не обычная обстановка, и помещение, в котором должно произойти нечто загадочное, – всё это на Анатолия действовало возбуждающе. И в то же время заставляло подчиняться, не задавать лишних вопросов, ходить и двигаться с величайшей осторожностью, задерживая в себе дыхание.

И он действительно готов был не дышать, словно боялся вспугнуть тишину, в которой где-то существуют души умерших. Сказки, рассказанные Бердюгиным, однако отложившиеся в подсознании, и эта часть мозга, может быть, в его десятитысячной дольке, в нейроне, даже, может быть, в каком-нибудь дендрите или в эффекторном нервном окончании, диктовали ему свою волю, вопреки, казалось, здравому смыслу.

Они вошли в саму секционную. В помещении было темно. И эта темнота ещё более усилила напряжение, даже, пожалуй, мистический страх. Анатолию стало немного жутковато, по спине пробежали холодные мурашки.

Бердюгин же действовал по-хозяйски быстро, прошёл куда-то вглубь помещения и включил в углу над стеклянным столиком бра, висевшую на стене. Теперь секционная была тускло освещена. Небольшая глухая высокая комната без окон, стены от пола до потолка облицованы белой кафельной плиткой. В центре стоял операционный стол, на котором лежал покойный. Над столом висел большой светильник из пяти-шести ламп.

– Анатолий Максимович, – негромко позвал Бердюгин.

Феоктистов подошёл. Доктор забрал у него прибор.

– Пока посидите, – показал на один из двух стульев, стоящих у столика.

Феоктистов сел. Другой стул Бердюгин взял, развернул и сел на него верхом. Достал из кармана маленький разъем с проводками от батареек, соединил его с разъёмом прибора. Затем локти поставил на спинку стула и приложил прибор к глазу, как подзорную трубу. Какое-то время наводил резкость, вращая окуляр бинокля. Щелкнул тумблерком на приборе и замер.

Замер и Феоктистов, глядя, то на Игоря Васильевича, то на труп. В сумеречном свете лицо доктора казалось восковым.

Наконец Бердюгин отклонился от окуляра и пальцем поманил Анатолия. Сам поднялся со стула. Анатолий прошёл и сел на освободившееся место. Доктор передал ему прибор и негромко сказал:

– Толя, не волнуйтесь, не дергайтесь, держите прибор ровно. Наведите его на труп… Смотрите и ничего пока не говорите. Не будем мешать процессу…

Анатолий припал к окуляру. Замер…

Перед его взором лежало тело, а над ним висело оранжевое облако, светящееся и слегка покачивающееся, словно его раскачивали удары сердца – ритмично: тук-тук, тук-тук… Он даже как будто бы услышал эти удары, и оттого стало вновь жутковато, и по спине пробежал холодок. Анатолий невольно поёжился.

В облаке происходило движение: нижний слой перетекал в верхний, верхний – в нижний. И тот слой, что оказывался в верхней части, словно фосфоресцируя, испарял из себя искрящиеся частицы и перекатывался вниз. Происходило что-то, напоминающее кипение, только тут процесс протекал медленнее и красиво, с феерическим эффектом.

Световая гамма над трупом была не везде одинакова. У ступней ног, со стороны которых Анатолий вёл наблюдение, она казалась насыщенной розовым цветом. И он, заметив это, с иронией подумал: “Душа через пятки выходит!..”

Примерно такой же цвет был и над головой. Он источался откуда-то из середины лба, как будто бы из третьего глаза, курился тонкой струйкой так же, как из ступней ног, из пяток.

Но самый насыщенный цвет находился над областью сердца, над грудью – он был тёмно-красным и к нему от всех “органов” стекались и растекались тона и полутона. И все они (эти потоки) перетекали из одного слоя в другой медленно и спокойно, отчего над телом образовывалось искристое и серебристое дымчатое облако. Тёмно-красное пятно напоминало форму сердца, оно и “билось” с таким же интервалом, "прокачивая" по всему “телу” серебристые потоки и в то же время, поглощая возвращающиеся тёмные потоки в себя.

Вся эта картина очаровывала Анатолия. Но во всей этой демонстрации не хватало чего-то объединяющего, объясняющего…

Феоктистов оторвался от окуляра и обернулся к Бердюгину. Тот был привязан к нему проводами и стоял рядом, наблюдал за ним.

– Ну что, похоже, насмотрелись? – спросил Бердюгин.

Анатолий сдержался от ответа и вновь припал к биноклю, теперь другим глазом. Смотрел ещё несколько минут, пытаясь понять смысл происходящего над трупом.

– Да, удивительно…

– А теперь посмотрите вон туда… – Игорь Васильевич кивнул вверх, на угол под потолок.

Анатолий направил прибор на потолок. И замер от ещё большего изумления. Сверху на покойника смотрело скорбное лицо сваренного. Голова круглая, вместо волос – оранжевые лохмы, и к этой голове, поднимались от покойника светящиеся блёстки. Они, как пузырьки через воду, пробивались к ней сквозь воздух. Казалось, воздух бурлил, гасил искрящиеся потоки. Анатолий не смог сдержать очарования. Теперь картина имела своё логическое завершение.

– Игорь Васильевич!.. Кошмар какой-то! – проговорил он, отстраняясь от прибора.

Бердюгин улыбнулся.

– Впечатляет?

– Да что вы! У меня у самого, наверное, волосы дыбом встали.

– Не пугайтесь. Пойдёмте. – Бердюгин принял прибор. – Выходите, я следом.

Анатолий, поглядывая на угол, в замешательстве вышел в коридорчик.

Через минуту появился доктор. Он хотел что-то спросить, но Бердюгин приложил к губам палец: тс-с…

Они, молча, разобрали прибор и с футлярами вернулись в кабинет.

8

Феоктистов устало сел на стул. Бердюгин прошёл к сейфу, куда положил приборы.

– Фу-у, Игорь Васильевич, честно говоря, я ничего не понял. Но, однако же, удивительно! Поясните, пожалуйста, что это за облако над трупом? Что это за голова под потолком? Не это ли душа?

– Да, Анатолий Максимович, она самая.

– Но ведь… Но ведь… – Анатолий от удивления не находил слов.

– Толя… Извините, позвольте мне вас так называть?

– Да, пожалуйста, Игорь Васильевич.

– Так вот, Толя. Поверьте пока на слово: это не что иное, как человеческая душа. Возможно, такое происходит у всех животных. – Доктор положил ключ от сейфа в корман брюк. – Вы видели, как облако пульсирует? Заметили?.. Это энергия. Она выходит из остывающего тела. Ведь мы думаем, что человек, умерев, остывает за считанные часы? Но это не так. Впрочем, наверное, как и всё живое. На это понадобятся не одни сутки. Недаром же людей хоронят только на третий день. Это то время, за которое душа покидает тело. Но в каждые сутки происходит определённый процесс. Завтра, если вы сможете приехать, то мы сможем наблюдать уже несколько иное явление. То есть это облачко будет подниматься ещё выше, и оно будет волноваться ещё сильнее. А вот послезавтра… – Бердюгин понизил голос. – Я бы вам очень советовал посмотреть. Послезавтра, на исходе третьих суток, приблизительно в девять-десять часов, вы увидите такое, чего никогда и нигде не увидите в своей жизни. Ну, разве что в мультфильме.

– И что же интересного меня ожидает?

Бердюгин загадочно улыбнулся.

– Можно, я вас маленько поинтригую?..

– Ну что же, договорились: и завтра, и послезавтра я буду.

– Правда, этого трупа, возможно, не будет. Но что-нибудь подберём. А теперь вы можете мне сказать, какого цвета облако?

– Ну-у… Вы знаете, оно мне показалось серебристо-оранжевым.

– Сплошь оранжевым?

– По-моему, у пяток и над головой красное. А где сердце, там кровянистое что ли?

– Хм, верно, кровянистое, – усмехнулся Бердюгин такому определению. – И что интересно: когда человек убит, над его головой и над сердцем – тёмный окрас; когда же умирает своей смертью, то всё облако одного серебристо-оранжевого цвета, и в районе сердца слегка красноватое пятно. И образ, который вы видели под потолком, тоже другой, бледнее, взгляд хоть и грустный, но не столь строгий, пронизывающий. И лицо трупа узнаваемо. Видимо, по обстоятельствам смерти. – Бердюгин посмотрел на угол потолка, взгляд Феоктистова непроизвольно последовал за его взглядом. Анатолий незаметно поёжился. – И со временем мне пришла одна шальная мысль, идея… – Бердюгин, всё это время расхаживал по кабинету, тут остановился и сцепил руки перед собой. – Идея, Анатолий Максимович, по-моему, не так глупа.