Страница 19 из 28
Холодным и трагически-скорбным оставался Блок и в январе 1918 года, когда писал великую статью “Интеллигенция и революция”, великую поэму “Двенадцать” и великое стихотворение “Скифы”.
Холодным и трагическим голосом он объясняет ныне нам самоочевидные вещи, которые тогда оставались за семью печатями для его собратьев из интеллигентского стана.
“Горе тем, кто думает найти в революции исполнение только своих мечтаний, как бы высоки и благородны они ни были. Революция, как грозовой вихрь, как снежный буран, всегда несет новое и неожиданное она жестоко обманывает многих она легко калечит в своем водовороте достойного она часто выносит на сушу невредимыми недостойных но это ее частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглушительного гула, который издает поток. Гул этот все равно всегда — о великом”.
А ведь большинство наших литературных современников, преимущественно столичная публика, отнюдь не старшего поколения, ведет себя подобно “русскому денди”, также изображенному Блоком.
Культурный переводчик, космополит и циник, либерал по натуре, он, глядя на портрет Сталина, вопил на всю улицу: “И этот идиот нами правит?”, чем распугал прохожих и приобрел репутацию “жутко смелого” человека. При раскопках могилы Гоголя умудрился украсть косточку из скелета и водрузить на свой письменный стол — “Бога нет, все дозволено!” А попав в узилище, по воспоминаниям Николая Заболоцкого, без всякого давления со стороны следователей увлеченно закладывал всех подряд.
А началось все — с откровений его перед Блоком.
“Я слишком образован, чтобы не понимать, что так дальше продолжаться не может и что буржуазия будет уничтожена. Но, если осуществится социализм, нам останется только умереть пока мы не имеем понятия о деньгах мы все обеспечены и совершенно не приспособлены к тому, чтобы добывать что-нибудь трудом. Все мы — наркоманы, опиисты женщины наши — нимфоманки. Нас — меньшинство, но мы пока распоряжаемся среди молодежи: мы высмеиваем тех, кто интересуется социализмом, работой, революцией. Мы живем только стихами… Ведь мы — пустые, совершено пустые”.
Теперь же духовные последователи этого “денди”, демонстрируя в издевательски убыстренном темпе народные демонстрации 30-х годов, комментируют их с дьявольскими ухмылочками, что опять-таки заставляет вспомнить строки Блока из поэмы “Возмездие”.
Все это может показаться
Смешным и устарелым нам,
Но, право, может только хам
Над русской жизнью издеваться.
Она всегда — меж двух огней,
Не всякий может стать героем,
И люди лучшие — не скроем -
Бессильны часто перед ней,
Так неожиданно сурова
И вечных перемен полна
Как вешняя река, она
Внезапно тронуться готова,
На льдины льдины громоздить
И на пути своем крушить
Виновных, как и невиновных,
И нечиновных, как чиновных…
Либералам страшно хочется, чтобы никакие подобные “приключения” с Россией больше никогда не происходили и чтобы никакой неожиданности ни своим согражданам, ни “мировому сообществу” она более не преподнесла. А если, дескать, народ будет тихо вымирать, это его личное дело…
Они забыли или очень захотели забыть, в какой стране они живут.
Александр Блок не забывал этого никогда.
МИФ О КУЛЬТУРЕ ПРОЛЕТКУЛЬТА
Никита Бондарев
ТЕМЫ, СВЯЗАННЫЕ С РОЛЬЮ КУЛЬТУРЫ в тоталитарном государстве, в частности, в Советском Союзе, сейчас достаточно популярны. Полотна соцреалистов извлекаются из запасников, выставляются на всеобщее обозрение, о них пишут объемистые труды и непритязательные студенческие работы. Этому не в последнюю очередь способствуют те же недавние борцы за свободу искусства, уставшие от пропаганды “пострадавших от режима” футуристов и авангардистов, перешедшие к поискам “чего-то особенного” в противоположном лагере.
Однако их подход к теме, да и их исторические изыски, зачастую очень предвзяты, свидетельством чему была, например, нашумевшая выставка “Москва — Берлин”. Советское искусство предстает в прочтении многих новейших исследователей как нечто беспощадное и уродливое, лишенное органичной связи с жизнью и исторических корней. Большая часть подобных определений очень мало соответствует истине, но чтобы понять это, необходимо обратиться к началу двадцатых, когда в боях рождалось не только новое государство, но и новое искусство, позднее получившее название соцреализм. Речь идет прежде всего о Пролеткульте (Организации Пролетарской Культуры), его взаимоотношениях с официальными органами Советского государства и объединениями футуристов.
Организация Пролетарской Культуры была создана за месяц до Октябрьской революции с целью поддержания “самодеятельности” пролетариата в различных областях культуры, причем на сугубо добровольных началах. В первые послереволюционные годы Пролеткульт являлся самой массовой общественной организацией Советской России. Тесно сотрудничая с Наркоматом просвещения, часто выполняя за Наркомпрос работу на местах, непосредственно с массами, Пролеткульт не был его частью, а являлся самостоятельной структурой. Но в 1921 году Пролеткульт был подвергнут жесткой критике, его руководство — разогнано, сама организация подчинена Наркомпросу, а в нашей историографии сформировалось совершенно определенное отношение к деятельности этой организации.
В ТЕЧЕНИЕ ДОЛГИХ ЛЕТ с Пролеткультом связывались все ошибки в области культурного строительства первых лет советской власти. Как в России, так и за рубежом, эта организация стала синонимом варварства, огульного отрицания всего, что не укладывается в узкие рамки культуры — прислужницы ограниченных классовых интересов. И если “извращение марксизма” и конфликт с Лениным в последнее время начинают подавать как позитивную черту и даже заслугу, то отрицание культурных ценностей по-прежнему вызывает реакцию безусловного отторжения. Обвинение в “варварстве” довлеет над Пролеткультом, оно так срослось с организацией пролетарской культуры, что у многих очень добросовестных современных исследователей русской культуры (И. Кондаков) не возникает сомнений в истинности этого определения, и в результате все, касающееся Пролеткульта, сводится к общим фразам, максимум к цитированию стихотворения “Мы” Владимира Кириллова. Вот небольшой отрывок из него, самый, на наш взгляд, показательный:
Мы во власти мятежного страстного хмеля,
Пусть кричат нам: “Вы палачи красоты!”
Во имя нашего завтра — сожжем Рафаэля,
Музеи разрушим, растопчем искусства цветы.
На основании этого стихотворения делаются нелицеприятные для Пролеткульта выводы. Однако критиковать всю его деятельность на основании единственного стихотворения — почти заведомая подтасовка. Ситуацию усугубляет то, что и Кириллов — далеко не самый типичный поэт-пролеткультовец, и стихотворение “Мы” не типично для Кириллова. Это его произведение отражает некий конкретный момент в мироощущении поэта, такое состояние было характерно для него не всегда и достаточно быстро прошло. В доказательство этого приведем образец “раннего”, дореволюционного творчества этого поэта:
Ни ласкового взора,
Ни отклика кругом,
Одна, одна услада —
Шарманка за окном.
И жизнь тоскливо длится,
Как ночи мрак глухой…
Эх, лучше бы разбиться
О камни головой.
Это настроение с приходом революции кардинально изменилось. До этого деклассированный, невостребованный как поэт и потому одержимый суицидальными идеями, Кириллов “пробуждается” с приходом революции, проникается идеями построения нового, справедливого государства, новой культуры, в которой он сам и подобные ему смогут занять подобающее место. Ничего удивительного, что в творческом пылу он, как и многие его коллеги, талантливые, но не получившие должного образования, смешивает понятия “культуры” и “идеологии”. “Мы” написано в 1919 году, а уже в 1920 осознавший свою ошибку и несколько “остывший” Кириллов пишет: