Двойное искушение

Если он хотел рассмешить ее, то ему это не удалось. Сейчас Селесте не хотелось вспоминать ни об их былых разговорах, ни об их близости – такой чудесной и невозвратимой.

– В данный момент я могу лишь извлечь из тебя вот эту последнюю дробинку. – Эту ранку, по-настоящему глубокую, она оставила напоследок. – Лежи спокойно.

Он не послушал ее и беспокойно заворочался на кровати.

– А как же быть с твоими заверениями в любви?

– При чем здесь мои заверения? Ты же мне все равно не поверил, – обиженно сказала Селеста, вынимая кривую иглу со вставленной в нее шелковой ниткой, которую предусмотрительно оставил ей доктор.

– И, очевидно, был прав. Ты в самом деле не знаешь, что такое любовь, и никогда меня по-настоящему не любила.

Как это могло случиться? Когда она успела потерять нить разговора? Почему из нападающей стороны она превратилась в обороняющуюся?

– Я любила тебя достаточно, чтобы… отдать тебе свое тело.

Он медленно сел на кровати, совершенно забыв о своей наготе. Он и сейчас хотел Селесту – несмотря ни на какие телесные раны.

Увидев торжествующую улыбку на лице Трокмортона, Селеста поняла, что допустила ошибку. Нельзя было забывать, с кем она имела дело.

– И ты любила меня в ту ночь.

Опровергать это было бессмысленно. Согласиться?

– Осталась одна дробинка. Ложись и дай мне закончить.

К удивлению Селесты, он покорно подчинился. «Возможно, он делает это, чтобы отвлечь мое внимание, – подумала Селеста. – А пока я буду заниматься его телом, он попытается восстановить власть над моим сердцем».

Плут! Какой же он все-таки плут! Легким движением скальпеля Селеста рассекла кожу, затем стерла кровь и нащупала в ранке дробинку. Вынула ее, затем сделала иглой единственный шов, который был нужен для того, чтобы соединить края разреза, и вдруг почувствовала, как дрожат у нее руки и подгибаются колени.

Она присела на кровать и вдруг подумала о том, как больно было Гаррику. Но что означала эта накатившая на нее слабость: реакция на пережитую опасность или проявление сострадания? Селеста откинулась на кровати, дожидаясь, когда пройдет охватившая ее нервная дрожь.

Теперь и Гаррик почувствовал, что инициатива перешла в его руки. Он снова приподнялся на кровати.

Селеста прикрыла его простыней.

– Боюсь, что теперь это уже не требуется, – сказал Гаррик, вынимая из судорожно сжатых пальцев Селесты скальпель и кладя его на прикроватный столик. – Ты все это уже видела, Трогала. Целовала.

Он взял в ладони лицо Селесты. Она увернулась.

– Да, нам было хорошо вместе, я не спорю, – тихо сказала Селеста.

– А теперь? Неужели теперь вся твоя любовь испарилась, как утренний туман?

Селесте трудно было о чем-то думать сейчас, слишком много воспоминаний сразу нахлынуло на нее. Какое наслаждение умел дарить ей этот мужчина! Но согласиться выйти за него? Из жалости – никогда. И из-за похоти тоже.

– Я верю, что тебя в самом деле не смущает то, что я дочь простого садовника. Но рядом со мной ты сам перестаешь быть тем, кто ты есть на самом деле. Тогда ты уже не Гаррик Трокмортон – король шпионажа и акула бизнеса, держащий в своих руках все нити своей судьбы. Рядом со мной ты становишься другим, ты становишься Гарриком Трокмортоном, одержимым страстью. Ты проклянешь меня за свою слабость, а я не желаю быть проклятой. Я не желаю через всю жизнь тащить груз вины, неважно, чьей – своей, твоей, нашей, общей.

Гаррик смущенно прокашлялся.

– Наверное, ты права. Но об одном ты забыла. Рядом с тобой я становлюсь другим человеком. Я становлюсь лучше, добрее, сердечнее. Просто потому, что ты – моя. – Он тут же спохватился и поправил себя: – Потому что я с тобой.

Селеста не знала, плакать ей или смеяться. Гаррик хотел обладать ею. Даже сейчас, когда он пытался найти и сказать нужные слова, старался показать свое раскаяние, его истинная натура дала о себе знать.

Она должна была предвидеть его следующий ход, но не сумела. Гаррик обхватил Селесту за руки и повалился на спину, увлекая ее за собой.

– Пусти, тебе будет больно, – сказала Селеста.

– Не будет, если ты не станешь вырываться.

– Простыни кровью запачкаешь.

– Ах ты моя практичная, – хмыкнул он, а когда Селеста попыталась подняться, сильнее прижал ее к себе и сказал бархатным низким голосом: – Я понял свою ошибку. Прости меня.

Селеста ненавидела саму себя за то, что ей так уютно было лежать в объятиях Трокмортона.

– Мои ухаживания обернулись фарсом. Ты назвала меня лжецом, и я понимаю, что тебе будет трудно поверить хотя бы одному моему слову. Поэтому что же еще я могу ждать в ответ на свое признание в любви?

Селеста ненавидела себя за то, что вслушивается в слова Трокмортона, за то, что ловит каждый стук его сердца, за то, что ее собственное сердце бьется в унисон с сердцем Гаррика.

– Но я в самом деле люблю тебя, – продолжал он.

Селеста ненавидела себя за свою готовность поверить его словам, ведь их произносил один из самых больших обманщиков во всей Англии.

– Выходи за меня. Дай мне доказать свою любовь к тебе. Пускай я и не самый богатый человек в Англии – пока не самый богатый, – у меня все же есть и городской дом в Лондоне, и большое поместье в Саффолке, и охотничий домик в Шотландии. У меня есть слуги, которые будут очень любить тебя. Есть дочь, которая хочет, чтобы ты стала ее матерью. Есть, наконец, моя мать, которая и объяснила мне, что я люблю тебя.

– Очень мило с ее стороны, – заметила Селеста.

– А еще у меня есть огромный сад, который требует ухода, особенно после того, как мой старший садовник и все его помощники…

– О боже, – вздохнула Селеста. В какое ужасное положение она поставила своего отца!

– Но если ты дашь согласие выйти за меня, мне, возможно, удастся уговорить их вернуться. Я отдам тебе все, что есть у меня, все, чего ты пожелаешь. Если хочешь, я могу даже найти тебе место переводчицы с русского…

–… а также французского, итальянского и румынского.

Трокмортон помолчал, а когда заговорил вновь, его голос стал менее вкрадчивым:

– Возможно, ты считаешь, что жить со мной слишком тяжело…

Селеста фыркнула.

– Возможно, ты могла бы найти себе более подходящего мужчину, которого сумела бы полюбить сильнее, чем меня, но обыщи хоть целый свет, ты не найдешь никого, кто любил бы тебя так же сильно, как я.

– И ты дашь мне поискать? – ехидно спросила она.

– Э-э-э… нет. Я не такой дурак.

Селеста усмехнулась.

– Я соблазнил тебя потому, что просто не мог не соблазнить. Потому, что в тебе воплотилось все, чего мне так недоставало в жизни. – Не выпуская Селесту, он гладил ее по спине, по плечам. – Я хочу быть с тобой, жить тобой, дышать тобой, и мне всегда будет… мало тебя.

Слова Гаррика казались искренними, движения рук, скользящих по ее телу, пробуждали сладкие воспоминания. Желание любви боролось в душе Селесты с решимостью противостоять соблазну и медленно, но верно одерживало верх. Селесте хотелось, чтобы Гаррик был искренним. Ей хотелось, чтобы он любил ее.

Голос Трокмортона снова стал низким, вибрирующим, глубоким, когда он торжественно произнес:

– Ради тебя я готов даже бросить свою семью, дом, работу, поехать в Париж, чтобы… нанять тебя.

– Как… переводчицу?

– Как куртизанку! Моя мать сказала, что ты поехала в Париж для того, чтобы стать куртизанкой.

Селеста низко опустила голову, но, очевидно, недостаточно быстро.

– Ты смеешься? – Чтобы убедиться в этом, Трокмортон взял Селесту за подбородок и поднял ее голову. – Да, ты и в самом деле смеешься.

– Леди Филберта забыла сказать тебе о том, что она ответила мне, когда узнала, что я собираюсь стать куртизанкой, – сказала Селеста, желая немного разрядить обстановку.

Он пристально смотрел ей в лицо.

– Я так давно не слышал, как ты смеешься. Но постоянно улыбаешься – ты знаешь, что прежде всего остального я полюбил в тебе твою улыбку? Да, улыбку. А когда по моей вине она исчезла с твоих губ, я понял, что потерял нечто такое, что дороже золота. – Гаррик нежно прикоснулся пальцем к губам Селесты. – Но ты так и не ответила на мой вопрос – ты по-прежнему любишь меня?