Страница 2 из 13
А потому на последнем этаже и у нужной квартиры я оказалась за рекордное время. А там и замерла, прижимая ладонь к груди, внутри которой металось перепуганной, полубезумной пичужкой мое сердце. Нажала на звонок, а затем еще раз. Нервно переступила с ноги, на ногу. Тоненько пискнула и прикрыла глаза, а потом резко распахнула их, когда дверь передо мной открыла подруга.
Ее вопросительный на меня взгляд, мой в ответ – совершенно ошалевший. А дальше я ее просто отодвинула со своего пути и прошла в квартиру, на ходу скидывая с уставших ног лодочки на экстремально высоком каблуке.
И на кухню.
К холодильнику.
Где тут же выхватила обещанное мне «успокоительное».
– Тань? – потянула из-за спины Ковалёва, пока я в одно движение откупорила охлажденную бутылку.
– Что? – прохрипела я ей в ответ.
– Что это с тобой? – обошла она меня и попыталась заглянуть в глаза, но я тут же их отвела.
А потом, прямо так – из горла, принялась хапать спасительное Просекко. Но руки все равно тряслись, а тело гудело как под напряжением. И все, из-за кого?
Из-за козла, что умудрился свалиться на мою буйную голову!
– О-о-о! – потянула Нина и шлепнулась на шаткую табуреточку позади себя.
– Будешь? – протянула я ей бутылку, когда запила первую волну напряжения и паники.
– Да уж, не откажусь, – кивнула подруга, но все-таки поднялась со своего места, чтобы поставить на стол два хрустальных фужера и тарелки с нарезками.
А когда закончила, уселась напротив меня, просверлила во лбу дырку, сурово нахмурилась и сурово выдала:
– Выкладывай!
– А может не надо? – тоненько пискнула я и прикусила кулак.
– Надо, Таня, надо! – разлила Ковалёва вино по фужерам и протянула мне мою порцию.
– Если вкратце, то – это звездец, Нинусь, – вздохнула я.
– Что этот черт сделал на этот раз? – вспыхнула подруга и грюкнула по столу кулаком так, что даже я вздрогнула.
– Он меня…
И замолчала, не в силах вымолвить больше ни слова.
– Что? Уволил? – насупилась Нина.
– Нет, – замотала я головой и застонала, – но лучше бы уволил, честное слово.
– Тогда что?
– Он…он меня…
– Ну что? Премии лишил, да?
– Нинусь, – поджала я губы и жалобно на нее глянула, не в силах рассказать то, что со мной приключилось. Это было слишком! Это до сих пор не укладывалось в моей голове, а уж как обличить все в удобоваримые слова, так я и вовсе не понимала.
И стыд все больше поджаривал меня изнутри!
– Вот же гад ползучий! Знает же, что тебе сейчас деньги позарез нужны и все равно извращается!
– Извращается, – кивнула я и прихлебнула из бокала.
– Слушай, Тань, а может тебе плюнуть на все и уволиться, а?
– Гениально, Нин! И как я сама до этого не додумалась, правда? Только есть один нюанс. Малюсенький такой, – показала я соответствующий размер большим и указательным пальцами, – кредит ты за меня платить будешь?
– М-да, – поджала губы подруга, – за меня бы кто мои выплатил.
И на кухне после этих слов воцарилась практически гробовая тишина, нарушаемая только тиканьем часов на подоконнике, да мерным шумом вечернего мегаполиса за окном. Каждая из нас думала о своем. Нинка, наверное, о том, как ей катастрофически не везет на мужиков. А я о том, что мне во второй раз к ряду фортануло как утопленнику.
– Нинусь? – выдохнула я, – Что мы все обо мне, да обо мне. Ну, подумаешь, работа. Ну черт с ним с этим Ханом проклятым. Ты лучше расскажи, как у тебя тут дела? Сколько мы с тобой не виделись, м-м?
И подруга вдруг встрепенулась, а потом залилась соловьем, рассказывая, что наконец-то, вроде как, встретила нормального парня и уже дважды сходила с ним на романтическое свидание. Я конечно же улыбалась в ответ на ее слова, а сама под столом отчаянно скрещивала за нее пальцы. Потому что, ах и ох, но сколько раз сидя на этой самой кухне, я слышала подобные восторженные рассказы, а вскоре услужливо подавала ей салфетки, когда она оплакивала очередного мудака.
Нинке было тридцать три, мне двадцать два и один черт знает как так получилось, что мы сдружились. Но факт оставался фактом – она была одной из немногих, кого я считала близким человеком. Правда даже ей я не могла открыться до конца, рискуя прийти к неутешительным для себя выводам.
Так и сидели мы на кухне, болтая обо всем, кроме сегодняшнего инцидента, а глубоко за полночь все-таки решили, что с нас хватит и двинули спать. Но перед тем, как лечь на разложенный и скрипучий диван-книжку, я впервые обратилась к подруге со странной просьбой:
– Нинусь, ты мне дай какую-нибудь пижамку, а?
– Пижамку? Нафига тебе пижамка, Сажина? На улице лето, жара вон какая, даже ночью парит. Да и ты всегда у меня в труселях спала и не выделывалась. Если так надо, то вон там в шкафу возьми какую-нибудь мою домашнюю футболку и дуй в постель. Пижмку ей, – хмыкнула Нинка.
А я еще раз отчаянно вздохнула.
Спать в трусах? Да я бы с радостью, если бы только они у меня были.
Были, да сплыли…
Подруга укладывается на свое привычное место у стенки и блаженно прикрывает глаза, а я все-таки топаю к шифоньеру и принимаюсь выискивать там какую-нибудь подходящую для своего случая одежонку. И нахожу – удлинённое домашнее платье. Подхватываю его радостно и несусь в ванную комнату, где тут же принимаюсь раздеваться.
М-да…
Одна нижняя пуговица на блузке все-таки выдрана с мясом, подвязки пояса для чулок испорчены, да и капрон дал стрелку после соприкосновения с его ремнем.
Ох…
Вспышка воспоминания окатывает меня сначала ледяной водой, а за ней сразу же кипятком. С ног до головы. Сначала остужает нервы, а затем вновь их раскаляет за считанные секунды.
Устала…
Тру подушечками пальцев глаза и присаживаюсь на край простой чугунной ванны. Тихо вздыхаю, а потом почти до крови прикусываю кончик языка. Сильно. Потому что на нем еще остался Его вкус, въелся в рецепторы, ввинтился и пророс корнями так, что уже ничем не вытравишь.
И как я могла допустить все это? Глупая гусыня…
Продолжаю раздеваться, веду плечами, позволяя соскользнуть с себя шелку белоснежной блузки. Перевожу взгляд на грудь, шиплю и почти в голос ругаюсь.
– Новый бюстгалтер, ну какого художника, а?
Снимаю с себя испорченное ажурное белье и недовольно поджимаю губы. Ну еще бы! Ведь подрал такую красивую вещь и все почем зря. У-у-у, ненавижу!
Скатываю с ног чулки и отстегиваю пояс – все это на мусорку. Бесит! Бесит неимоверно!!!
Остаюсь обнаженной и медленно веду взглядом по своему отражению в зеркале. На бедре обнаруживаю несколько маленьких синяков. Сзади на ягодице тоже. Подхожу ближе, приглядываюсь, а потом резко дергаю головой, не в силах больше смотреть на все эти отвратительные следы недавнего на меня посягательства.
Разворачиваюсь и резко кручу краны, а потом не дожидаясь оптимальной температуры встаю под упругие капли воды. Всхлипываю от чего-то, а потом шлёпаюсь на задницу, с ужасом понимая, что с губ срывается первый, но полный отчаяния стон. Еще минута безуспешных попыток, и я уже беззвучно плачу. Я умею – жизнь меня слишком часто пинала, чтобы я наконец-то освоила этот полезный навык.
Спустя десять минут я уже чувствую себя намного лучше. Не в норме, но из горла больше не рвутся эмоции. А потому я понимаю, что только сейчас смогу спокойно уснуть, больше не думая ни о чем и особенно о глазах цвета стали. Выхожу из ванной, вытираюсь, надеваю на себя растянутое и видавшее лучшие времена домашнее платье-футболку и на цыпочках крадусь в комнату, где давно уже сладко спит подруга.
Ложусь на свою подушку, морщась от протяжного скрипа дивана, накрываюсь простыней и замираю. Лежу тихо, чтобы не спугнуть затихшие мысли в своей голове. И неистово приказываю себе спать.
Спать, черт возьми!
Да только все бесполезно. Стоит мне лишь закрыть глаза, как тут же передо мной яркими красками взрывается картинка, а за ней еще одна. Еще и еще, и снова…