Заклятые в любви

Мать была не в курсе его планов. После того, как ей провели обследование и озвучили диагноз, она смирилась с тем, что мир постепенно расплывается и темнеет, а однажды и вовсе навсегда померкнет в ее глазах. Больше всего ее тревожило то, что она не сможет видеть картины Эвана, наблюдать за его ростом и развитием как художника.

Эван никак не мог допустить ее слепоты.

Он был обязан получить двойную стипендию.

Плана «Б» попросту не существует.

Ну а если не выйдет… Он сгниет в Нью-Фолле вместе со своей бедной ослепшей матерью. Мысль об этом делала Эвана злым, наполняла жгучей яростью и желанием бороться до конца, используя любые методы.

Бросив картину незавершенной, Эван устало упал на кровать, думая о том, что уже завтра он обнимет мать на прощанье перед долгой разлукой. Он вспомнил, как та, ни секунды не колеблясь, собрала последние ценности и отнесла их в ломбард, чтобы оплатить сыну этот бросок в большую жизнь.

На глаза Эвана навернулись слезы, когда он думал о том, как часто матери приходилось жертвовать ради него всем. Работая кассиром в придорожном минимаркете и зарабатывая гроши, которых едва хватало на еду и оплату счетов, она все-таки находила средства для увлечения сына. Отказывая себе во всем, она каким-то чудесным образом все-таки обеспечивала талантливого сына кистями да красками.

И той гордости, что Эван вызывал в ней, ей было достаточно.

Она дала ему всё, что могла. Дальше все зависело только от него.

Совсем скоро Эван сможет доказать ей и всему остальному миру, чего он стоит. Он будет лучшим на этом чертовом экзамене. Он будет гениальным.

С этой непоколебимой установкой, ощущая всю тяжесть ответственности на своих плечах, Эван тревожно засыпал в своей кровати, проваливаясь в черноту. Но на тот момент он еще не знал, каким монстром способен стать.

Глава 2. Лишь неудачники уповают на удачу!

Вечерний Маунтен-Хилл встретил Эвана Грейсена шумом, ошалелыми мчащимися автомобилями и такими же ошалелыми спешащими людьми, разбросанными зажжёнными окнами высоток, запахом кофеен на каждом шагу с крохотными круглыми столиками у входа, цветастыми витринами круглосуточных магазинов, среди которых попадались очень любопытные книжные и художественные лавки, в которые он опрометчиво обещал себе заглянуть.

Эван смотрел на столицу из окна автобуса и не переставал удивляться. Рекламе, облепившей фасады; бесконечным торговым центрам чуть ли не на каждой улице, мимо которых он проезжал; а ещё тысяче фонарей, укутавших сумеречный город в теплый оранжевый свет.

Когда автобус затормозил на нужной остановке, Эван поймал себя на мысли, что его колени дрожат вовсе не от усталости (хотя он и правда чертовски устал), а от волнения. Забрав чемодан из багажника, Эван на всякий случай еще раз сверился с навигатором в смартфоне, и торопливо пошел вверх по улице, чувствуя себя точно как на свидании.

Попав первый раз в столицу, Эван очарованно крутил головой, рассматривая, вдыхая, вслушиваясь. Сердце мегаполиса билось и пульсировало. Эван кожей ощущал его импульсы так, что крошечные волоски на руках вставали дыбом, а по спине бегали мурашки.

Маунтен-Хилл отбивал ритм. Совсем не тот ритм, к которому привык этот парень. Ритм Маунтен-Хилла кричал о громких премьерах, о высоких амбициях, о знаменательных открытиях, о важнейших достижениях, о прогрессе и о самой сути жизни. И это казалось ему прекрасным.

Даже обветшалый, убогий хостел с неудобной скрипучей койкой воспринимался Эваном как подарок судьбы. Еще бы – он не на улице. Не в старом фургоне, и не в сарае с крысами. Сегодня он прибыл в самый потрясающий город, которому будет плевать, если закроется пара-тройка заводов.

Затолкав чемодан под кровать, Эван установил два будильника (просто на всякий случай), заправил хрустящее постельное белье и устроился поудобнее на жестком матрасе. Ему казалось, что исполнение мечты уже так близко, что стоит протянуть руку – и схватишь. Измотанный долгой дорогой, он блаженно улыбнулся этим мыслям и тут же провалился в сон.

* * *

Проснувшись еще до будильника, Эван выпрыгнул из кровати и помчался в душ, что-то весело напевая себе под нос. Наверное, когда чего-то очень долго ждешь, и когда мечта уже стоит на пороге, будильники всегда ни к чему. Радостное волнение захлестывает еще во сне и мозг сам подает сигнал, что уже наступил рассвет. Что настало, наконец, то желанное, совершенно потрясающее, незабываемое утро новой жизни.

Утро новой жизни – таким оно и было для Эвана. И оно стало еще лучше, когда Эван воочию увидел Университет Искусств Беллстрид. Здание Университета выделялось на фоне остальных и больше походило на сказочный дворец или помпезное здание парламента, подчеркнутое ухоженным парком с круглым фонтаном посередине. Обитель избранных. Пускай Эван множество раз видел Беллстрид на снимках в Интернете, в реальности он производил гораздо более сильное и величественное впечатление.

И хотя до экзамена оставалось еще полтора часа, к распахнутым высоким дверям прямо сейчас двигалась целая толпа соперников. Хотя какие они ему соперники? Так, серая масса, не достойная его беспокойства.

Вдохнув поглубже и быстро выдохнув, Эван направился твердым торжественным шагом навстречу своей мечте. Он больше ничего не боялся. Он был уверен в собственных силах и был готов, наконец-то, выпустить всего себя на свободу. Его пальцы жаждали схватить кисть, обмакнуть ее в краску и прочертить на холсте первые смелые мазки.

Какой бы ни была тематика экзамена – он справится. Он завоюет сердца экзаменаторов и вырвет зубами единственную повышенную стипендию Беллстрида. Ради будущего. И ради любимой матери.

Распахнутые двери Университета приближались, и абитуриенты обступали Эвана всё плотнее. Кто-то в толпе уже начал толкаться и ссориться, призывая не наступать на ноги. Но как только он, и все, кто следовал рядом, вошли в фойе, из уст каждого вырвалось благоговейное «а-ах!».

В просторном мраморном холле, больше похожим на роскошную дворцовую залу, играла приятная классическая музыка. Отсюда на верхний этаж уводила невообразимая по своей красоте широкая лестница с золотыми ажурными перилами, устланная темно-синим ковролином.

Невероятных размеров золотые люстры наполняли пространство почти осязаемой теплотой. Стены украшали многочисленные высокие зеркала в резных рамах, картины и сложная, искусно изготовленная позолоченная лепнина. В потоке людей без труда различались мраморные скульптуры на высоких постаментах и раскидистые цветочные композиции в расписных вазонах.

Здесь было так много света и воздуха!

Эван в восхищении поднял голову: свет проникал через стеклянную крышу, но самым потрясающим был тот самый, знаменитый купольный витраж, пропускающий сейчас пестрые солнечные лучи.

Разве вся эта красота – реальна? Ведь такое обычно бывает только в самых лучших сказках…

Вот только людей здесь собралось изрядно. Многие абитуриенты приехали со своими родителями и теперь выслушивали последние напутствия или слова поддержки. Почти каждый из них был бледен и до смерти взволнован, с усталыми глазами после бессонной ночи.

Когда Эван поравнялся с первым рядом массивных колонн, его встретила милая молодая девушка в синем костюме и с аккуратным пучком на голове.

– Добро пожаловать в Беллстрид! – Она широко улыбнулась. – Пожалуйста, назовите ваше имя.

– Эван Грейсен. – Произнес Эван как можно более отчетливо.

Девушка склонилась над планшетом, ища его в списке.

– Аудитория под номером семь. – Вскоре сообщила она, задорно сверкнув синими глазами и указала влево. – Вам туда.

Поблагодарив девушку, Эван свернул за колонну и пошел в назначенную аудиторию, продолжая оценивать соперников, собирая информацию для анализа по крупицам. Слыша обрывки фраз, он понимал, что кого-то сюда притащили насильно родители вопреки способностям ребенка. У кого-то вся семья рисовала, а значит и их ребенок должен.