Костер на берегу

Иду, куда глаза глядят. Вот и эстрада. Вчера вечером она показалась мне куда больше. При свете солнца всё другое. Вытертый потрескавшийся асфальт площадки. Низенькая сцена с навесом. Облупившаяся краска. С тыльной стороны сооружения обнаруживается асфальтовая дорожка. Я её раньше не замечал. Естественно, иду по дорожке.

Территория не облагороженная. Кусты разрослись, трава не кошена, поребрики повалены, асфальт истёрт, плиты растрескались.

Тропка выводит меня к заброшенному открытому бассейну. Неглубокая выложенная плиткой чаша. Внутри растёт трава, зеленеет мох, везде мусор, сухие листья. С дальней стороны бассейна через пролом в асфальте пробился целый куст калины. Рядом молодая кленовая поросль. Сразу видно, не первый год эта часть лагеря пребывает в таком печальном состоянии. Странно, я раньше читал, пионерские лагеря пришли в запустение только после Перестройки.

Интересно, денег у них нет, или желания? Не может быть такого, ни того, ни другого. В советское время на детские учреждения средств не жалели. Об этом везде пишут.

Бассейн можно расчистить. Совсем не проблема. Провести субботник, вырубить кусты, убрать траву, мусор, трещины расчистить и заделать «Пенетроном» либо другим гидрофобным составом. Уличному бассейну полная герметичность и не нужна.

Уже прикидываю, как буду поднимать вопрос о трудовом рывке, с кем разговаривать, как агитировать. Странно, раньше и не подумал бы о таком. Поддержать бы поддержал, но самому выдвигать инициативу…. Не моё это. Подсознательно боюсь быть на виду. Увы, обжигался не раз и не два.

Молодёжная бригада всё сделает за два дня. Подать воду. Вымыть дорожки и плитку. Калину можно не убирать, а наоборот, соорудить вокруг неё клумбу. Пусть растет. Поставить справа скамейки. Вон там, должны быть три прожектора. Фантазия безудержно летит вперед. Уже представляю, как гуляю под звёздами у бассейна с ней. Тихо, хорошо, слышно только журчание, шум водопада, у бортика на воде раскинули листья огромные кувшинки.

Жаль, тихий час заканчивается, пора бежать к администрации. Нас ждут Авгиевы конюшни и грозный взор вожатой с плёткой в руках. Обещаю себе, что вернусь на это место при первой же возможности. Этим вечером, конечно.

По дороге мыслями возвращаюсь к событиям на острове. Странное место. Не там ли секрет этого лагеря и моего возвращения в юность?

Я и не заметил, как мы завершили уборку. Очередное ведро грязной воды пошло на поливку клумбы под окнами администрации, тряпки, веники, совки заняли своё место в углу комнаты спортинвентаря. Надеюсь, Анастасия Алексеевна будет не в претензии. Наказуемые сделали свое дело, всем спасибо, все свободны до утра. Я надеюсь. Превращаемся в обычных воспитуемых.

До ужина ещё полтора часа времени. На пляж не хочу. Шататься по лагерю или окрестным лесам…. Да, ну его к черту! Валяться на кровати в домике тем более грешно. Чай, не зима на дворе. Иду, куда глаза глядят, и ноги сами выносят меня на спортплощадку. Так и есть, народ пинает мячик.

— Дима, давай к нам! — кричит Яна, кто же ещё, и размахивает руками.

— Так не честно! — кричат из команды соперников.

— Честно! Берите себе Витю. Что он не играет?

— Кто за нас? Яна, кто наши? — выбор вполне очевиден, с командой я определился.

Запоздало вспоминаю, что надо было бы переодеться. Уже поздно. И неважно. Я в игре.

Никогда не считал себя асом по дворовому футболу и это правда. Пасы идут криво, мяч летит куда угодно, кроме цели, но это мне совершенно не мешает. Моё неумение прекрасно компенсируется кривыми ногами и косоглазием соперников. Разумеется, мы выигрываем. Все пять голов забивает Яна.

В столовую идём усталые, грязные и довольные жизнью. Вечернюю порцию сметаю за пять минут. Пюре с котлетой. Даже компот кажется вкусным, а не приторно сладким. Вместе с сытостью на меня наваливается приятная усталость. Хорошо день провёл. Уже и наряд вне очереди от вожатой не кажется чем-то плохим, тоже своего рода развлечение.

Вечер вступает в свои права. Извечный гамлетовский вопрос: «Что делать?». Ответ напрашивается сам собой и в рифму, но…. И это тоже не хочу. Как всегда в этой жизни бросаю вёсла и плыву по течению. Настроение непонятное, что-то вроде лёгкой меланхолии. Англичане, настоящие викторианские, называли это сплином. Мягкая грусть.

Как сам себе обещал, бегу к заброшенному бассейну. Место занято. Именно её то я здесь встретить и не ожидал. Ольга расположилась на бортике одна и без книжки. Девочка сидит, забросив ногу на ногу и подперев щёку рукой. Даже удивительно. Явный диссонанс. За эти дни я её всегда встречал читающей и частенько в компании мутных личностей, которых людьми назвать язык не поворачивается.

— Привет. Не помешал?

— Здравствуй, Максим — девочка даже не повернула головы.

— Я не Максим.

— Да? — теперь на меня смотрят бездонные грустные глазища. — Извини, спутала.

— Бывает. Можно присесть?

Ольга кивает ресницами. Протягивает руку и ловит красный кленовый лист.

— Интересное место. Здесь грустно и красиво.

— Ты тоже это заметил? — оживляется девочка.

— Сухой бассейн, трава пробивается между камней, кусты раздвигают плиты. Одновременно тлен запустения и торжество жизни. Смотри: вон белка сидит. Тихо, не вспугни.

— Вижу. Хорошенькая какая! Дим, у тебя орешки есть?

Машинально хлопаю себя по карману. Конечно, там пусто.

— Надо было из столовой хлеба взять.

— Думаешь, будет есть?

— Конечно, в парке Лесотехнической они из птичьих кормушек всё что находят таскают.

Искоса поглядываю на Олю. Кажется, она ничего не заметила и не поняла. Пионерка и белка играют в гляделки. Обе замерли, не шевелятся, пристально глядят друг на друга. Сам в это время лихорадочно вспоминаю, как раньше называлась Лесотехническая академия, и был ли при ней парк в советское время. Да нет, вроде, всегда так было, и парк при ней старый. Уф, майор Вихрь как никогда был близок к провалу.

Белке надоело играть в гляделки с двуногими. Зверёк недовольно цыкнул, махнул пушистым хвостом и был таков.

— Удивительное место. Грусть запустения и торжество жизни — возвращаюсь к разговору.

— Да. Ты прав. Все созданное человеком рано или поздно разрушится. Ты думаешь, это повод печалиться? — Оля поворачивается ко мне.

— Разрушение, не сбывшиеся надежды, смерть.

— Это вечное. Родившееся должно умереть. Но сначала оно даёт новую жизнь. Видишь, сквозь камни прорастает дерево. Оно ломает корнями асфальт, расширяет трещины, в трещины попадают семена, дают ростки, трава и мох заполняют пустоту, разрушают мёртвый камень.

— И на камнях растут деревья — упоминаю старый фильм. К сожалению, кроме названия ничего не вспоминается. Кажется, про викингов.

— Трава пожухнет. Дерево упадёт — продолжаю мысль.

— На гнилой трухе вырастут молодые деревья. Вечный круговорот. Наши великие свершения, глобальныестройки и незыблемые монументы лишь удобрения, питательная среда для новых поколений строителей. Старое перерабатывается в новое. Смерть даёт жизнь.

— С этой точки зрения ты права. Но что тогда останется после нас?

Сказать, что я ошарашен — ничего не сказать. Меньше всего ожидал такого от простой пионерки, да ещё красивой, что греха таить. Люди в её возрасте не задумываются над такими вещами. Подростки спешат жить, их волнует сиюминутное. Философия жизни и смерти, вечного круговорота для них за границами понимания. Вечное в этом возрасте представляется слишком отдалённой перспективой, которую вообще нет смысла обсуждать.

— Ты сам, как думаешь?

— Останется новая жизнь, если мы успеем и сможем её дать.

— Сам дошёл, или прочитал? — налёт иронии в голосе, насмешливые интонации.

— А ты?

Оля пожимает плечами. В этот миг с нее слетает образ строгой учительницы. Со мной сидит милая хрупкая девочка, в глазах грусть, ладони зажаты коленками. Контраст разителен. Понимаю, надо продолжить разговор, но на язык наворачиваются одни глупости и банальности. Вместо глупых пустых слов обнимаю девушку за плечи и прижимаю к себе. Редкий для меня поступок.