Страница 7 из 13
Там, в этом углу, громоздилась бесформенная груда ржавого металлолома.
– Что это, твоя знакомая даже перед открытием выставки не могла навести порядок? Не могла этот хлам куда-нибудь вывезти? Ведь его увидят все посетители!
– Ты что, Плотицына! – Бобрик фыркнул, потом опасливо огляделся по сторонам. – Хорошо, что тебя никто не слышал! Иначе твоя репутация как художника была бы погублена навеки! Надо же – хлам! Это не хлам, а художественная композиция «Рождение красоты». Другими словами – концепт.
Он перевел дыхание и добавил:
– Между прочим, работа очень известного художника, Арсения Новоцерковского, большая художественная ценность! Милана очень гордится этим приобретением!
Он немного отступил от железной груды:
– Ты присмотрись – видишь, там, в середине, металлический цветок, преодолевая сопротивление материала, вылезает из клубка колючей проволоки? Он символизирует рождение красоты из мучительного хаоса повседневности… по крайней мере, так это трактует Милана, а она в таких вещах разбирается…
Он хмыкнул и добавил:
– Ты же знаешь, для каждого галериста и искусствоведа главное – это придумать концепцию, подходящую к произведению искусства.
Я заново пригляделась к куче металлолома.
Действительно, при некотором уровне фантазии можно было разглядеть что-то похожее на железную розу, которая пробивалась сквозь ржавые колючки.
– А ничего, что эта композиция стоит под открытым небом? У нас в городе погода не очень, то дождь, то снег, так тут эта красота еще больше заржавеет.
– В том-то и дело! По замыслу автора, его композиция и должна быть выставлена под открытым небом, должна все больше и больше ржаветь. Это, по его концепции, символизирует непрерывный упадок культуры под губительным воздействием общества потребления и агрессивной окружающей среды.
– А-а… Ну тогда ладно…
Мы осторожно обошли объект концептуального искусства, поднялись по крутым ступеням и вошли в помещение.
Бросив один только взгляд вокруг, я похвалила себя за то, что такая умная, потому что не надела дорогущее пальто.
В галерее царила та атмосфера предпраздничного безумия, которая всегда возникает в галереях и выставочных залах незадолго до открытия выставки.
В углу бородатый маляр еще докрашивал стену, в то время как на других стенах уже были развешаны картины и гравюры. Другие картины лежали на большом рабочем столе или стояли стопкой возле свободной стены.
В центре зала стояла крупная женщина с рассыпанными по плечам черными кудрями и темными маслянистыми глазами, облаченная в бесформенный комбинезон. По ее уверенному командному виду можно было сразу определить, что это хозяйка галереи.
Она внимательно оглядывалась по сторонам и командовала щуплому человечку с завязанными в конский хвост волосами:
– Эту сиреневую мазню перевесь левее… нет, повыше… нет, это ужасно… пока вообще убери…
Щуплый мужичок торопливо и послушно выполнял ее распоряжения, меняя местами одну картину за другой, некоторые отставляя к стене или откладывая на стол.
– А вот здесь нужно мрачное пятно… – продолжала хозяйка, склонив голову к плечу. – Нет, не то… и не это… совершенно не подходит, не сочетается…
Тут она наконец заметила нас с Бобриком и раздраженно проговорила:
– Михаил, ты не вовремя! Видишь, у нас здесь самая запарка… развеска не идет…
– Извини, конечно, Милана, – начал Бобрик, – понимаю, что отвлекаю от важного дела, но потом может быть поздно. Дело в том, что я привел к тебе замечательную художницу, чьи работы просто необходимо включить в экспозицию…
– Что?! – Милана уставилась на него темными маслинами своих глаз. – Ты с ума сошел? До выставки осталась всего неделя, мы уже каталог отдали в печать, развеска вовсю идет, и тут ты приводишь ко мне нового участника? Михаил, ты вообще долго думал? Нет, нет и нет! Об этом не может быть и речи!
– Но, Милана, ты должна хотя бы взглянуть на ее работы. Они просто замечательно вписываются в концепцию выставки! Она училась в нашей художке и писала здешние дома. И так хорошо уловила колорит времени, колорит этого района…
– Я сказала – нет! Ты можешь хоть иногда думать головой, а не другим местом? Слишком поздно! Даже если бы ты привел ко мне нового Поленова или Утрилло – я не могла бы ничего сделать! Говорю же тебе – мы заканчиваем развеску!
– Но ведь еще не закончили! Одну-две картины вписать ничего не стоит…
– Михаил, лучше не зли меня!
Я подумала, что Бобрик зря привел меня сюда. Ну да, захотел показать, какой он важный и влиятельный, а мне теперь из-за него придется терпеть унижение. А этого я за последнее время нахлебалась выше крыши, надолго хватит.
– Бобрик, пойдем отсюда! – Я потянула Мишку за локоть. – Ты же видишь, как она настроена. Все равно ничего хорошего не выйдет, только нервы всем испортишь…
Он только сбросил мою руку и прошипел:
– Не мешай! Я знаю, что делаю! – И тут же продолжил, обращаясь к хозяйке: – Милана, ты меня знаешь. От меня так просто не отделаешься. Если я чувствую свою правоту – я ни за что не уступлю, как все триста спартанцев вместе с царем Леонидом! Я не уйду, пока ты хотя бы не посмотришь на ее работы!
Он перевел дыхание и закончил:
– Только посмотришь – большего я не прошу!
Милана шумно вдохнула, потом так же шумно выдохнула и проговорила:
– Ну, Михаил… ну, Бобрик… умеешь ты достать человека! Ладно, показывай. Но учти – я ее все равно не возьму. Даже если это новый Писарро…
Эта Милана мне не понравилась с первого взгляда, и только воспитанная за много лет выдержка помогла промолчать. И неудобно было перед Мишкой, он-то хотел как лучше…
Бобрик с победоносным видом подошел к столу, положил мою папку поверх чужих работ и открыл ее.
Сверху лежала та самая работа «Старый дом».
Облезлые стены, покосившееся крыльцо, подслеповатые окна… таинственная прелесть благородного умирания…
Милана замолчала и как-то подобралась, как охотничья собака при виде дичи.
– Ну что? – проговорил Бобрик, заметив перемену в ее настроении. – Я же говорил – то, что надо!
Тут подал голос щуплый мужичок с конским хвостом, который незаметно подошел и стоял за спиной Миланы:
– А ведь это как раз то мрачное пятно, которое просится на северную стену. То, чего ты хотела.
– Ты еще будешь… – фыркнула на него Милана. – Хотя… может быть, ты и прав. Эта работа идеально вписывается в концепцию выставки… просто идеально!
– Я же говорил! – радостно выпалил Бобрик.
Милана раздраженно взглянула на него, и я подумала, что он все испортил, но хозяйка все же протянула:
– Ладно, эту работу я, пожалуй, возьму… все же выставка открывается не завтра, а только через неделю. А каталог вообще еще не начали печатать, он к открытию все равно не будет готов.
– А две другие? – проговорил Бобрик.
– Михаил, заткнись! – рявкнула на него Милана. – Ты не понимаешь хорошего отношения! Я ведь могу и передумать!
– Молчу, молчу!
– Вот и молчи! Если хочешь, дам тебе жевательную резинку! Одну эту работу беру – и на этом все!
Она повернулась к ассистенту и скомандовала:
– Ну-ка, повесь на то место, с которым мы мучились!
Он быстро пристроил мою работу на свободное место и отступил, любуясь.
– А что – пожалуй, так будет неплохо… – проговорила Милана и повернулась ко мне, как будто только сейчас заметила: – Так ты, значит, тоже в нашей художке училась? А что-то я тебя не помню.
Я хотела было сказать, что училась пятью годами позже, но вовремя прикусила язык – еще примет это за намек на возраст. Вместо этого я сказала:
– Ну, школа большая, всех не упомнишь…
– И то правда… – Она снова оглядела меня оценивающим взглядом и добавила:
– Вернисаж через неделю. У тебя есть что надеть?
– Поищу… – Я едва сдержалась, чтобы не усмехнуться.
– Понимаешь, эти художники – они одеваются черт знает во что, и это им прощают. Это вписывается в их образ. Но ты вроде нормальная, и если прилично оденешься – это будет смотреться интересным диссонансом на их фоне.