Один в поле...

Вернулся вниз. После ярко освещенной комнаты показалось, что на первом этаже тьма кромешная. Лишь искаженный ненавистью голос малолетнего бандита обращающегося к Насте.

— Все, сука, тебе не жить больше! И твой «защитничек» ничего не сделает. Зарежу тебя как свинью. Будешь верещать только…

— Дурачок, — мягко сказал я входя в комнату, — никого ты уже не будешь резать. Мертвецы уже никому никогда не мстят. Я сейчас подгоню машину, погружу вас с дружком в багажник и отвезу подальше в лес… Чтоб по весне тухлятиной не воняло. Я даже резать вас не буду. Просто выброшу вот так, связанных в сугроб и уеду. Уже к утру вы оба окоченеете и умрете…

Я говорил и говорил. Спокойно, негромко, самую чуточку насмешливо. И это, похоже, пробирало его до самых печенок.

— За нас отомстят! Кишки тебе на нож намотают и смотреть на это заставят…

— Кто? — как можно насмешливее спросил я, — кому вы нужны вообще? «Мамы с папой» у вас больше нет. Умерли! А кому вы нужны ещё-то? «Одноклассникам»? Так как-то не страшно совсем. Таких как вы нужно не меньше десятка чтоб я забеспокоился. У тебя есть столько друзей в школе?

— Есть, нас много! И старшие есть. Мы вас всех тут…

— А, во-вторых, — перебиваю я его, — даже если бы и был кто-то кому на вас не насрать, и, даже, если кто-то и придет сюда за вас мстить, хоть я в этом и весьма сомневаюсь, вам-то двоим уже будет всё равно. Вас уже не будет… А на сем дискуссию объявляю оконченной, — завершил я, заклеивая говоруну рот всё тем же скотчем. Из захваченной сверху бутылки с водой полил лицо бесчувственному Дениске. Тот зафыркал, приходя в себя.

— Настя, последи за ними. Если что — стреляй не раздумывая.

— А ты куда? — обеспокоенно спросила девчуля. Оставаться одной в компании этих двоих ей явно не улыбалось. Пусть даже и связанных. Да и я бы не хотел ее с ними оставлять. Но не разорваться же мне! Я один, а находиться нужно в нескольких местах одновременно! Ох как тяжко одному. Нужны помощники. Одному никак. Один в поле не воин. А где их взять помощников тех? Воспитывать. Воспитывать из того что есть. То есть, приучать к какой-никакой самостоятельности. Малые они все еще понятно, но что поделать. Времена такие. Больше некому.

— За машиной конечно же. Там же Андрюшка один. Испереживался же, наверно, весь. Не боись! Я — туда и обратно. Пять минут, не больше…

Андрей и в самом деле не находил себе места. Весь изнервничался, но, как ни странно, послушно ожидал в машине. За что и был немедленно похвален.

Детей обязательно нужно хвалить. Впрочем, как и наказывать. А как иначе он научится понимать когда он поступает правильно, а когда нет? Вот этот же Андрюшка — до Беды его явно только хвалили и никогда не наказывали. Вот и избаловали до невозможности. Столкнувшись со мной он получил незабываемый опыт с наказаниями. И, худо-бедно, усвоил его. Но мало знать, как не надо делать. Нужно еще понимать как надо! И все его правильные поступки обязательно нужно отмечать и хвалить за них. Пусть даже сам он мне неприятен. Но объективным все таки нужно быть.

Подогнав машину к дому я к огромному удивлению выглядывающей Насти действительно открыл багажник и потащил мычащего и брыкающегося ноженосца к машине.

— Шиша — как-то нерешительно спросила она, — ты что, серьезно собрался выбросить их в лесу?

— Абсолютно серьезно, — подтвердил я, закидывая замершего и прислушивающегося пленника в багажник. — Русского языка они не понимают. Вообще не понимают — дикие! И, если их просто отпустить — они будут таки нам мстить. А мне проблем не надо. И, как говорил один умный человек: "нет человека — нет проблем".

— Не надо, Шиша… — в глазах Насти промелькнул искренний ужас. Такой не изобразишь по заказу. Очень хорошо. Напарничков наконец проняло до конца. Они наконец поверили, что это все всерьез. Забились, замычали. Пришлось успокаивать дубинкой…

— Надо, Настя, надо… — заявил я, захлопывая багажник. — Садись в машину. Поехали…

В машине девочка каменно молчала. Лишь когда уже выезжая из СНТ у моста, мы не свернули вдоль железки направо к лесу, а нырнули-таки под мост в сторону города, она удивленно распахнула глаза и попыталась что-то спросить:

— А, поче…

— Помолчи! — довольно резко оборвал я ее. Не знаю, могли ли эти типусы слышать из багажника, что происходит в салоне, но рисковать я не мог. Воспитательный момент всё ещё не закончен. И объяснять почему мы едем не в лес, как обещано, а в город — у меня не было ни малейшего желания.

Ведь я-то, в отличии от детей, умел притворяться вполне достоверно. Главное в этом деле — демонстрировать именно те эмоции, что ты на самом деле ощущаешь. И, так как я действительно злился на этих молокососов, а так же испытывал презрение и брезгливость, то всё и выглядело довольно убедительно. То, что презрение и брезгливость, во время этого спектакля я испытывал к самому себе — особой роли уже и не играло.

Ну, что Дима, нравится тебе роль вершителя судеб? Можешь решать, кто будет жить, а кому умереть. Власть… Высшая власть, над чужой жизнью. А? Нравится?… Да что-то не очень. Даже простые мысли на эту тему заставляли меня страдальчески морщиться. Нет уж. Мне такого не надо. Но пацанов нужно напугать конкретно. Иначе они просто ничего так и не поймут. Так что доигрывай до конца…

Остановился я перед самым поворотом к тому памятному магазинчику "Свой", что у выезда к Левашову. Но его еще не видно. Лесок закрывает. Ну как лесок, перелесок. От силы метров сто в ширину. Но выглядит все натурально. Высокая насыпь железки с одной стороны и дремучий лес с другой. В настоящем лесу было б все то же самое.

Вышел с машины, обошел ее, распахнул багажник. Вывалил мычащих напарников на дорогу.

— Ну что? — как можно равнодушнее спросил я их, вытаскивая из рукава нож, — как предпочитаете свой путь закончить? Быстро или желаете помучаться?

Схватив Дениса за шиворот, подтащил его к сугробу на обочине дороги.

— А, Настя, что с ними делать? Как думаешь?

— Давай отпустим?

— Отпустим? Э-эх, и добрая ты ещё, Настена. Они тебя убить готовы, а ты «отпустим»…

Перехватив нож поудобнее, я наклонился над забившемся мальчишкой. Да уж. Перепугался тот знатно. Даже на штанах мокрое пятно расплываться стало. Брезгливо поморщившись я распорол скотч, стягивающий ему руки. И ноги. После освободил и второго.

— А теперь слушайте сюда, «мамкины нагибаторы». Вот тут за поворотом — Левашово. Люди там живут, так что если пойдете туда — замерзнуть вы не успеете. А на нашу Малиновку вам больше хода нет. И помните главное. Вы живете, только потому, что вот эта девочка за вас попросила. До конца своей жизни об ней молиться должны. Ибо, если бы я решал… Вас бы уже не было. Я бы не рассусоливал. Так что запомните мои слова. Если я еще хоть раз увижу кого-нибудь из вас двоих в Малиновке — это будут ваши последние минуты. Больше такой ситуации уже не будет. Я вас кончу сразу. Обещаю. Уяснили? А теперь пошли вон…

Дождавшись когда две скукоженные фигурки скрылись за поворотом, я кивком указал Насте садиться в машину, захлопнул багажник и сев за руль развернул машину домой. Все — хватит на сегодня приключений.

Глава 23

По дороге домой, Настя все время как-то странно поглядывала на меня и, наконец, не выдержала:

— Шиша, а ты правда убьешь их если они вернутся?

Продолжая рулить, я покосился на нее и очень тихо, устало ответил:

— Не знаю, Настен. Не знаю.

Девочка понятливо кивнула и больше ко мне в душу не лезла, за что я искренне был ей благодарен. На душе и без того было тошно. В книгах-то все просто. Вчерашний студент, или манагер, или сисадмин попадает в другой мир и его прорывает. С мечом в руках врубается в ряды противников и… пошло-поехало. Головы отлетают, срубленные молодецкими ударами, пронзаются тела насквозь, а то и напополам кого разрубит… И все без всяких угрызений совести. Ведь он — Главный Герой! (причем обе буквы заглавные. Круче только боги, да и то не все. Во-во — они с маленькой буквы). И, значит, потому — априори прав. И еще потому же — он, после боя, лишь тряпочкой свой меч протрет. Или о трупы презрительно вытрет. Ну а если автор хочет показать, что его герой тонко чувствующий, пару слезинок прольет. По вчерашней утерянной подруге, а не по убитым, ага. И всё. Отметился в списке добрых дел, теперь еще можно полста человек завалить. До ужина.