Страница 5 из 9
– Нет, она вас не укусит, – улыбнулась Тая, стягивая с себя рюкзак.
– Погоди-ка, я тебе сейчас принесу чего… – вспомнила хозяйка и проворно выскочила за дверь.
Тая не успела еще оглядеться, как следует, а хозяйка уже прибежала обратно.
– Гляди-ка чего, – кивнула она на небольшой кусочек мяса. – Мясо вот. У меня в погребе стояло. До случая берегла, вот и сгодился.
От мяса явно исходил недобрый аромат.
– Ну – ка, дай понюхаю, – хозяйка сунула нос в кусок, поморщилась, но махнула рукой. – Да чего ему сделается-то? Ешь давай, сейчас хлеба принесу.
– Спасибо, не голодная я – решила вежливо отказаться Тая. Но заметив, что обидела хозяйку, исправилась. – Но мясо съем. Давно я мяса не ела. Спасибо вам.
А в это время к Сенину аккуратно вошел Варшов.
– Товарищ Сенин, вы вот мне скажите…
– Что случилось?
– Так вам виднее. Я только не пойму, зачем вы мне приказали бинты на девчонку потратить. У нас бинтов-то и так хрен да ни хрена. А тут обычную голову перевязать…
Сенин ничего не понял и решил посмотреть воочию – что случилось.
Когда он вошел в маленькую комнату, где обосновалась Белова, то увидел интересную картину – девушка стояла к нему спиной, а вся ее голова была перевязана бинтом. Да это как же она собирается воевать, если такое простое задание… даже не задание, а просто совет, и то не могла понять! Кого только не присылают!
– Белова!
– А… – испуганно повернулась девушка и… мужчины онемели.
На гимнастерке хрупкой девчонки красовался орден Красной Звезды и две медали. Воевать-то девочка умела.
– Я… – начала было говорить Сенин, но заметив, как Белова вытянулась струной, выдохнул и просто махнул рукой. – Устраивайтесь…и… это… голову-то размотайте. Чего ж вы – так и будете все время с перевязанной головой воевать?
Варшов быстро подскочил к девчонке:
– Я сам! Я помогу… А как вас зовут, милая девушка?
– Меня зовут Таей. Тая.
– А…орден откуда? – не выдержал Сенин.
– А это не мой, – улыбнулась девчонка. И оказалось, что у нее такие милые ямочки на щеках. – Это не мой, это Тишкин. Это он разминировал поле. Один. Под обстрелами. Перед самым нашим наступлением, вот и…
– Как это один? – не понял Сенин. – А ты?
– Я тоже была, но… работал же он.
– Ясно… Пойдем, Варшов, тебе на концерт надо, Ясенцев с кудахитным уже удрали. А ты… Устраивайся, боец.
Тая посмотрела на Сенина – и ничего он не страшный и не злой. И глаза у него такие… с огоньками.
Вечером вежливость с хозяйским мясом дала о себе знать. Тая не могла оторвать голову от подушки – так ей было плохо. Ее полоскало, в глазах плыли красные круги, а во всем теле ощущалась небывалая слабость. И самое паршивое, что случилось-то все в самый первый день. Так обидно.
А за стеной к звукам прислушивались бойцы, и каждый по-своему смотрел на ситуацию.
– Твою ж мать, – ворчал Климов. – Боец! Не успела приехать, и сразу в кровать!
– Она вообще не должна была приезжать, – недобро глянул на него Данилов. – Ей бы за парту, а не на войну!.. Лисин! Спирт есть у тебя?
– Да я и не помню… – осторожно отозвался Лисин. – А ты для девчонки, штоль? Ага! Вот тока для ее и хранил!
Данилов не слишком ждал щедрых порывов от скупердяя Лисина, поэтому сам полез к нему в вещмешок за спиртом.
– Не жмись, паук старый!
– Чего это я еще и паук, – отобрал Лисин свой мешок и сам достал фляжку. – На, забирай… добренький такой… за мой счет.
Данилов взял фляжку и тут же вошел в комнату к Беловой. Сейчас девчонка лежала в кровати в большой белой рубахе, которую выделила хозяйка со своего плеча. В это чистой, белой рубашке худенькая Тая была похожа на цыпленка.
– На-ка, девонька, выпей, – протянул он ей фляжку.
– Не пью я, – поморщилась девчонка. – Еще хуже будет. Меня уже лечили… когда мы всех ребят потеряли. Знаете, как развезло!
– Тебя тогда душевно лечили, не сравнивай. На войне-то была?
– Говорю же – лечилась уже, когда всех потеряли из разведроты, – присела на кровати Тая.
– Вон как… разведрота, – серьезно покачал головой Данилов. – А тогда чего ж? Пей, говорю! Спи давай, только из комнаты не выходи. Все будет хорошо.
Данилов вышел и тут же отправился к Сенину.
– Товарищ сержант, девчонка-то новенькая… траванулась она. Я ее спиртом напоил.
– Эххх… – выдохнул Сенин. – Еще и траванулась…
– Да мы ее быстро на ноги-то поставим. А девчонка-то… в разведроте была.
– Ну да, – согласился сержант. – Ты б ее награды видел! Вылечим. Ты пригляди за ней.
Поздно вечером Данилов осторожно вошел в сарай. В дальнем углу, среди остатков сена сидела новенькая девчонка, обнимала свою собаку и плакала:
– Тиш, ты не переживай. Сейчас все спать лягут, и я тебя заберу, – все – таки развезло девчонку. – Ты, Тишка, даже не ду…
– Еще чего, – возмутился Данилов. – Ты чего собаку балуешь? С собой она его возьмет! Чай не дите тебе!
– Это вам не дите! А мне дите! – вытерла мокрые глаза девчонка – Мне Тишку папа подарил! Я… я целый год училась без четверок, на одни пятерки. Вот пап и подарил. А мы с Тишкой в ДОСААФ сразу пошли. Я хотела в цирке с Тишкой выступать. А мама… мама не хотела. Она хотела, чтобы я стала инженером. Она почему-то очень стеснялась, чтобы я перед всеми на арене… почти раздетая…
При воспоминании о родных лицо Беловой стало совсем детское, будто бы ей было лет двенадцать.
– А через год, – продолжала девчонка, гладя собаку, – Через год я девять классов закончила. А тут война. Папа ждал, когда повестка придет, а сам нас к своей сестре отправил, к тете Оле. Мы на вокзале стояли… Папа все Мишеньку с рук не спускал… Это братик мой, ему было два годика… А мама почему-то все улыбалась и вытирала лоб. Почему-то лоб… Платочком маленьким. А Тишка… он почему-то заюлил, закружился… папа сказал, чтобы я его вывела перед поездом в кусты, подальше… время-то еще позволяло. Мы отошли…а потом… потом как-то быстро налетели… взрывы кругом. На том месте, где папа с Мишенькой стояли… и мама… там … Я нашла только кепочку Мишеньки… нас не пускали… потом какие-то люди бегали, разгребали… А мы потом и решили с Тишкой, и пошли…
Данилов неловко притянул девчонку к себе. Гладил огрубевшей ладонью светлые пушистые волосы и горько шептал:
– Сразу после девятого класса… это скоко ж тебе, милая, лет-то? Шешнаццать поди-ка…
– Но я сказала, что мне больше, – подняла глаза к Данилову и как самую страшную тайну сообщила Тая.
– Так и надо было, значит, – успокоил, как мог, мужчина. – А теперь… выревись, да и отпусти. Отпусти.
– Не отпущу… пока до Берлина не дойдем, – прошептала девчонка.
– Эээх, до Берлина… Тебя бы, да Валерку нашего, Пруткова, за парты бы… до Берлина…
Поздно вечером Ясенцев, Кудахин и Варшов возвращались с именин, стараясь не слишком шуметь.
– Нет, ну Гриф-то каков! – что-то весело обсуждали гулены. – Главное – сел перед мальчонкой и давай ему лапой в колени тыкать. А тот и давай ему корки-то таскать. А ты еще…
– Климов! Митрий! – весело хихикнул в кулачок Листин. – Скажи-ка Лехе-то… расскажи, что пока он там за бабами бегал, к нам тут своя нарисовалась. Краса-а-а-вишна! Молодуха!
– Цыть! – рявкнул Данилов, не давая Климову даже рта раскрыть. – Какая тебе молодуха? Такой же боец, как ты! А может, и получше еще!
– А чего не сказать, – фыркнул Климов. – Прибыла. Молодуха. Правда, в пазухе пусто, ну да нагуляет на военных-то харчах.
– И не совестно вам, эээх, – плюнул Данилов. – Шешнадцать ей! Всего-то шешнадцать! Лисин! У тебя ж сын старше!
– Так-так-так… нет, вы погодите… а про какую девчонку вы тут? А нам Варшов чего-то начал говорить, а я думал врет! – сразу же насторожился Ясенцев. – Чего – к нам правда девчонку прислали?
– Леш, ну ты-то куда? – дернул друга за руку Прутков. – Там, правда, хорошая такая девчонка. Только она отравилась чем-то. Нехорошо ей, всю скрючило. И собака у нее, знаешь, какая? Спаниель. Она с ней из дома воюет.