Страница 52 из 66
А дальше… Несомненно, скоро появится физик, который раздвинет рамки применения теории относительности Эйнштейна, и наши потомки узнают о макро— и микромире то, что не знали ни наши предки, ни мы…
Но это уже будущее. Наука будет развиваться и совершенствоваться. Будет открыто то, о чём мы ещё и не подозреваем. Но учёные всех будущих времён будут помнить, что начало пути было проложено Галилеем.
Великий «Диалог» не был свободен от ошибок. Галилей допустил и много неточностей. Приливы и отливы он объяснял «дыханием Земли». Орбиты планет считал не эллипсами, а окружностями — наука о небе, которую он создавал, была ещё новорождённой, и многие вопросы были неясны.
Однако эта книга бесценна, так как пробуждала сознание людей.
«Диалог о двух главнейших системах мира» был написан не только для учёных — для всех людей, для их знакомства с новым мировоззрением, которое Галилей по скромности отсчитывал от Коперника. Хотя, если бы не сам Галилей, вряд ли люди смогли так скоро понять всё то, что сдвинулось в их сознании после прозрения Коперника. Ход истории подтвердил: перелом был достигнут Галилеем. Достигнут ценою собственной жизни.
Новый труд вознёс Галилея к вершине науки. Но он и погубил его. Враги убедили папу римского, что Галилей высмеял его, изобразив под именем Симпличио. В Риме была назначена комиссия для расследования дела. Состав комиссии — перипатетики. Первым делом эта банда сфабриковала документ, в котором обвиняла Галилея в нарушении постановления 1615 года, запрещающего учение Коперника, и Галилея вызвали в Рим, в суд.
Галилей тяжело болен. Но он вынужден повиноваться. И отправиться в путь. В Риме его заключают в тюрьму.
Никто не знает, что происходило с Галилеем в тюрьме. Пытали ли старого учёного? Грозили ли пыткой? Обо всём, что случилось с ним в суде инквизиции и тюрьме, он обязан хранить молчание.
Но в истории всё же сохранился один документ.
Он гласит: «16 июня 1633 года папой и конгрегацией было принято решение подвергнуть Галилея под угрозой пытки так называемому Examen de intentione, и если он будет упорствовать в своём единомыслии с Коперником, то отправить его для дальнейшего дознания в отделение пыток».
Не это ли объясняет появление на свет дикого, противоестественного документа, известного как текст отречения Галилея?
«Отрицаю, презираю и проклинаю от чистого сердца и с нелицемерным убеждением все названные заблуждения и ереси, а равно и все другие противные Святой церкви заблуждения и еретические секты. Клянусь впредь ни устно, ни письменно не утверждать ничего, могущего бросить на меня подозрение в чём-либо подобном; в случае же встречи с еретиком или подозреваемым в ереси обязуюсь указать на него Святому судилищу или инквизитору и епископу того места, где буду находиться. Сверх того, обещаю и клянусь выполнять в точности все епитимьи, которые наложены на меня Святым судилищем или будут им впредь назначены. Если бы случилось, что я когда-либо преступил (от чего да избавит меня господь) данные мною теперь обещания, обязательства и клятвы, то готов подвергнуться всем епитимьям и карам, которые назначены для подобных преступников определениями Святых канонов и других общих и частных конгрегаций; да поможет мне в этом господь бог и Святое евангелие, на которое возлагаю руки».
По-разному отнеслись потомки к поступку Галилея. Одни обвиняли его в неблагодарности к церкви, которая его кормила. Другие не могли простить ему отречения от идей, обвиняя в раболепстве. Сожалели, что он не стал, как Джордано Бруно, мучеником науки.
У Галилея действительно было две возможности: взойти на костёр или отречься. Он выбрал последнее. Кто знает, может быть, ему, самолюбивому, строптивому, которого в юности называли «крикуном и спорщиком», отречься, принять позор было горше, чем сгореть в огне инквизиции. Но он знал, что не всё сделал в жизни, не всё сказал. Он должен был выполнить свою миссию на Земле.
Возможно, это имел он в виду, говоря: «Мне… любопытно… испить чашу до дна».
Он выпил чашу позора. Но сохранил жизнь для работы.
Сейчас уже мало кто верит, что рука Галилея, его разум могли произвести на свет этот образец гнусности и тупоумия. Но это произнесли уста 69-летнего старика, стоящего на коленях на холодном каменном полу в гулком инквизиторском зале. Здесь даже резонанс был послушен инквизиции; голос иезуитов, карающих истину, звучал в нём громче, чем тихие слова старца, прошептавшего, как повествует предание: «А все-таки она вертится…»
Мы говорим о предании потому, что ни сам Галилей, ни его судьи не оставили никаких свидетельств по этому поводу.
Однако эта фраза полностью соответствует душевной мощи Галилея. Несмотря на тяжкие потрясения, физические и моральные, вопреки возрасту и слабеющему здоровью, он не прекращает своего дела. Просто, понимая неравенство сил, он не выступает публично, не печатает новых трудов. Он работает и заботится о сохранении своих рукописей.
В связи с тем что инквизиторы запретили Галилею занятия астрономией, он вновь обратился к физике.
В это время он создает своё главнейшее сочинение, также написанное в форме бесед между Сальвиати, Сагредо и Симпличио: «Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки, относящихся к механике и местному движению». Галилей привязался к этой работе нежно, как отец к последнему ребёнку. Он словно чувствовал, что выше уже вряд ли поднимется, жизнь кончается, а вершина знания всё так же далека, как и в юности.
«Беседы» Галилей называл своим шедевром — здесь были изложены все его открытия в области механики и молекулярной физики. Книга не оставляет камня на камне от учения перипатетиков, и Симпличио, приверженец Аристотеля, под давлением математических доказательств протестует всё реже и реже и, наконец, отказывается от дискуссии, сознавшись в неспособности разобраться в обсуждаемых проблемах.
Эта книга опубликована в 1638 году в Голландии, ибо печатание трудов Галилея в Италии запрещено. Передавая рукопись французскому послу, Галилей из предосторожности пишет в посвящении: «… Я, как Вам известно, смущённый и напуганный несчастной судьбой других моих сочинений, принял решение не выпускать более публично своих трудов и, чтобы не оставлять их вовсе под спудом, сохранять лишь рукописные копии таковых». И далее:
«… передам Вам копию настоящих двух, к тому времени уже готовых трактатов, которые Вы согласились сберечь в сохранности, а также ознакомить с ними людей, сведущих в таких науках, показав тем, что я хотя и молчу, но провожу жизнь не совсем праздно».
Говоря о втором трактате, Галилей имел в виду труд «О местном движении», входивший как самостоятельная часть в «Беседы». Здесь Галилей даёт ответы на вопросы, которые поставил ещё Архимед, пытаясь создать науку о движении тел — динамику. Сознавая ценность своих открытий, Галилей начинает трактат гордыми словами:
«О предмете древнейшем создаём мы науку новейшую…»
Так, в трудах шли последние годы. С 1639 года Галилей уже не мог писать, а лишь диктовал. В следующем году он совершенно ослеп.
Он умер от изнурительной лихорадки. Календарь показывал 8 января 1642 года. Возле смертного ложа великого человека стояли его сын, два ученика и посланец инквизиции… На его могиле не произносили надгробных речей. Его тело не позволили похоронить в семейном склепе. Не разрешалось поставить на могиле памятник, сделать надпись…
По пути наименьшего сопротивления
А за четыре года до смерти Галилея,
Матросы, пируя вечером в одном из кабачков веселого, беззаботного Марселя, даже не вспоминают о бойком парне с его камнями, а он сам на суше держится скромненько, не афиширует в образованных кругах свою приверженность системе Коперника.
Впрочем, Гассенди был излишне осторожен. В то время когда итальянская инквизиция огнём и мечом наказывала своих учёных за вольномыслие, душила свою науку и, надо сказать, успешно задушила её на долгое время, французские учёные с восторгом относились к открытиям Галилея. Несмотря на ропот церкви, они защищали его работы,