Страница 19 из 33
Проблема с прятками в стенах — мне не платят за мою работу. Еще одна небольшая цена, но это заставляет меня работать, когда мне требуется еда.
Мимо проходит женщина со своими шумными подростками, толкающими коляску со спящим ребенком внутри. Я улыбаюсь: щечки маленького херувима розовеют от холода. Малышка уютно устроилась в одеяльце и пушистом джемпере. Ее длинные ресницы лежат на щеках, она мирно спит, несмотря на громкие крики и разговоры вокруг.
Ах, как бы мне хотелось снова быть такой невинной и не замечать развратного мира вокруг меня.
— Видишь эту маленькую девочку, Сибби ? Она предана Богу и желает испить нектара для себя.
Я резко качаю головой, зажмуривая глаза от нежелательных воспоминаний. Та двенадцатилетняя девочка родила еще несколько папиных детей в течение последующих лет. Она умерла от осложнений во время родов в пятнадцать лет, ее третий ребенок — мой брат или сестра — был мертворожденным и унес с собой жизнь матери.
Я думаю, что это было самое приятное, что кто-либо мог для нее сделать. Этот ребенок предложил ей спасение, и она с радостью приняла его.
Стиснув зубы, я заставляю себя снова сосредоточиться на невинном младенце. Я бы с радостью подошла поздороваться, но детям не нравится мое лицо. Хотя это не моя вина, здесь не место для ребенка, но я понимаю, что у некоторых матерей нет выбора.
Я позволяю женщине пройти мимо, заметив кошелек, торчащий из ее коляски.
Я не стану красть у матери-одиночки. Она выглядит изможденной, хотя на ее лице играет улыбка, когда она следует за своими подростками, счастливая от того, что ее дети счастливы.
Мимо проходит мужчина средних лет с сердитым ребенком, топающим по траве рядом с ним. Отец кричит на ребенка, обзывает его, ругая за то, что тот убежал с друзьями. Судя по всему, он строгий отец. А этот ребенок просто хотел повеселиться со своими друзьями.
Его бумажник торчит из заднего кармана, пока он идет к выходу. Его рука крепко обхватывает бицепс ребенка, не давая ему снова убежать. Я помню, как папа много раз держал меня точно так же. Обычно, когда я садилась есть, не помолившись, и ему приходилось силой уводить меня в спальню, не давая доесть еду.
Мои братья и сестры смотрели на это, в их мертвых глазах светилось отчаяние. Они никогда не боролись с папой, как я. Они не ослушивались его, когда его наказания всегда заканчивались шрамами.
На моих глазах сердитый отец превращается в папу, а ребенок — в младшую версию меня самой. Я с легкостью шагаю за папой.
Это слишком легко. Бумажник выскальзывает из заднего кармана, отец слишком сосредоточен на том, чтобы опозорить своего бедного ребенка. Я убегаю, но не раньше, чем ребенок замечает меня. Мне требуется мгновение, чтобы перестать видеть себя — пока мое покрасневшее лицо не превращается в лицо маленького мальчика, карие глаза расширены от слез гнева и смущения. Когда он замечает мою руку, на его лице появляется небольшая улыбка, и он намеренно отворачивается.
Вполне возможно, что его могут наказать за пропажу бумажника отца. Я уже представляю себе это. Мясистый палец, направленный в лицо ребенка, когда он с яростью кричит: «Если бы ты не пошел на эту дурацкую ярмарку, мой бумажник не исчез бы!»
На мгновение я чувствую себя ужасно. Однако душа отца не гнилая и не злая. Он строгий отец, но он любит своего ребенка. Это я вижу по беспокойству, вытравленному в уголках его глаз, когда он уходит. Его душа пахнет костром. Дымом, но не гнилью.
Он просто не знает, как правильно любить. Но однажды он научится, когда оттолкнет своего сына слишком далеко и пожалеет о своих поступках.
Отвернувшись, я заказываю и оплачиваю свой филли чизстейк кредитной картой мужчины, а также огромный лимонад, который мои маленькие ручки с трудом удерживают. Я выброшу карту, когда закончу, а наличные спрячу в карман. В таком месте нет камер — никто не сможет отследить, кто именно воспользовался картой. К тому времени, как они попытаются это сделать, «Афера Сатаны» исчезнет.
Я сажусь на скамейку и смотрю на проходящих мимо людей, пока ем. Только когда я допиваю последний глоток лимонада, я улавливаю запах гнили.
Закрыв глаза, я вздергиваю подбородок вверх и пытаюсь определить, откуда именно исходит запах. Минуты идут, а запах становится все сильнее. Кем бы он ни был, он приближается ко мне.
Я открываю глаза и фокусируюсь на каждом человеке. На тех, кто проходит мимо меня, и на тех, кто находится далеко на заднем плане, не замечая меня. Никто не ускользает от моего внимания.
Проходит еще несколько минут, прежде чем запах гнили становится настолько подавляющим, что я едва не выблевываю вкусный филли чизстейк, который только что съела. Еда оседает в моем желудке, словно камни, пока мой взгляд отчаянно ищет источник гниения.
Вот.
Старший мужчина, с поседевшими волосами по бокам головы и уродливым начёсом. На нем костюм, идеально подогнанный по фигуре. Я готова поспорить на свежую сахарную вату, что его запонки стоят дороже, чем вся его жизнь. Вокруг его запястья обвивается золотой Rolex. И на этом Rolex, едва заметная, маленькая капелька крови.
Мои глаза сужаются в узкие щели. Он садится на скамейку напротив меня. Рядом с ним, должно быть, его жена. Она выглядит хрупкой и робкой. Со свежевыкрашенными рыжими волосами и губной помадой в тон. Ее лицо покрыто пудрой, но она не потрудилась наложить тональный крем, чтобы скрыть синяк на ключице.
Возможно, она хочет, чтобы другие увидели. Тихий крик о помощи.
Я поворачиваюсь, чтобы откровенно уставиться на него. Я смотрю, как этот жестокий урод сидит рядом со своей женой и показывает на случайные вещи, пытаясь вызвать улыбку на ее лице. Она соглашается, но улыбка становится хрупкой и трещит по швам. Она уже мертва в глазах.
Так же, как и ее муж, если мне удастся затащить его в свой дом.
Чувствуя, что мой взгляд прожигает его, он поворачивает голову, пока его взгляд не сталкивается с моим. Я резко вдыхаю, ошеломленная абсолютной пустотой, смотрящей на меня. В свое время я встречала много злых, гнилых душ. Души, которые, я уверена, горят в глубинах ада.
Но этот человек... душа этого человека была выкована в аду. Это... существо никогда не было человеком. Не в этой жизни.
На его вялых щеках появляется улыбка. Ему нравится мое внимание. Может, я и выгляжу как безумная, сломанная кукла, но под гримом скрывается молодая девушка. Думаю, мне около двадцати, но с таким количеством косметики на лице, я легко могу сойти за шестнадцатилетнюю.
Больной, больной человек.
Я улыбаюсь ему, показывая свою красивую улыбку. Мортис всегда говорит, что у меня улыбка ангела. Демоны любят ангелов. Они всегда хотят того, чего никогда не смогут иметь. Они любят портить то, что непорочно. Словно взять белого кролика руками, измазанными кровью. Ангелов используют и выбрасывают на помойку, когда они выполнили свою функцию.
Точно так же, как Люцифер поступил с Евой. Она не съела яблоко. Люцифер трахнул ее и испортил для всех мужчин. А потом отбросил ее в сторону, потому что она никогда не сможет стать Лилит.
Злой мужчина отвечает взаимностью, его улыбка становится такой широкой, что даже его жена замечает это. Она глянула на меня, потом отвела взгляд в сторону и снова перевела его на меня, теперь уже со страхом. Ее округлившиеся глаза мечутся между мной и ее мужем. Она наблюдает, как ее муж охотится за другой женщиной, и вместо того, чтобы сгорать от ревности, она боится за меня.
Мой кукольный домик находится всего в ста футах от меня — в пределах видимости. Я встаю со скамейки, подмигиваю ему и возвращаюсь в свой дом. Его взгляд не отрывается от меня, я чувствую его. Он следит за тем, как я иду в свой кукольный домик, где, как он думает, он найдет меня, затащит в темный угол и трахнет мою невинную маленькую киску.
Как же он ошибается.
Я буду той, кто найдет его. И я позабочусь о том, чтобы трахнуть его так же жестоко, как женщину, над которой он надругался.