Страница 6 из 52
Окончив курс, я, перед отправлением на службу в провинцию, не мог отказать себе в удовольствии еще раз взглянуть на государя и, кстати, на его семейство, блестящую свиту и еще более блестящий двор. 25 июня 1844 года, в день рождения государя, был назначен выход в большом Петергофском дворце. В царствование Николая Павловича всякий имевший на плечах пару эполет, без разбора, к какой части войск или специальному роду службы он ни принадлежал, мог являться на выходы во дворец без приглашения или разрешения. Этим правом я воспользовался, чтобы взглянуть на невиданную дотоле церемонию и, может быть, в последний раз в жизни на обожаемого монарха и его семейство. Судьбе угодно было, чтобы последнего не случилось: семейные дела принудили меня выйти в отставку, и только через 3 года я сделался снова жителем Петербурга. Тут уже мне приходилось видеть государя почти ежедневно. Его можно было встретить в разные часы дня на улице, вечером в театре и даже ночью в маскараде. Николай Павлович любил вечерние развлечения, что являлось, конечно, необходимостью после усиленных занятий с очень раннего утра вплоть до обеда. Он усердно посещал итальянскую оперу, в его царствование всегда первоклассную по составу труппы, бывал часто в балете и во французском театре, реже в русском и никогда — в немецком (вероятно, по недостатку выдающихся артистов в труппе). Редко пропускал он и маскарады в Большом театре и Дворянском собрании. В мундире с черным кружевным домино через плечо (обязательная маскарадная форма, вскоре отмененная), обыкновенно с маской под руку, ходил он по залам, не требуя никаких почестей, не отвечая даже на поклоны и снимание перед ним шляп лицами, не знавшими общепринятых маскарадных правил. Каким странным казалось это правило в России многим, привыкшим встречать Николая Павловича не только с почестями, подобающими государю, но и со страхом, внушавшимся одним его пристальным взглядом. Не так, однако, смотрел он на свои прерогативы в театре и маскараде: в первом он позволял публике самостоятельно высказывать свое одобрение или неодобрение пьесе и артистам, а в маскараде, где все должны быть равны, он таким и сам хотел быть. В маскараде он оставался обыкновенно до 2-х часов, если же задерживался на четверть или в крайнем случае на полчаса, то в этом, без сомнения, была виновата маска, заставлявшая его забыть поздний час.
Известно, что Николай Павлович был образцовый семьянин. Проведя все утро и предобеденное время в занятиях, он за обедом в семейном кругу начинал свой отдых. Почти ежедневно около 7 часов, в начале сороковых годов, он проходил пешком в Мариинский дворец, чтобы навестить свою старшую дочь, герцогиню Лейхтенбергскую, а младшие, тогда еще незамужние, дочери, Ольга и Александра Николаевны, приезжали с императрицей Александрой Федоровной в театр, где поджидал их отец. Нечего и говорить, что, имея двух дочерей-не-вест, он заботился о их развлечении, вывозя на балы и вечера с музыкой и танцами, ввиду чего покидал часто театр после первых двух актов. Посещались балы послов и знати, концертные и танцевальные вечера Михаила Павловича и его супруги Елены Павловны, у которых были свои три дочери-невесты (Мария, Елизавета и Екатерина Михайловны), но чаще всего балы и вечера в Аничковом дворце, где жил с молодой супругой наследник цесаревич. Понятно, что и в Зимнем дворце давались часто балы и изредка любимые Николаем Павловичем маскарады, не было недостатка и в спектаклях в театре Эрмитаж с участием всех трупп, кроме опять-таки немецкой, но самыми интересными были почти ежедневные семейные вечера на половине императрицы, на которые кроме родных имели доступ приближенные к государю и императрице лица. Таких лиц при дворе и в городе было немало, и благодаря им в Петербурге знали все, что на этих вечерах происходило. На первом плане стояла музыка, исполнителями которой были солисты императорского двора, а иногда и знаменитые виртуозы-иностранцы и певцы итальянской оперы. Часто в таких домашних концертах принимал участие сам государь, отлично игравший на флейте. Когда не было музыки, занимались чтением новейших русских и иностранных литературных произведений, а желающие играли в карты. И в этом занятии Николай Павлович не отставал от других, только он любил играть вдвоем, в баккара. По этому поводу рассказывали, какой урок он дал одному из придворных, обратившемуся к нему с не совсем уместной шуткой:
— Что сказал бы Александр Христофорович (Бенкендорф), увидя вас играющим в такую игру?
— Ничего бы не сказал.
— Несомненно, но игра все-таки запрещенная.
— Почему?
— Потому что она бескозырная.
— Вы забываете, что я сам козырь, — отвечал Николай Павлович хотя и с улыбкой, но ясно намекая, что он стоит выше закона.
За слабостью здоровья императрицы такие вечера не заходили за полночь, и Государь очень часто занимался еще час-другой перед сном особенно смешными делами, которые не успел обдумать и решить в урочное время утренних занятий. Вставал он очень рано. В зимние дни в 7 часов утра проходившие по набережной Невы мимо Зимнего дворца могли видеть государя, сидящего у себя в кабинете за письменным столом, при свете 4-х свечей, прикрытых абажуром, читающего, подписывающего и перебирающего целые вороха лежавших перед ним бумаг. Но это только начало его дневной работы — работы недоконченной или отложенной для соображения в предшествующие дни, — настоящая же работа закипала в 9 часов, с прибытием министров. У каждого из них были известные дни в неделе, когда они являлись со своими туго набитыми портфелями, но в иной день приходилось государю принимать несколько министров и выслушивать доклады по совершенно различным отраслям управления. Сколько сосредоточенности, памяти и навыка нужно было иметь Николаю Павловичу, чтобы не сбиться в приказаниях и распоряжениях, отдаваемых то одному, то другому из его 13 министров, имевших мало общих дел между собой.
В первом часу дня, невзирая ни на какую погоду, государь отправлялся, если не было назначено военного учения, смотра или парада, в визитацию или, вернее, инспектирование учебных заведений, казарм, присутственных мест и других казенных учреждений. Чаще всего он посещал кадетские корпуса и женские институты, где принимались дети с десятилетнего возраста, и реже заведения даже закрытые, где приемный возраст учащихся напоминал нечто университетское. В таких заведениях он входил обыкновенно во все подробности управления и почти никогда не покидал их без замечания, что одно следует изменить, а другое вовсе уничтожить. При своей необычайной памяти он никогда не забывал того, что приказывал, и горе тому начальству заведения, если при вторичном посещении последнего он находил свои замечания хотя не вполне исполненными. И не в одни учебные заведения и казенные учреждения проникал бдительный глаз Николая Павловича. В Петербурге ни один частный дом в центре, в России ни одно общественное здание не возводились и не перестраивались без его ведома: все проекты на таких родов постройки он рассматривал и утверждал сам. Когда успевал он этим заниматься, было для всех загадкой, но что он вникал в характер каждой постройки, было видно из замечаний и надписей, делавшихся им на проектах. Иногда те и другие имели шуточный характер в отношении приближенного лица, строившего или переделывавшего свой дом, иногда же в дурном расположении духа делалась придирка к какой-нибудь детали, и проект не утверждался. Так, на одном из таких проектов составитель его нарисовал 2,5-аршинную масштабную фигуру человека, должную наглядно изображать высоту цоколя, в цилиндре, цветном фраке, жилете и панталонах. Государь зачеркнул фигуру с надписью: «Это что за республиканец!» — и только. По поводу этой заметки по Корпусу путей сообщения был издан приказ, чтобы масштабные фигуры на проектах изображались только в виде солдат в шинели и фуражке. На проектах церквей и других общественных зданий в провинции Николай Павлович, утверждая их, часто надписывал: «Витберг!» Или: «Работа Витберга!» Известный строитель проектированного храма, московского храма Христа Спасителя на Воробьевых горках, был обвинен в разных злоупотреблениях, лишен всего имущества и сослан в Вятскую губернию. Выдающийся талант его как зодчего, каких не много было в то время в России, привлекал к нему немало заказчиков на разного рода проекты, тем более что, нуждаясь в средствах, он недорого брал за работу. Николай Павлович по одному взгляду на фасад, сделанный рукой выдающегося художника, узнавал эту руку, утверждал проект, но Витберга не помиловал.