Страница 25 из 52
Для сделания известным по всем военно-учебным заведениям подробностей сего происшествия будет сделано, по миновании праздников, особое распоряжение».
В чем состояло это происшествие, совершенно ниспровергавшее правила службы, — осталось неизвестным.
8 июня 1834 г. № 59
«По дошедшим до меня сведениям по службе, делаемым господами офицерами дворянского полка, предписываю командиру оного полковнику. Пущину не послаблять никому ни малейшего беспорядка под личною его за сие ответственностью. Чем звание виновного выше, тем взыскание должно быть строже. Опаздывающих к должности или на ученье приказываю тотчас арестовывать при полку и, впредь до отмены сего моего распоряжения, каждый раз мне о сем доносить, дабы я мог, по своему усмотрению, увеличить меру взыскания соответственно важности звания виновного, причем я предварю всех и каждого, что подобные беспорядки, непростительные офицеру военно-учебных заведений, будут рассматриваемы мною не как случайные упущения, но как пример неповиновения и нарушения субординации» и проч.
Июля 31 дня 1834 г. № 84
«Служительской роты 1-го кадетского корпуса рядовой Степан Пономарцев, ставши на колени и остановив меня на улице, осмелился принести жалобу на ближайшее свое начальство. По поручению моему генерал-майору барону Шлиппенбаху об исследовании сего дела, оказалось, что принесенная рядовым Пономарцевым жалоба была преувеличена и что не токмо в настоящем случае, но и прежде сего был неоднократно замечен в ослушании против начальства и в нерадении к своей должности. А посему за столь дерзкий и буйный поступок рядового Пономарцева, осмелившегося принести жалобу непозволительным для солдата образом, нарушающим основные правила субординации, предписываю полковнику Слатвинскому лишить его нашивки, а исправляющему должность дежурного штаб-офицера по отряду полковнику Святлову, при собрании всех нижних чинов отряда, наказать рядового Пономарцева 400 ударами розог (то есть тем числом, которое осмелился он неправильно показать в принесенной им жалобе). О выписке сего рядового из служительской роты 1-го кадетского корпуса будет от меня представлено Его Императорскому Высочеству».
7 сентября 1834 г. № 99
«Из представленных ко мне за минувший август месяц списков о воспитанниках подведомственных мне военно-учебных заведений, подвергшихся за учиненные ими проступки взысканиям, замечено мною, что:
1) 1-го кадетского корпуса 3-й мушкетерской роты кадет Я* за то, что, будучи неопрятно одетым, с расстегнутым воротником у куртки, встретясь с дежурным офицером и не изъявив по приказанию его готовности тотчас оправиться, прошел мимо, был наказан 15 ударами розог и посажен в уединенную комнату на три дня;
2) 2-го кадетского корпуса кадеты роты Его Высочества (поименованы 8 человек) и 1-й мушкетерской (4 человека) за то, что во время перехода от колоний до деревни Автовой неохотно выходили по приказу батальонного командира петь песни, не увольнять к родственникам на 10 дней;
3) прикомандированный к дворянскому полку Московского кадетского корпуса кадет С. за то, что не был отпущен штабс-капитаном Петерсоном из первого батальона во второй, при выходе его из каморы осмелился сказать, что он уйдет, наказан 50 ударами розог.
Хотя поступки сих воспитанников я и отношу к детским шалостям, могущим иногда быть принятыми в снисхождение по уважению к неумышленности и молодости, но как вышеозначенные три случая заключают неповиновение подчиненного к начальнику, которое всегда должно быть наказываемо строго и всегда, сколь можно, гласно, то предписываю: кадета Я. наказать еще, при собрании корпуса, 50 ударами, кадетов 2-го кадетского корпуса, во 2-м пункте поименованных, не отпускать со двора впредь до разрешения моего или по случаю отъезда моего, имеющего исправлять мою должность; кадета С., как уже назначенного к выпуску в офицеры, отставить от оного до будущего представления. Приказ сей прочитать во всех ротах воспитанникам подведомственных мне военно-учебных заведений».
«Воспоминания московского кадета. 1833–1834»
Русский архив, 1880, т. 1, стр. 466–9.
Полковой командир николаевского времени
Первое понятие о действительной фронтовой службе я получил гораздо ранее поступления в полк. Первое впечатление было очень неприятное. Я был еще ребенком, когда мне пришлось увидеть на практике самую грубую, безотрадную форму телесного наказания в войсках — так называемую «зубочистку» — по мягкому офицерскому выражению. (Солдаты говорили: «зуботычина». Это проще и прямее.)
Воспоминание относится к 1844 году, то есть к первой године моего воспитания в Пажеском корпусе. В одно из воскресений развод с церемонией предстоял от Преображенского полка, и наш крохотный пажеский караульчик привели в манеж на репетицию развода. Левый фланг преображенцев стоял от нас в нескольких шагах, и к этому-то левому флангу, в конце репетиции, подлетел тогдашний Преображенский отец-командир, генерал-майор Жерков. Кулак у него был огромный, и действовал он этим кулаком очень оригинально: «костяшками» (то есть костистыми выступами оснований пальцев) генерал громил виновного по спине, по шее или по скуле, а иногда костяшки проезжали по целой шеренге и разбрасывали, подобно ядру, целый полувзвод, что и действительно случилось раз, на двенадцатирядном учении.
Генерал-майор Жерков наглядно представляет отживший, но характерный тип полковых командиров былого времени. Начнем с него, потому что это тип — образцовый.
Генерал-майор Александр Васильевич Жерков выслужился из кантонистов и, без всякой протекции, дослужился до звания командира образцового полка. Полк этот был в то время рассадником учителей для всей русской армии, конечно фронтовых учителей, так как, кроме фронта, почти ничего не требовалось. В образцовый полк назначали самых крепких, сильных, здоровых людей из всех полков, доводили их до фронтового совершенства и возвращали в полки для обучения. Понятно, что командир такого полка, получив Преображенский, после Мунка, живо подобрал поводья, распущенные предшественником… Но прежде всего нарисую портрет. Наружность Жеркова напоминала пословицу: «Не ладно скроен, да крепко сшит». Он был высокого роста, широкоплечий, несколько сутуловатый. По лицу и фигуре он воплощал тип службиста тогдашней эпохи. Седые волосы были зачесаны по форме, вперед и несколько приподняты с одной стороны хохолком. Лицо широкое, скуластое серые глаза и густые брови, почти черные, без седины, характерно его оттеняли. Прибавьте к этому два пучка подбритых и нафабренных усов и бакенбарды, тоже подбритые по форме, то есть в уровень с усами. Вот — Жерков! Впрочем, общее выражение лица его было симпатично. В нем проглядывала добрая, широкая, истинно русская натура, которую формалистика держала в оковах. Но природа вырывалась на волю, когда Жерков разражался громким, басистым хохотом, и долго еще потом веселое выражение удерживалось в его лице, как будто нехотя уступая место официальному. Жерков принялся за дело энергично. Солдат он начал потчевать такими зубочистками, что они на всю жизнь сохранялись в памяти не только получателей, но и тех, кому привелось смотреть на них со стороны. Розог генерал тоже не жалел, а по тогдашним условиям полномочие командира полка простиралось до права дать солдату 800 ударов.
Если розог не было под рукой, Жерков нисколько не затруднялся. Мне рассказывали, что однажды, в Славянке (загородное расположение полка), он остановил на улице роту, шедшую в беспорядке, вызвал фельдфебеля перед фронт и тут же, в стоячем положении, велел дать ему несколько десятков фухтелей, плашмя — тесаками. Если так расправлялись с фельдфебелем, то что же могли ждать рядовые, и они это отлично понимали! И все-таки же не розгами и не кулаками импонировал Жерков. Несправедливые, бестолковые наказания даже и в ту эпоху не пугали, а только ожесточали солдат. Но в том-то и дело, что Жерков никогда не наказывал несправедливо или неосмотрительно. Его зоркие серые глаза имели способность пронизывать и развернутый и густой строй.