Повешенный

Тут уже оба — и Василиса, и Петя — смотрят на меня, вытаращив глаза, как на чудо чудное. Похоже, я расслабился и опять прокололся. Это дома в прошлой жизни можно было легко и картошки начистить, чтобы жене помочь, и хлеб порезать, и стол к ужину накрыть. А здесь барину, и тем более графу, даже в голову никогда не пришло бы такое кухарке предлагать. Да и крестьяне тоже не сильно-то занимаются женскими делами.

—…Что ж, расставьте — говорит девушка после небольшой заминки и смущенно кивает мне на стопку чистых тарелок.

Приходится держать марку, с невозмутимым видом накрывать на стол. Работа не пыльная — вышитые льняные салфетки на столе уже лежат, осталось тарелки расставить, да странные трехзубые вилки с ложками разложить. Потом приношу с кухни глиняные плошки с вареньем, медом и сливочным маслом, там же вижу небольшое блюдо с очищенной, но еще не порезанной крупной, жирной селедкой. С согласия окончательно смущенной хозяюшки предлагаю ее разделать.

— Все-таки решил девицу охмурить⁈ — шепотом спрашивает Южинский, глядя, как я ловко отделяю филе селедки от костей, аккуратно нарезаю его на расписной дощечке и выкладываю потом в живописном порядке на блюдо — Странный подход, первый раз с таким сталкиваюсь!

Я молча берусь за филе какой-то красной рыбы — по виду семги. Это я умею делать очень хорошо — ломтики из-под острого ножа выходят тонкие, полупрозрачные, как положено. А вот интересно: кто Василисе ножи точит? Вижу, что Южинский, как на иголках, шепчу в ответ:

— Перестань! Я что, просто из вежливости и благодарности не могу нашей хозяюшке помочь?

— Раньше за тобой такого что-то не водилось.

— Так раньше меня и красивые девушки не спасали, особенно от голода.

Южинский усмехается и заговорщицки мне подмигивает, давая понять, что моя отговорка не прокатила. Да пусть думает, что хочет. Мне эти их сословные заморочки до фонаря. Графом мне здесь все равно не быть, так что нечего и привыкать к слугам. Да и никакая не служанка эта Василиса. Меня, в отличие от Пети, простота ее одежды абсолютно не обманывает — одень эту девушку в шелка, и она будет смотреться в них так же органично, как и в народном сарафане. Этакая барышня-крестьянка, прям, как у Пушкина.

А моему другу, кстати, пора бы уже понемногу забывать свои барские замашки. Мы с ним теперь беглые преступники, и этим все сказано. Но я потом еще выберу подходящий момент и поговорю с ним по-свойски. Петя явно не понимает, что жизнь его изменилась кардинально, и прежней уже не будет. Он и сейчас сидит, прислонившись к стене и картинно скрестив в проходе свои длинные ноги. Не понимает парень, что на нем больше не офицерские сапоги из дорогой блестящей кожи, а всего лишь грубые ботинки. И оттого смотрится его поза несколько жеманно и нелепо.

В горницу заходят Володар с Алексеем, и наши с Петей перешептывания заканчиваются. Все усаживаются за стол. Разрумянившаяся от жара печки, Василиса приносит блины. Тонкие, ноздреватые, они выглядят как с картинки в дорогой кулинарной книге.

Накладываю себе на тарелку несколько блинов. Верхний покрываю ломтиками семги, сверху кладу продолговатый кусочек сливочного масла. Все сворачиваю в трубочку и жадно откусываю. Из горла моего невольно вырывается протяжный стон, настолько это вкусно. Кулинарный экстаз! Лучше даже, чем у моей любимой тещи, а уж она в готовке толк знает. Или знала? Я все еще частично живу там, в прошлом. Точнее в будущем. Или другой реальности? Но эта «частичность» становится все меньше, и воспоминания мои постепенно тускнеют.

— Василиса, вы просто волшебница! Чародейка! — облизываю я жирные пальцы и берусь за следующий блин — Ох, как же я люблю это богачество!

Все смеются, а девушка краснеет от заслуженной похвалы.

— Ну, вы скажете, Павел… обычные же блины.

— Нет, правда! Я ни капли не кривлю душой! Таких изумительных блинов ни в одной столичной ресторации не подают. Уж это я вам точно говорю.

Натыкаюсь на внимательный взгляд Алексея и на всякий случай прикусываю язык. Что-то я совсем расслабился, забыл, где и с кем нахожусь.

— А вот еще и сбитень попробуйте! — ставит Василиса на стол большой глиняный кувшин, исходящий паром.

— Василисушка, да ты бы и сама присела, позавтракала. Дорога дальняя, раньше вечера перекусить у вас не получится.

У вас⁇ Володар с нами не едет? Интересно почему?

— Не беда! — отвечает девушка — Я с собой уже пироги завернула и окорок вареный. С голода в дороге не умрем.

— Какие дальше наши намерения? — максимально нейтрально спрашиваю я, поворачиваясь к волхву — Почему вы нас бросаете?

— Дела у меня тут остались, догоню вас чуть позже — говорит Володар, увидев в моих глазах немой вопрос — А вам сейчас нужно как можно быстрее добраться до дальнего скита, где вас никто не найдет. Посидите там, пока здесь все успокоится, а потом будем дальше решать, что с вами делать.

Остается лишь согласно кивнуть. Скит, так скит. Мне это только на руку. Отосплюсь, отъемся, займусь своим новым телом. А если получится, то за это время побольше узнаю о мире — оно тоже лишним не будет. В мае, надеюсь, весенняя распутица здесь закончится, и можно будет двигаться дальше. Главное — окончательно определиться к тому времени со своими планами на будущее…

…Светлейший князь Лопухин вышел из кабинета императора, неловко пошатнулся, и схватившись за тугой ворот мундира, опустился на ближайший к дверям стул.

— Ох, стар я стал в Царское с докладами ездить, ноги совсем не держат — пожаловался князь молодому флигель — адъютанту, ослабляя высокий, расшитый позументом ворот и вяло обмахиваясь платком — А государь все никак не отпускает меня в отставку, говорит, заменить некем.

— Может, вам воды подать, Петр Васильевич? — участливо спросил офицер.

— А и подай, голубчик, только не из этого графина, а похолоднее принеси. И кусочек лимона в водичку брось, если тебя не затруднит. Буду премного тебе благодарен. Что-то мне сегодня совсем лихо…

Адъютант неуверенно обвел взглядом пустую приемную и оглянулся на дверь, ведущую в императорский кабинет, что не осталось без внимания князя. Он вытер платком испарину со лба и махнул рукой:

— Иди, не беспокойся — сто раз еще успеешь вернуться. Государь сказал, что это надолго. А уж ежели что, так я всю вину на себя возьму. Дюже плохо мне, боюсь до кареты не дойти без чужой помощи.