Страница 7 из 15
– Хочешь, можешь переночевать у нас.
– Хочу! – чуть не крикнула Кате, но одернула себя. – Я не могу. Я должна быть в монастыре. Меня ждут.
– В монастыре? Ждут? – переспросил старик со значением, а «Сом» снова хрюкнул и мелко затрясся. Когда он смеялся, усики его подрагивали, а жидкая бороденка двигалась вместе с подбородком. Создавалось впечатление, что он раскачивает ее, чтобы зачерпнуть что-то в воздухе.
Катя недоуменно посмотрела на стариков. «Хотей» подмигнул ей, но промолчал.
– Пойдем покажу тебе комнату, – сказал «сенсей».
– Комнату? Где она?
Это что, элитный отель? Для спелеологов?
Они подошли поближе к скале, и Катя увидела, что в ней, как в улье, множество пещерок. Выдолблены они, или это нерукотворное? Да тут целый город можно уместить!
Она заглянула в первую пещерку. Пол устлан циновками, на циновках – матрац. Такой же футон, как в их гостинице. Ого… вот это да! Разрыв шаблонов. Ортопедическая подушка! Да они тут явно любят комфорт. В правом углу стоит какая-то корзина, рядом с ней длинная бамбуковая флейта.
Господи, как же она устала! Как хочется спать! После такого длинного дня, блуждания по лесу, этой странной чайной церемонии, в которой она перепрожила всю свою жизнь. Лечь бы и уснуть. Вот прямо сейчас. Положить голову на эту чудесную подушку…
«Ты охренела, Катя? – вдруг раздался в голове чей-то голос. – Тебя же искать будут! Сейчас же возвращайся!»
Голос был не папин. И не Риммы.
В первый раз Катя увидела «его». Вернее, услышала. Разжиревший внутренний судья, «он» чувствовал себя вольготно и свободно. Не ограниченный ничем, невидимый, но всемогущий, он судил каждый взгляд, каждую мысль, каждое движение руки. Выносил приговор, и Катя безропотно садилась на скамью подсудимых. Он распоряжался Катиной жизнью, как будто имел на это право. А она никогда не оспаривала его.
Вот и сейчас…
– Я не могу. Мне надо идти, – словно извиняясь, пробормотала она. Но почему, почему она ни разу в жизни не может сделать так, как хочет? Почему всегда должна подчиняться каким-то условностям? Или этому типчику, судье, который имеет над ней такую власть?
А так бы посидели еще у костра, может, старики и рассказали бы, кто они такие. Хотя страшновато. Вдруг правда маньяки? При этой мысли ей почудилось, что пространство поплыло перед глазами и три старичка превратились в три золотистых шара, которые беззвучно смеялись и трепетали в пламени костра, сияя то розовым, то чисто золотым светом.
«Сенсей» молча поклонился.
– А можно я к вам еще раз приду? – замирая от страха отказа, спросила Катя.
– Можно. Приходи. – спокойно «ответил» старик, и она с облегчением выдохнула. Ну вот и хорошо, подумалось ей, завтра снова приду.
«Сенсей» кивнул «Хотею» и тот, улыбаясь во все щеки, как чеширский кот, пошел к выходу из пещеры. Пропустил ее вперед, а потом и сам, втянув живот и став почти плоским, как камбала, просочился в узкую щель. Но вышли они другой дорогой, не через лаз, по которому Катя ползла сюда. Значит, были-таки ответвления, просто она их, к счастью, не увидела.
Снаружи их встретила темная ночь. Звезды грустно мерцали, и в их тусклом свечении Катя читала разочарование. Крапал мелкий противный дождик.
Минут пятнадцать они шли молча. А когда Катя решилась задать вопрос, «Хотей» внезапно остановился и указал рукой куда-то вдаль. Катя прислушалась. Там работал фуникулер. Теперь она не заблудится. Она обернулась, чтобы поблагодарить своего улыбчивого проводника, но того и след простыл. Исчез. Будто и не было его. Растворился. А может, ей все это приснилось? Она огляделась. Да, точно, она же сидела на этом камне и думала еще тогда…о чем?
Когда она, мокрая и недовольная собой, вошла в комнату, Римма уже дремала под одеялом. От скрипа раздвинутых дверей она резко села и включила ночник. Увидев Катю, вытаращила глаза.
– Это ты?
– Я. А что?
– А нам сказали, что ты не придешь ночевать.
– Я? Кто сказал?
– Гид. Сказали, что позвонили из соседнего монастыря, что ты заблудилась и будешь ночевать у них, а утром они тебя проводят.
– Че-е-е-рт… – Катя застонала. – Че-е-е-рт, вот же я дура-а-а… Они монахи, точно. А он…
– Кать, ты что? – Римма, кажется, испугалась.
Катя села на циновку и, обхватив себя за плечи, закачалась из стороны в сторону, медленно завывая. Ну почему-у-у-у? Почему опять? Почему не послушала себя?
– Ка-а-а-ать! Да что случилось-то? Ты где была? Что ты воешь, как…как корова?
Катя слабо улыбнулась.
Римма всегда могла ее насмешить. Всегда, но не сейчас.
– Коровы не воют, Римма, – сказала она жестко, – коровы – это глупые покорные животные, которых доят, а потом убивают. У них нет своей воли.
Она тяжело опустилась на матрац и отвернулась к стене.
Глава 4
Человек ничего не стоит, если он не понимает, что «сейчас» и «то самое время» – это одно и то же.
(Ямамото Цунэтомо, «Бусидо»)
– Убить всех.
– Всех? Всю деревню? И детей?
– С каких пор ты переспрашиваешь? Сопротивление сегуну должно караться. Или ты хочешь быть среди них?
Самурай покорно наклонил голову.
Поздно ночью его солдаты неслышно вошли в деревню и спящими убили почти триста ее жителей. Точнее – 284 человека. Включая двух новорожденных, двадцать девять детей, семьдесят шесть стариков и сто тридцать женщин.
Огонь. Кровь.
Девочка лет пяти бежит по двору, зажимая рот руками, чтобы не закричать, чтобы тихой мышкой проскользнуть в лаз в живой изгороди. Рядом с ней бежит ее лучший друг. Все и всегда они делают вместе, и нет у нее друга верней. Им нужно добежать до соседней деревни, там спасение.
Вот и лаз. Вьють! И острое лезвие масакари, топора на длинном древке, с силой входит в хрупкую плоть под левой лопаткой и пробивает ее насквозь, краешком выходя из груди.
Катя видит руку, метнувшую топор. На правом запястье татуировка в виде сакуры.
Она резко просыпается задыхаясь. Опять этот кошмар! Сердце колотится как бешеное, чуть не выскакивает из груди. Она вся мокрая. Волосы на затылке слиплись, а в горле сухо. Тихо, чтобы не разбудить Римму, она встает и, как старуха, шаркает в туалет. Включает свет. И, опершись на дверь, долго смотрит в зеркало, тяжело дыша и стараясь прийти в себя. Из зеркала на нее смотрят огромные, расширенные от ужаса зрачки. Это глаза забитой лани. Глаза жертвы.
Остаток ночи прошел не лучше. Катя металась во сне, а под закрытыми веками туда-сюда ходили глазные яблоки.
– Кусуноки…
– Господин?
– Я…Слушай…внимательно. Ты служил мне… достойно. Сослужи последнюю службу…
– Я готов.
– Найди… их всех…
– Кого?
– Тех…всех…из деревни. Найди и спаси их…
– Господин…но…они же давно умерли! Тридцать лет прошло!
– Нет! М-м-м…Вот они… Их лица мелькают передо мной и кричат, кричат…Они… проклинают меня. Их души не нашли покоя… Они пострадали из-за навета. Невинных я убил…Они будут мучить меня, пока их не освободят…
– Мой господин…
– Найди живой камень, который цветет, передай им… Он их спасет.
– Но…
– Поклянись, что сделаешь! Что не умрешь, пока не освободишь их всех! Тогда и моя душа обретет покой…
– Но какой камень? Где его искать?
– Я не знаю. Они говорят, камень должен расцвести. Всё, Кусуноки,всё… Поклянись! Поклянись… Освободи меня и их. Найди всех, до единого… Клянись!
– Слушаю, господин. Клянусь.
– Нарекаю тебя именем Дайске – Великая помощь. Помни. Ты поклялся, что не умрешь, пока не…
Наутро Катя первым делом хотела бежать на гору и искать вчерашнюю пещеру. Что с ней происходит? Может, она сходит с ума? А эти кошмары? Что все это значит? Они как-то связаны с монахами в пещере, но как?
За завтраком она, бледная и молчаливая, еле запихивала в себя традиционный тофу. Жевала его, как кусок резины, без всякого удовольствия.