Страница 1 из 6
Твоё время принадлежит мне
Перемены ей к лицу
Я сильно спешила, отпросилась на час с работы, но судьба в последнее время мне не благоволила. Прошло полтора месяца, следователь так и не позвонил, сам трубку перестал брать через неделю, а по общему телефону говорили, что он либо на выезде, либо в отпуске, либо на больничном. Когда я перезвонила в один день с разницей в два часа, а он из отпуска вышел на больничный, стало очевидно, что разговора со мной он старательно избегает. Впрочем, это было ясно и после пяти вызовов без ответа на мобильный, но я привыкла искать и находить в людях только хорошее. Инга всегда потешалась над этим, не понимала, но принимала меня такой, какая я есть: немного странной, слегка зажатой.
Воспоминания о подруге отозвались тупой болью в сердце и я ускорила шаг, то и дело поглядывая на часы. До конца его рабочего дня оставалось всего пятнадцать минут, но я не теряла надежды застать его, точно зная, что разговор не продлится дольше. Навстречу мне сплошным потоком шли люди, я всматривалась в лица, стараясь не пропустить следователя, если он уже отправился домой, но продолжала двигаться к цели, то есть, к участку.
Знакомый затхлый запах ударил в нос, едва я открыла входную дверь, как будто пытался вытолкнуть меня обратно, туда, где цветёт черёмуха, где после дождя воздух свежий, а в лужах отражаются лучи уходящего солнца, но я упрямо шагнула внутрь, проскользнув на мокром линолеуме. Прошла узким коридором и постучала в третий кабинет. Ответить мне не потрудились, я открыла дверь и по инерции сделала несколько шагов, хотя нужный стол и так отлично просматривался и был пуст.
— А Виктор Сергеевич… — промямлила, обращаясь сразу к двум его коллегам, а один ответил, не поднимая головы:
— Его нет.
— А будет сегодня? — спросила заискивающе, он поднял голову с недовольным видом и поморщился, узнав меня.
— Не докладывал, — ответил грубо, а я промямлила:
— Извините, — и начала пятиться к двери, опустив голову.
Нижняя губа дрожала, на глазах наворачивались слёзы, я почувствовала движение за спиной, а тот, с кем я разговаривала, посмотрел на меня выразительно и слегка мотнул головой. Я обернулась, но никого позади уже не обнаружила. Слёзы покатились из глаз, я быстро смахнула их и пошла из кабинета, отлично поняв, что происходит: он не желал со мной разговаривать ни по телефону, ни лично.
Открыла дверь, а мимо меня пронёсся, печатая шаг, второй мужчина из кабинета и торопливо зашагал в противоположную от выхода сторону.
— Может, хватит уже? — услышала в конце коридора и слегка притормозила. — Расскажи, как есть, она так и будет таскаться.
— Тебе надо — ты и объясняйся, — ответил знакомый голос раздраженно, — ещё я перед сопливыми девчонками не отчитывался, мне начальства за глаза.
— Как по-взрослому, — вздохнул тот в ответ, послышались шаги, а я быстро развернулась и почти бегом устремилась к выходу. Быть застуканной за подслушиваем очень не хотелось. — Девушка! — послышался грозный оклик, я встала, как вкопанная, не успев свернуть за угол, поморщилась в досаде и осталась стоять неподвижно. — Как там Вас? Шутова, Шотова…
— Шустова, — ответила, разворачиваясь, а он мотнул головой в сторону кабинета:
— Зайдите.
Я засеменила обратно, села на указанный стул и сложила руки на коленях, что, наверное, выглядело дико. Просто мой внешний вид никак не вязался ни с моим мягким, покладистым характером, ни с мироощущением, прочно закрепившись ещё со студенчества по совершенно непонятным причинам. Инга называла это внутренним протестом и с ухмылкой дарила на каждый день рождения очередную сережку, а я настырно продолжала их носить.
— Какие у Вас вопросы? — спросил сдержанно.
— Как продвигается расследование? — голос дрогнул от волнения, а он слегка растерялся. Почему-то люди полагают, что я должна быть дерзкой грубиянкой.
— Ни шатко, ни валко, — ответил со вздохом. — И Ваши бесконечные звонки скорее отвлекают, чем помогают.
— Понимаю, — губа снова дрогнула, он начал с интересом разглядывать меня, откинувшись на стуле и слегка нахмурив брови, а я спросила тихо: — Совсем никаких зацепок?
— Посмотрите на мой стол, — кивнул он на папки с номерами дел. — Семнадцать ножевых по району. Понимаете? Семнадцать. И, между прочим, двоих убили практически на том же самом месте, что и Вашу подругу. И это только за последние полгода. Но Вы, наверняка, в курсе, раз живете в соседнем доме.
— В курсе, — кивнула согласно. — Но то были обычные ограбления и мужчины не местные…
— Такие же ограбления, как и в случае с Вашей подругой, — развёл он руками. — И об этом Вам прекрасно известно, раз именно Вы ее и обнаружили. Сумочка, деньги, часы, украшения — забрали все, — я открыла рот, но он поднял руку, сказав сурово: — Ваши доводы относительно того, что Вы в этом районе выросли, вас все знают и пальцем бы не тронули, мы, разумеется, рассмотрели. Но другого мотива для убийства нет. Если не брать в расчёт лично Вас, ведь ее квартира отошла Вам по завещанию.
Я поморщилась, а он тихо усмехнулся.
— Спасибо, — ответила тихо и поднялась, — не смею больше отнимать у Вас время.
— Если будут новости или вопросы, мы сами с Вами свяжемся, — сказал вкрадчиво, а я кивнула:
— Я поняла, я слишком назойлива. Прошу прощения, — ответила вежливо и развернулась, успев поймать его настороженный взгляд. Видимо, он почуял издевку, но ничего подобного и в мыслях не было.
На самом деле, мысль была всего одна: семнадцать ножевых по району. Им просто плевать.
Я уныло поплелась на остановку, где ожидало транспорт человек пятнадцать, не меньше, но вокруг меня образовалось свободное пространство в метр. Люди косились, пытаясь не смотреть, но это было выше их сил. Что тут сказать, выглядела я своеобразно. В тринадцать я проколола себе бровь, через месяц нос, ещё через два — пупок и язык, облачилась в чёрное и бесформенное и с тех пор предпочитала именно этот образ. Волосы были выкрашены в цвет вороньего крыла, слегка отливая синим на солнце, синяя или чёрная губная помада, темная подводка и густо накрашенные ресницы.
Подъехал автобус, я с трудом влезла, а женщина рядом покрепче прижала к себе сумочку, сурово сдвинув брови у переносицы. Обычная реакция, которая уже должна была войти у меня в привычку, но каждый раз было немного обидно. Люди сторонились, что меня вполне устраивало, после смерти родителей в моей жизни было лишь два человека — бабушка, которой пришлось переехать из-за меня в город, и Инга, соседка по площадке, с которой мы дружили ещё с бессознательного возраста, и, по сути, комфортно я себя чувствовала лишь на районе, где знала всех и каждого, и на работе в музыкальном салоне, куда моя внешность отлично вписалась.
Автобус постепенно пустел, мне же надо было ехать до конечной, я пристроилась на свободном кресле и уставилась в окно, углубившись в свои мысли, пока кто-то по-хозяйски не обнял меня, гаркнув на ухо:
— Здорова, Нинель! — с легкой подачи Инги на районе меня иначе уже и не называли.
— Привет, мой хороший, — отозвалась ласково, поворачиваясь, а Генка шумно поцеловал меня в голову.
— Чего кислая такая?
— В участок ездила, — ответила со вздохом, а он поморщился:
— Не понимаю, на что ты рассчитываешь. Ясное дело, никого не найдут. Не наш, я говорил тебе, да что говорить — сама знаешь.
— Знаю, Ген, но это же следователи, улики собирали, отпечатки там всякие… — начала с запалом, а он демонстративно закатил глаза, а потом посмотрел с состраданием и сказал:
— Забудь и живи дальше, — я слегка поморщилась, а он продолжил: — Это жизнь, девочка.
— У меня никого не осталось, понимаешь? — сказала дрогнувшим голосом, а он нахмурился:
— Понимаю. Заведи себе мужика. Ну или кота. Оставь это, Нинель, пустое. Никого не найдут.
— Я найду, — сказала неожиданно даже для самой себя, а Гена слабо прыснул: