Страница 143 из 214
Был ли их завсегдатаем в свои прежние времена до гребанного этапа «добровольно-низший-стертые-нахрен-любимые-нелюбимые-вообще-сука-все-воспоминания»?
Попробуй тут теперь угадай.
Но, войдя внутрь, я не ощутил ровным счетом никакого волнения. А по моим бойцам такого не скажешь. Йорка вела себя как… как школьница в борделе. Смущенно чуть отстала, но при этом широко-широко раскрыла глаза и старательно тянула шею, стараясь увидеть как можно больше грязного разврата.
Баск…
А что Баск?
Остались ли в наших вычищенных стальными терками и серной кислотой мозгах хоть какие-то смешные истории?
Нет отыщется ли у меня в голове истории начинающейся с: «Слепой заходит в бордель и просит самую красивую и обязательно черную девочку…».
Рэк… орк превратился в громко фыркающего и часто переступающего с копыта на копыта быка унюхавшего пасущихся неподалеку горячих телочек. Но он пока держится, хотя и не скрывает жгучего интереса.
Я равнодушен. Хотя невольно ищу взглядом врезавшуюся в памяти фигурку незнакомки с пронзительными и до безумия зелеными глазами. Скучно… осторожно подцепив кончиками пальцев серединку таблетки с отломанными краями, подсунул под маску и забросил ее незаметно в рот. Не разжевывая, запихнул под язык. Продолжил осматриваться.
Но рассматривать тут особо пока нечего.
Я вряд ли особо сведущ в вопросах планировки борделей, но в одном уверен – это место изначально являлось подготовленным для отдыха и долгого времяпрепровождения. Через пару минут я в этом окончательно убедился. И заодно поразился фантазии тех, кто планировал эту кляксу – а это КЛУКС, тут не может быть никаких сомнений. Забравшим это место себе не пришлось переделывать его.
Если присмотреться, то все, что им пришлось сделать – развесить повсюду никак не меньше миллиона разноцветных огоньков, погасить парочку излишне ярких фонарей, поставить длинную барную стойку, разделившую огромный зал на две неравные части и размалевать стены множеством далеко не всегда эротичных картин. Про художества можно уверенно заявить – их рисовал профи с ограненным талантом. Все невероятно реалистично и порой до отвращения болезненно.
На картинах освещенных сетями светодиодов и одновременно ими же прикрытых корчились в агонии женщины со вспоротыми животами, запуская себе в раны руки по локоть и что-то пытаясь там нашарить.
Дети… множество фигурок в шортиках и платьицах, без единой раны, царапинки или даже пятнышка крови на одежде, присутствовали на краешке каждой картины. Они ничего не делали – просто стояли поодиночке, парами и группками, держа в руках красные и зеленые шарики, прижимая к груди кукол и плюшевых мишек. Обычные дети… но ни у одного из них не было лица. Просто белесые размытые пятна на месте лиц. Безликие любопытные дети стоящие на краю и неотрывно глядящие на очередную мастерски нарисованную сцену.
Немало замерших в танце пар. Красиво и ярко одетые, они кружатся на зеленых лужайках, паркетных и мраморных полах, отплясывают на столах и барных стойках. Широко раскрыв рты, запрокинув лица, они безудержно хохочут, их переполняет веселье, они по полной наслаждаются жизнью. И при этом в каждой из танцующих пар женщина держит в руке нож с тонким красным лезвием, зачастую уже погруженным в тело мужчины или же только занесенным для грядущего удара. Даже пронзенные ножом мужчины, даже те, у кого на белых рубахах и камзолах растекаются по несколько кровавых пятен, продолжают хохотать и отплясывать, продолжают вести партнершу в смертельном для них танце.
Секс…
Он на стенах повсюду.
Обнаженные и полураздетые фигуры переплелись в экстазе. Кровавые борозды от ногтей на спинах мужчин, запрокинутые лица женщин переживающих сокрушительный оргазм, взлетающая вверх одежда, оседлавшие двух совокупляющихся рыб мужчина и женщина держащихся за руки, косматое чудовище бережно уносящее в лес не протестующую нагую красотку, стискивающий обеими руками вставший дыбом пах старик, жадно наблюдающий за раскинувшейся на кровати парой – покрытый красной шерстью демон лежит на спине, его оседлала расправившая белоснежные крылья ангел…
Пейзажи…
Дождливые пейзажи, где дома, деревья, вспаханные поля, зеленые луга, горы и величественные голубые башни на горизонте нарисованы мастерски, но небрежно, с нарочито затушеванными неясными очертаниями. Зато дождь… дождь всегда на первом плане, прорисована каждая капелька – и среди этих капель и растянутых косых росчерков часто встречаются капли алые и бурые. А еще, я увидел это лишь в паре мест, в струях дождя танцуют сорванные ветром изумрудные древесные листья…
Я невольно задрал голову – вдруг надо мной колышут ветвями хотя бы и нарисованные деревья?
Но нет.
Над нашими головами едва заметно покачивались подвешенные на цепях огромные стеклянные шары и кубы. Каждое такое «украшение» не меньше пяти метров в поперечнике. С каждого свешивается по две металлические лестницы не достигающие пола на пару метров с небольшим. Таких штук подвешено немало, но это еще не все – лестницы тянутся выше, туда, где образуется второй, а затем и третий ярус стеклянных с виду шаров и кубов. Каждая из этих махин едва заметно светится. Но это не фонари. Не источник освещения. Прозрачный материл очень толст, но сквозь него прекрасно все видно – внутри кубов и шаров расположены жилые капсулы. И они не пустуют – в некоторых спят, в других занимаются сексом, в третьих удовлетворяют себя самостоятельно. Светящиеся и окутанные разноцветными огнями шары заполненные нескрываемой похотью и жаждой плывут над нашими глазами, едва слышно маняще позвякивают лестницы, что буквально приглашают – давай! Возьмись! Поднимись к той рыжеволосой нагой красотке, что прижалась грудями к прозрачному полу и смотрит прямо на тебя расширенными от наркотического удара глазами. Она ждет тебя! Возьми ее!
– Стоять, Рэк! – буркнул я, осаживая потянувшегося к лестнице орка.
Мне показалось или зеленая гейша взглянула на меня с неким разочарованием?
А чего ты ожидала?
Что я, распихивая остальных из группы, рванусь к лестнице? С гоготанием взлечу вверх и пристроюсь позади рыжей красотки? Может у вас так здесь так и заведено, раз уж пустили внутрь, но публичный трах с обезумевшей от наркоты шлюхой внутри подвешенного стеклянного кувшина… проклятье, не могу назвать себя гоблином с твердыми принципами и суровыми пуританином, но это как-то слишком.
Я запоздало стащил с лица маску, поднял на лоб очки, стянул капюшон. И картины разом стали ярче, в ноздри ворвался запах… еды, пота, самогона, крови и дерьма. Но последним попахивало привычно. Так свыкаешься с запахом собственных подмышек после тяжелого и изнурительного рабочего дня. А гоблины Окраины других дней и не знают. Еще тут ощущался терпкий цветочный аромат. Казалось, что он спускался сверху, давил на плечи, забивал сладкой терпкостью ноздри. Почему-то хотелось сделать глубокий вдох ртом.
Подниматься мы не стали. Нас провели к центру зала и показали на проход в барной стойке – охраняемый еще одной дюжиной разноцветных охранников. Внутренняя часть зала была поделена на полупрозрачные закутки – и здесь уже постарались относительно недавно, сделав все красиво, но вынужденно использовав подручные материалы. Пластиковые сегменты потолка, какие-то панно и прочий хлам. Входы в закутки закрыты разноцветными шторами. Я едва слышно хмыкнул, поняв систему. Именно систему. Тут ни намека на хаос, все разноцветье упорядочено.
Мы стояли на перекрестке семи дорог, что веером разбегались в стороны от пройденной нами барной стойки. И тут уже имелось не шесть цветов, а положенные семь – и седьмая дорога лежала прямо перед нами. Фиолетовые дверные шторы, фиолетовые фонарики и светящиеся панно… на этой дороге все было фиолетовым и упиралась она в высокие фиолетовые шторы украшенные золотыми веревками и фонариками.
Теперь я знаю цвет нимфы Копулы.
Нет ни тени сомнения – нас ведут именно этой тропой, центральной из веера путеводных развратных дорожек. Почти за каждой шторой раздаются долгие прерывистый стон, слышится шепот, отзвуки смеха, звон бокалов, женское и мужское воркование. Где-то громче, где-то тише и все это как-то связано с цветами. Да тут каждой нимфе доверено свое направление похотливых предпочтений?