Страница 10 из 12
— Ладно.
— Ладно, — пытаюсь выдохнуть, но не получается. Легкие будто битым стеклом заполнены и каждый вздох дается как настоящая пытка.
— Егор, давай вещай.
Ну вот нахрена сейчас эти беседы? Ничего уже не исправить, ничего уже не вернуть. В жизни так бывает… наверное.
— Зачем?
— Говорят, что легче станет.
Может быть, Макс прав. Может быть. Да только как расскажешь? Меня ведь сейчас просто сломает пополам от этого адского чувства.
— Я не знаю с чего начать.
— С самого начала начни.
— Все было нормально, — прислушиваюсь я к его совету. — Нет, не так. Все было идеально. Мы виделись почти каждый день. Даже не ругались. А потом отцу внезапно приспичило со мной встретиться. Ну и я...
— Что ты?
— Я ему Лялю даже не представил.
Черт возьми, я реально тогда поступил, как мудак.
— Ты сейчас серьезно, Сечин?
— Да знаю я! Но просто...
— Ну давай, удиви меня!
— Я запаниковал. Ясно тебе!
— Паника — это что-то новенькое у тебя, Егор.
— Макс, мой отец собирается сделать матери Ляли предложение руки и сердца.
Друг сначала посмотрел на меня как на идиота, а затем присвистнул и расхохотался, хлопая в ладоши.
А я что говорил?
— Вот видишь, — кивнул я на него, — А тогда я накануне этой встречи увидел отца вместе с Еленой Зарецкой. Газанул. Переживал внутри себя этот момент. И когда надо было Лялю с ним знакомить... короче, я сам уже сто раз пожалел, что так обидел Лялю.
— Это поэтому ты у Рената на днюхе один был?
— Один я был, потому что эта компания не для Ляли! — психанул я и выругался. — Мажорская тусовка, левые телки, все бы пацаны на нее пялились. Да ну нахрен!
— В этом я тебя понимаю. Но обозначить ее как свою девушку ты был обязан.
Что сказать, лох – это судьба. Как в той песне, что тогда включала на всю мощность моя ведьма.
— Да я это уже понял, когда ты с Акси приехал и тут же уехал. Сразу к Ляле сорвался. Но она меня скинула. А потом и вовсе телефон выключила. Я к ней все равно подался на пятой космической — в окнах темно. Ну и снова психанул, что она из меня веревки вьет. Я и так все для нее. Любой каприз, выгибался как мог. Все в трубу...
— Обиделась дева, Егор. Ее можно понять.
— А меня нет? Потому что я гребаный косипор да?
— Да, — рассмеялся друг. — Но это же не все твои косяки?
— Да черт его знает. Может и не все. Только на выходе все равно один итог — она сказала, что ей больше ничего не надо.
— А тебе? — прищурился Максим.
— А мне надо.
— Как сильно?
Вот же пристал, хрен отделаешься. Словно специально всю душу из меня вынимает. И легче мне не становилось, от слова «совсем». Только ещё хуже от осознания собственного идиотизма.
— Блин, да я люблю ее вообще-то!
— И как давно?
— Ты что пристал?
— Сечин!
— Не знаю... сначала думал просто позажигаю с ней звезды и разбежимся. А потом понял, что залип. Намертво.
— Ну и нахрен тогда ты ее отпустил?
Уже сто тысяч раз пожалел. Надо было вцепиться и не отпускать, а я… я просто жестко затупил.
— Да потому что!
— Очень содержательно.
— Очень да! Я полночи не спал, переживал, что обидел ее. Думал, как извиниться, как сказать ей, что наши предки теперь вместе, и что я задолбался, что она живёт у черта на куличках, тогда, как я сам уже давно хочу, чтобы она ко мне переехала. Потом с утра Ренат давай звонить и по ушам мне ездить, что-то про то, что я стал таким же каблуком, как и ты... а я, пока он засорял эфир, смотрел ленту пропущенных. А от Зарецкой ни хрена не увидел. И так выбесился безбожно.
— Угу.
— Ну что угу?
— Она слышала твой разговор с Ренатом.
Тут меня накрыло лавиной страха и паники. Черт возьми, если это правда, то у меня шансов нет и в перспективе. Ноль целых ноль десятых.
— Что? — не своим голосом переспрашиваю.
— Что слышал.
— Как?
А сердце в груди наворачивает невероятные кульбиты и смертельные петли, не вписывается в повороты, врезается в ребра и падает в самый ад. Кажется, там ему самое место.
— Она была у себя на балконе, когда ты распинался, что просто завис с очередной лялькой и уже почти с ней закончил.
Твою же! Я не мог так накосячить! Или мог?
— Ты шутишь сейчас?
Но, видимо, шутки у вселенной закончились, потому что всё это были ещё цветочки, спелые ягодки зрели впереди.
— Нет. И я даже больше скажу. Твоя Ляля в курсе, что никакого мальчишника у Рената не было.
Я покойник.
— Акси?
— Да, — согласно кивает Макс.
И он говорит мне об этом только теперь? Когда потерял столько времени, чтобы вернуть мою любимую девочку?
— И ты знал? И молчал? — почти заорал я.
— Я их разговор вчера только подслушал. А сегодня я самый твой лучший друг и вот – сижу тут и делюсь самым сокровенным.
— Звездец!!!
Что делать-то теперь? Ляля моя, прости! Да она должна была меня помелом отделать по полной программе, а не разговоры вести.
— Ну и что ты?
— Что?
Отвечаю невпопад, все еще оглушенный жестокой действительностью. И не знаю, то ли радоваться, то ли наоборот.
— Еще здесь?
— Она меня переблочила везде. Я пытался вообще-то ее вернуть.
— М-м, ну плохо пытался, Егор. Давай подождем пока она нормального парня встретит. Замуж за него выйдет. И детей родит ему. Штук пять или шесть.
— Ладно, блин!
Друг прав, надо мозги включать и чем раньше, тем лучше.
— Так, соображалка начала соображать. Похвально.
— Зови сюда свою Аксинью, — уверенно выдал я.
— Зачем? — теперь уже Баринов затупил.
— План есть, — решительно кивнул я.
— Зову...
Глава 52 – До сих пор…
Ляля
Кто может понять душевную боль того, кто распрощался со своей любовью?
Никто.
На тебя смотрят. Да, может быть, даже с жалостью, но истинный масштаб трагедии явно недооценивают.
Мне кажется, что человеку с зубной или головной болью и то выказывают больше сочувствия. Пытаются сразу чем-то помочь. Предлагают уйти на больничный. Полежать, отдохнуть, поспать, выпить обезболивающее.
А когда у тебя кровоточит сердце, потому что оно изорвано в клочья, то тебе советуют просто потерпеть и положится на время.
Мол, оно лечит. Бездушный, жестокий доктор, которому откровенно плевать на своих пациентов.
Никаких тебе больничных. Ходи на работу, через силу улыбайся людям и упорно делай вид, что у тебя все хорошо. Что тебя не выворачивает наизнанку от боли.
И бесконечно твердят:
«Все пройдет. От этого еще никто не умирал».
Физически? Да.
Но вот внутри я давно уже вся сдохла и разложилась. И не раз.
Эта ежедневная ментальная смерть отпечатывает на твоем лице снова и снова маску скорби. Отпевает каждое утро реквием по мечте. Мечте, что безжалостно разбили и вытерли о нее свои грязные ноги.
Я не знаю, сколько ещё смогу выдержать.
Проснуться. Прожить со скрипами и стонами кое-как день. Уснуть.
Вот мой типичный распорядок дня, если выкинуть из него литры слез и тонны косметики, которые приходится использовать каждое утро, в тщетных попытках скрыть синяки под глазами. Только потухший взгляд не скроешь ничем.
Именно поэтому я вот уже третью неделю кряду отказываю маме во встрече. А еще несколько дней откровенно вру Аксинье, что у меня нет на нее времени. Иначе не могу, иначе я разобьюсь, и никто не сможет потом меня собрать в целости и сохранности, чтобы склеить.
Я плохая дочь. И ужасная подруга. И только потому, что не в силах вынести радостных светящихся лиц мамы и Бронштейн, которые купаются в любви своих мужчин.
Им повезло. А мне нет. И я рада за них. Но эта радость с привкусом пепла на губах. Я не могу разделить по-настоящему с родными людьми эти моменты. У меня на это нет ни физических, ни моральных сил. Я выжата и вывернута наизнанку от своей боли.