Страница 12 из 37
– Але, проснись, я уже говорил. Чтобы мама сильно не наседала, примешь удар на себя. Будешь отвлекать внимание от Верочки.
Верочка… Придушил бы…
– Мет, послушай…
– Все не бухти. Отказ не принимается. Да завтра, – отвратительно бодро бросает он и отключается.
– Черт, – я прижимаю погасший телефон ко лбу, – черт.
Я сдохну на этом обеде.
Отшвырнув мобильник на кровать, я ползу в душ, надеясь, что удастся смыть это наваждение. А ведь еще сегодня целый день надо будет рядом с Веркой продержаться.
К счастью, судьба решает дать мне небольшой перерыв. Около десяти звонят из земельного комитета и просят подъехать, чтобы уточнить ряд вопросов по последнему проекту, который наша контора делала для них. Я хватаюсь за эту возможность руками и ногами. Даю своей отвратительно бодрой и красивой подчиненной целый ворох указаний, который должно хватить на весь день, и с чистой совестью сбегаю, зная, что обратно сегодня уже не вернусь.
Каждый поход в комитет на «пару вопросов» неизменно выливается в многочасовую нервотрепку. Сначала ждешь у дверей, пока освободятся и соизволят тебя принять, потом еще раз чуть ли не с самого начала пересказываешь основную концепцию, потом кто-нибудь упивающийся своей значимостью будет сидеть с суровым лицом и всеми силами изображать глубокую задумчивость, а когда разродится речью, то там будет сплошная ересь. В общем, это надолго.
В итоге так и получается, что домой я приползаю почти в девять вечера. Уставший, злой, голодный и меньше всего мне хочется тратить субботу на посиделки со сладкой парочкой в присутствии родителей.
А Мет будто чувствует мом состояние и присылает короткое «Напоминаю. Завтра в два». Пишу ему, что не приду, но сообщение так и не отправляю. Стираю.
Приду. Куда я денусь.
К дому родителей я приезжаю на полчаса раньше. Просто скучно было сидеть дома, никакого достойного занятия я себе придумать не смог, поэтому собрался и поехал.
Мать открывает мне дверь и на ее губах тотчас расцветает улыбка.
– Привет, ма, – целую ее в щеку, – отлично выглядишь.
– Спасибо, дорогой. Ты тоже красавец. Просто загляденье, а не жених.
Начина-а-ается.
– Кто там? – раздается голос из глубины дома.
– Андрейка пришел.
– О, Андрейка, усы побрейка, – отец выходит к нам, вытирая руки о клетчатое полотенце. Он любит готовить, и у плиты его можно увидеть гораздо чаще, чем мать, – а что это ты так вырядился, как на свадьбу?
На мне просто светлые джинсы и белая рубаха навыпуск, с расстегнутыми верхними пуговицами. Но, блин, я реально собирался сегодня с особой тщательностью, даже не отдавая себе в этом отчета. Понял это, когда третью рубашку сменил, крутясь перед зеркалом. Именно поэтому после слов бати у меня начинает калить кончики ушей.
– Валь, – мама смотрит на него с мягким укором. Но он тот еще любитель потроллить, поэтому продолжает:
– Чем же мы обязаны появлению блудного сына?
– Почему блудного? – ворчу я, пожимая его медвежью лапу, – между прочим, я у вас был…был…
Он снисходительно наблюдает за моими потугами, потом подсказывает:
– В начале лета.
– Да!
– Почти два месяца прошло.
– Я работаю много.
– Идем уже, работяга, – мама берет меня под локоть и тянет на кухню, – скоро ребятки подъедут. Матвей сказал, что Верочка с тобой теперь работает?
Черт. Почему я раньше не подумал о том, что если припрусь раньше, то придется отдуваться и удовлетворять мамкино любопытство относительно будущей невестки.
Она усаживает меня за стол, садится напротив и с жадно горящими глазами ждет увлекательного рассказа. Отец отсвечивает у нее за спиной и явно тоже не против послушать про Верочку, а я не готов про нее говорить. Потому что сегодня полночи вместо того, чтобы спать, опять думал о ней.
– Работает, – скупо киваю.
– Матвей говорит, что она умница, красавица, скромница. Да?
Мама смотрит на меня с такой надеждой, что мне неудобно говорить, что на самом деле Верка та еще оторва. И если ей на пути встретится маньяк-трясун, то она запросто загонит его в угол, выпорет крапивой и по возможности запинает. Так что:
– Да. Именно такая.
– Ну и как она тебе? Понравилась? Хорошенька? В твоем вкусе?
Боже, мама… Как ты умудряешься задавать такие вопросы, что они наотмашь бьют по болевым точкам.
– Совершенно нет, – категорично качаю головой, – не понравилась.
У нее разочарованно вытягивается лицо.
– Что, совсем-совсем не понравилась? А мы думали, что…
– Мам, я ее знаю, всего пять дней. Выводы делать не могу. Работает хорошо, старается. Но главное, чтобы Матвею нравилось – все остальное неважно.
– Ты прав, – немного расстроенно соглашается она.
– Да не переживай ты так. Сейчас приедут и сама все увидишь, – ободряюще сжимаю ее ладонь.
– Уже едут, – внезапно выдает отец и у меня сердце ухает куда-то под коленки. Дергаюсь. Мать, до сих пор сжимающая мою руку, удивленно поднимает брови:
– Ты чего?
– Испугался, – вру.
– Эх ты ж надо, пугливый какой, – хмыкает батя, – идем встречать.
Родители идут первыми, а я ползу следом, нога за ногу, словно секундная отсрочка может меня спасти.
Выхожу на крыльцо, как раз в тот момент, когда Мет выскакивает из тачки, оббегает ее спереди и распахивает пассажирскую дверь, помогая Вере выбраться из салона.
На ней сегодня легкий голубой сарафан в пол, без лямок. Я зависаю на открытых плечах и на собранном мелкими складками верхе выреза, держащегося на груди.
Приваливаюсь плечом к косяку и, с трудом глотая, смотрю, как она смущенно, но в тоже время с обожанием улыбается Мету, а он обнимает ее за плечи, притягивает к себе и по-хозяйски целует в висок.
Мне хана.
Глава 7
Верочка
– Ты готова? – спрашивает Матвей, когда мы заруливаем во двор уютного двухэтажного коттеджа.
– А ты? – возвращаю вопрос.
– Понятия не имею, – смеется он, – я никогда в жизни не приводил девушек знакомиться с родителями. Вообще не представляю, как это делается. Так что считай, у меня сегодня первый раз. Девственно практически лишаюсь.
– То же мне, девственник нашелся, – улыбаюсь в ответ, – у тебя столько девок было, что и не сосчитаешь.
– Не преувеличивай.
– Кстати, сколько? – мне внезапно становится интересно, – десять? Двадцать?
Серые глаза возмущенно сверкают:
– Вообще-то сто двадцать семь!
– Эх ты ж еп…– присвистываю, – у тебя, наверное, дрын под самый корень уже стесался.
– Все в порядке с моим дрыном, – ворчит он, – показать?
– А давай!
– Верка! Заканчивай меня драконить! Мы вообще-то приехали с семьей знакомиться. И я им тебя описал исключительно как возвышенную тонкую натуру, которая носит с собой томик Есенина и падает в обморок, стоит только услышать матерное слово.
Я чешу кончик носа:
– Начет Есенина ты, конечно, погорячился. Да и с обмороками у меня не очень.
– Ничего не знаю. У нас уговор.
– Да помню я.
– Если ты меня подведешь и разболтаешь – я с тобой перестану разговаривать. Я тебе, так сказать, самое ценное доверил!
– Не переживай. Не подведу.
– Клянешься? – выставляет вперед мизинец.
– Клянусь, – торжественно произношу, хватаясь за его палец своим. Это так нелепо, что давлюсь хохотом.
– Все, хватит ржать. Пора. Все в сборе. Вон Андрюха тоже приехал.
У меня колет где-то в районе копчика. Я не знаю почему, но смущаюсь. Перевожу быстрый взгляд туда, куда кивком указывает Мет и, увидев его братца, тут же отворачиваюсь. Потому что колет второй раз, уже повыше, на уровне пупка.
– Все. Идем.
– Не забудь меня поцеловать, – флегматично улыбаюсь своему женишку.
У него на лице крайняя степень замешательства:
– В смысле?
– Ты жених или как? Без французского обойдемся, дабы не нервировать родителей и младшего братика плохому не учить, а вот нежненько поцеловаться придется. Губы трубочкой сложил и чмокаешь.