Бунтарка

— Валерьянка это, психованный! — вырываю руку, когда он позволяет это сделать. Кирилл бросается к аптечке, а я закидываю разом все пилюли в рот, проглатывая без воды. Когда Бессонов поворачивается, очевидно, прочитав другое наименование на пластинке, я пожимаю плечами. — Память плохая на названия.

Он кивает, непонятно чему и странно ухмыляется, нервно закусывая губу.

— Прости меня, Лиса, — неожиданно выпаливает Кирилл, сделав ко мне шаг. Проникновенно заглядывает в глаза, из-за чего я теряюсь.

— Уточни за что, — дергаю бровью.

— Да вот за это… — он обволакивает меня руками, прижимает меня бедрами к столешнице. Я оказалась безоружна против такого внезапного нападения.

Он хватает меня руками за скулы, болезненно сдавливая лицо, нажимая на болевые точки. Рот приоткрывается, а его два пальца прорываются в глотку так внезапно и глубоко, что меня сразу же скручивает от рвоты.

— Сама додумалась обдалбываться или подсказал кто? — фыркает надо мной Бессонов, пока я корчусь над раковиной, сплевывая.

— Больной… Ублюдок, — кашляю я, и открыв кран, пью воду из ладошки.

— Садись завтракать, — он прикасается к моему плечу, которое я брезгливо отдергиваю. — Прекращай ерепениться, иначе действительно будем воевать.

— Иди в жопу, Бессонов, — зло говорю я, посмотрев на аптечку. — И верни мне успокоительное.

— Чтобы ты из себя снова сделала овощ? — скалится он, пряча пластинку в карман своих спортивных штанов.

Наблюдаю за ним и снова чувствую в груди обжигающую ярость, которая тупой болью режет по сердцу. Бесит, как же он меня бесит!

— Тебе какое дело? — с вызовом смотрю в его глаза. — Думаешь, припёрся, закрыл дверь и можешь здесь командовать? Когда будешь актрису вертеть на своём хую, тогда и открывай рот, мудила. Я не нуждаюсь в помощи. Усек, Бессонов? Просто отвали от меня.

Он смотрит на меня так, словно хочет замуровать с тем самым Тутанхамоном и облегченно выдохнуть, избавившись разом от всех проблем. Довольно хмыкаю, когда мои слова отпечатываются тихой злостью на его лице, но парень молчит.

Что же, пилюли успокаивали зашкаливающие эмоции, которым не было выхода. Теперь, видимо, Бессонов хочет принять этот удар на себя.

Не завидую. Я в ярости. Я в отчаянье. Я в ужасе… Либо я приму успокоительное, либо разнесу в хлам этот дом и ненароком прибью Бессонова. Первое, конечно, лучше, но от второго тоже не откажусь.

— Мы не спали, — говорит он, когда уже выхожу из кухни. — Хотел привлечь твоё внимание и остепенить. Глупо получилось.

— Да мне плевать, — иду в комнату.

Запираюсь изнутри. Задергиваю шторы. Сажусь на кровать и открываю тумбу, рассматривая пластинку успокоительных. Задумываюсь. Смотрю на лекарство и губы начинают труситься, зрение замаливают слезы… Перед глазами вспышками проносятся воспоминания того вечера, когда он, мерзкая тварь, меня насиловал.

Ручка двери дергается.

— Тебе нужно поесть, Лиса. Открой дверь, — он стучит в дверь. — Нам не стоит ссориться. Давай просто поговорим. Я же вижу, что тебе нужна помощь.

— Себе помоги, — шепчу я.

Выдавливаю на ладонь таблетки, и схватив бутылку воды, запиваю их.

— Лиса? — его рука тяжело опускается на дверь. — Открывай, либо я вынесу эту гребанную дверь.

— Вынесешь мою дверь — вынесу тебе мозги, — фыркаю, залезая под одеяло.

Как только моя голова касается подушки, я расслабляюсь и прикрываю глаза. Вот так значительно лучше… Мешает только звук ключа в замке и вломившееся животное в мою комнату. Раздраженно взвываю, накрываясь одеялом.

Матрас прогибается, когда Бессонов садится рядом.

— Давай поговорим, Лиса.

— С Богом поговори. Говорят, он отвечает всем нуждающимся… — шепчу я.

— Я тебя сейчас за хвост оттаскаю, Лиса. Прекращай мне дерзить, — несмотря на его угрозу, говорит мягко и даже хмыкает.

Он играет со мной, и это раздражает.

— Живодер… — едва шевелю губами, ощущая усталость и желание поспать.

Да… Вот так. Во сне мне спокойно и нет никаких тревог.

Одеяло слетает с моей головы, а Бессонов нависает надо мной. Спокойно смотрю ему в глаза, едва ощутимо дернув губы в насмешке.

Кирилл внимательно меня рассматривает и хмурит свои грозные брови. Обводит взглядом мою комнату, а затем смотрит на меня волком.

— Когда проспишься — тебе конец, Лиса. Выдеру!

Глава 21.3 Лисий капкан

Мой бок онемел. Перекатываюсь на спину, но что-то меня удерживает. Щекой прижимаюсь к горячему телу, а в шее неприятно тянут мышцы от неудобной позы. Открываю глаза, утыкаясь взглядом в его грудь. Он слишком близко. Сердце пропускает болезненный удар.

— Наконец-то. Я уже начал подозревать, что ты не Лиса, а настоящая медведица — отправилась в зимнюю спячку, — раздается смешок мне в макушку.

— Пусти, — дергаю плечом.

Он неохотно отпускает, и я откатываюсь на край кровати. Голова шумит от легкой боли, а во рту настоящая сахара. За окном уже вечер… Значит спала я и впрямь довольно долго. Таблетки хоть и помогают успокоиться, но имеют и побочный эффект — вырубают меня почти на целый день.

Мой взгляд цепляется за тумбу. Причем чистую тумбу, на которой аккуратной стопкой стоят несколько книг и кувшин воды со стаканом. Приподнимаюсь, наливая себе в стакан воды и осматриваю чистую комнату, вылизанную до неузнаваемости. Он рылся в моих вещах?

Первая волна гнева разбивается об солнечное сплетение, сбивая моё дыхание. Со звоном отставив пустой стакан, открываю верхний ящик тумбы… И ничего не обнаруживаю. Предсказуемо. Он точно облазил каждый угол дома, чтобы лишить меня последнего шанса оставаться в собственном рассудке.

— Где лекарство?

— Я смысл твои колеса с унитаз. В доме находятся только успокоительные чаи из ромашки и мелиссы. Тебе заварить? — до бесстыжего легко спрашивает Бессонов, словно, не замечая моего гнева.

Я поднимаюсь и сажусь, нервно растирая своё лицо. Устало упираюсь локтями в колени, ощущая дикую усталость. Всё-таки от долгих снов я устаю больше, чем от мойки пола на СТО, заляпанного мазутой.

— Какой же ты… — шепчу я, зарываясь пальцами в волосы, но не нахожу слов. Их слишком много, а говорить нет сил. Язык словно онемел. — Зачем ты лезешь ко мне? — задаю риторический вопрос себе под нос, пытаясь понять его очередную игру, правил которой не знаю.

— Помнишь, я как-то сказал: когда ты станешь моей — больше не отпущу? — напоминает он мне слова того рокового вечера, который позже перевернул мою жизнь вверх-дном.

— Я похожа не зверушку? — огрызаюсь, повернувшись к нему. — Или вещь личного пользования?! — взрываюсь я, откидывая одеяло.

Меня снова накрывает эмоционально…

— Ты похожа на девушку, которой нужна помощь, — он перехватывает меня за плечи, не позволяя встать. — Расскажи мне, что происходит с тобой. Где ты взяла колеса? Родители сказали, что ты не выходишь из дома.

— Где беру, там уже нет! — шиплю, дергая плечами. Кирилл укладывает меня на спину и прижимает к своему боку, утыкаясь носом мне в макушку.

— Это хорошо, что уже нет. Несколько дней будет штормит эмоционально, но все уляжется. Обещаю… Вместе мы справимся.

— Запихни свои обещания в свою жопу, Бессонов, — бью по его груди, и ворочаюсь по постели. — Ненавижу тебя!

— Знаю, Лисичка. Я уже давно с этим смирился, — бесконтрольно замахиваюсь в желании стереть его ухмылку с лица. Пощёчина прилетает знатная, шумная. На мгновение замираю и затаиваюсь, ожидая в ответ… Как в тот вечер.

Бессонов несколько секунд смотрит в мои глаза, которые точно широко раскрыты от шока, а затем гортанно смеется, сбивая меня с толку. Мои губы дрожат, а лицо моментально заливается слезами от унижающей обиды. Почему он смеется? Что смешного? Почему он не злится так, как я?

— Тебе нужно хорошо поесть, чтобы бить мои щеки, а не гладить, как сейчас, — он убирает мои волосы, прилипшие к мокрым щекам. — Давай хотя бы поужинаем? Даже страшно предположить, когда ты в последний раз ела.