Чердынец

Тут всерьез бахнуло откуда-то справа. Блядь! Там же еще кто-то был! Заматерился Андрюха Смолин, башка как-то сама по себе отметила — уже вне машины Андрюха!

Тут — дах-дах-дах — захлопал Сашкин «макарка». И все стихло. Только чуть слышно всхлипывала женщина.

Пиздец! Накрошили кого-то! А кого, за что? Хрен знат! как говорится…

Потом — отпаивая коньяком эту девчонку-терапевта из сургутской больницы; замотав разбитую голову ее мужу — хирургу из той же больницы; обработав изрядную ссадину от прошедшей вскользь картечины на морде Андрюхи, стали сводить все в кучу.

В принципе — ситуация в девяностые — вполне банальная:

Поехала семейная парочка на принадлежащей им машинке за город, в кусты. Ну что — понять можно: в двухкомнатной квартире, где еще папа и мама мужа-хирурга, да ребятенок трех лет — сильно супружескими долгами не обменяешься. А ведь хочется, чтобы никто не мешал, чтобы — так — от души!

Вот и нарвались супруги на троицу каких-то упырей, которые подкатили чуть позже на девятке. Пасли, скорее всего, от выезда. Мужу — дали по башке, когда решил постоять за честь жены; жену… ну… понятно. Скорее всего — ничего хорошего бы их не ждало — как говорил Сильвер — мертвые не кусаются!

Но тут — мы, такие красивые и робингудистые! И как бы теперь этим РобинГудам от своего «вышака» откорячится? Трое-то — холодные! А нас — группа, да еще и со стволами! И лица все такие — законопослушными в глазах прокурорских и судейских работников никак не являемся! Неприятно, в общем!

Потом Сашка давал разъяснения девочке, что ей говорить ментам: трахались в машине, в парке, в городе; прицепились какие-то уроды; ударили мужа по голове, ее избили — все! Помогли какие-то пожилые граждане — довели машину до больницы и испарились в неизвестном направлении, благородные такие! Менты по банальной хулиганке искать никого не будут, им и серьезных «висяков» и без того — за гланды!

Про «холодных» насильников — вообще забудь! Не было их! И нас — не было! Сон такой страшный приснился или еще что — на работе вон сильно устала!

Мужик ее, лежал на заднем сиденье, забинтованный, постанывая, и в себя приходить отказывался. Потом мы быренько обшмонали холодных — ничего стоящего не было. Так, мелочь всякая. Бита, дрянная «выкидуха» и напрочь ушатанный обрез двустволки. Деньги какие-то несерьезные…

Сложили их в девятку и загнали в кусты. Я предлагал скатить в речку, но Саня сказал, что тут без Капитана решать не стоит — может не понять.

А вдруг это его посоны? Но Саня — сомневался, бригадные у Миши — посолиднее хлопцы, не эти — укурки!

Так мы и довезли парочку на двух машинах к больнице, где и оставили. Его — на заднем сидении, ее — на переднем — в их родной «Ауди», попросив подождать пару-тройку минут, пока мы не сквозанем подальше. А уж тогда «хелп! хелп!» кричать!

Вот такие пироги с котятами!

Посидели, помолчали, попили чай еще.

Обвожу взглядом открытый шкаф. На одной полке замечаю ремни — один офицерский, времен войны со звездой на пряжке, видно, что хорошо так ношенный; второй — уже современный офицерский же, но парадный — плетеный из золотых и светло-серых нитей с овальной пряжкой. Если бы я был сейчас — здешним, тутошним подростком — это же круть неимоверная!

— А ремни что же не заберешь?

— Да есть у меня…

Мнемся уже. Говорить уже вроде бы и нечего…

— Ладно, Юра! Мне еще в город нужно съездить, все — давай руку.

— Стой, я тебе сейчас адрес напишу. Как приедешь, чиркни письмо, что, мол, так и так — добрался нормально. И потом — хоть как там у тебя сложится…

Пишу адрес бабы и деда на вырванном из тут лежащей тетради листке, протягиваю мужику.

Он прячет его в карман, к документам.

— Ну все, Трофим. Не поминай лихом…

— Юра! Вот…, — Трофим протягивает мне пять коричнево-желтых сотенных бумажек, — бери-бери! Девкам — на конфеты!

Я, чуть постояв, глядя на него, беру деньги и засовываю их в карман. Молча завожу мотоцикл и уезжаю.

Хороший все же мужик! Одинокий… волчара. Удачи ему!

Разбередил, зараза, память… Я же все гнал все эти воспоминания от себя — и тогда гнал, и сумел почти выгнать, лет через двадцать… почти. А здесь — даже не вспоминал. И вот снова — здарова!

К началу девяностых, наше предприятие работало вроде бы неплохо. И кооператив — тоже наращивал обороты. Уже и машин туда добавилось, и водил нормальных прибыло.

Но девяностые — с самого начала обозначили новую тенденцию — беспредел. Никаких корпоративных ценностей, «купеческой чести», верности слову! Неплатежи, задержки в оплате, а то и прямые «кидки» — и прочие прелести новой жизни.

Опытнейшие руководители предприятий оказывались в полнейшей растерянности — как работать? Вот и в нашей конторе, все больше выходил на первое план Батаев, а матерый мамонт Терещенко — чаще и чаще оставался в стороне.

Батаев не был подлецом или сволочью. Но — он умел разговаривать с людьми и договариваться с ними, там, где Терещенко полагался на свой сложившийся авторитет и заработанное уважение у других руководителей предприятий. Но эти моральные императивы уже работали слабовато. Да и руководители эти менялись часто.

Первой ушла наша «главбухша» — Клавдия Степановна. Очень умная и остро чувствующая тетка, она сразу поняла — как прежде — не будет! Мы, по ее предложению, выкупили у нее ее паи нашего кооператива. Я — поменьше, и денег у меня было не так, как у старших товарищей. Терещенко и Батаев — побольше. И остались втроем — владельцами предприятия.

В управлении, в области уже в открытую говорили — забирайте все и работайте сами по себе. Ну… откаты, конечно, ждали — как без этого. Потом, когда стало ясно, что каша заваривается куда как крутая, когда после неплатежей и явного кидалова, понеслись логические продолжения этого — все эти стрелки, разборки, а потом и кровушка стала литься, Терещенко тоже заявил, что в такие игры играть не умеет, да и старый уже. На покой захотел. И вновь Батаев и я — выкупали у директора доли предприятия. Хорошо, что не сразу, он согласился растянуть платежи.

С Батаевым, этим хитрым осетином, мы всегда жили неплохо. Голова у него варила — шоб я так жил! Он и предложил мне, как партнеру, заняться мероприятиями по… скажем так — защите от преступных посягательств. Знакомства у меня были, резких парней — знал немало. Подобрались и внутри предприятия водилы помоложе, да порезче!