Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 18



Сесилия неопределенно взмахнула крепкой рукой и противно запричитала:

— Да провожатый этот. С пилигримами который. Сидел-сидел, да так и рухнул лицом в стол. Обормот малолетний. Кольчугу! Да в такую-то жару! Тьфу, полудурок в платочке. Не будь он с божьими странниками — и на порог бы не пустила!

Тамаш слушал в пол-уха, надеясь, что парень окажется обычным бродягой, сомлевшим от пива и сытной еды, и уже мечтая, как вскоре растянется на кровати.

— Я-то его размотала, платочек евоный, засаленый, да водой поплескала, — не унималась хозяйка, — так он еще и меченый какой-то. Тьфу, Виата сохрани! Скорей бы убирался! Аваим его забери!

Тамаша как молнией ударило — меченый! Все мысли о кровати улетучились в один миг. Осторожно, чтобы не выдавать волнения, он спросил:

— А где этот провожатый сейчас? Я бы хотел его осмотреть.

— Да там он, в амбаре, — она снова взмахнула рукой, — только не ходили б вы. Не марайте руки. Не приведи Виата, и вправду окажется печать Аваимова.

— Виата-заступница не по чинам раздает благости, а всякому, у кого есть нужда, — строго одернул ее Тамаш.

— Ох, и то правда! — Сесилия по-девичьи прикрыла рот ладошкой, — простите, ваше лекарство, бабу болтливую! Не со злости я, по скудоумию, богохульство сказала.

— Ладно, вижу, что не со злости, — отмахнулся Тамаш, желая поскорее закончить разговор, и Сесилия благоразумно удалилась, а лекарь направился к амбару.

Притворив дверь, Тамаш оказался в просторном пустом помещении. Внутри было темно и уютно пахло сеном. Когда глаза освоились после яркого солнца, Тамаш оглядел сарай. Сквозь тонкие солнечные лучи сновали мелкие насекомые и, потревоженные, взвихрялись желтые пылинки. На полу виднелись округлые кучки остатков прошлогоднего сена и, почти незаметный в душистом полумраке, между ними скрючился худенький паренек. Почувствовав чужое присутствие, мальчонка заворочался и тяжело затряс головой, разгоняя сон, а заметив посетителя, испуганно подскочил и, щурясь против света, зашарил под сеном. Тамаш примирительно поднял руки:

— Прости, не хотел тебя будить. Хозяйка сказала, что ты захворал, и я зашел посмотреть, если нужна моя помощь.

— Не нужна мне помощь, просто устал, — дернул плечами паренек.

— Я верю, но можно я все-таки посмотрю?

Мальчишка собрался ответить что-то резкое, но разглядев золотое тиснение, передумал. Он неохотно вылез из-под сена и вытянул здоровенный заржавленный меч. К удивлению Тамаша, ростом парнишка оказался почти с него самого, но рядом с худощавым лекарем выглядел сущим заморышем: изможденный, несуразно худой, с запавшими щеками и грязными взлохмаченными волосами. Старая кольчуга косо висела на узких плечах, а из обтрепанной и неподходящей по размеру одежды торчали тощие руки и ноги. Мальчишка поднял на лекаря большие светлые глаза и неуверенно спросил:

— Что надо делать?

— Ничего, просто дай руку.

Парень недоверчиво прищурился, но руку протянул.

Тамаш осторожно взял худенькое запястье и прижал пальцы к основанию ладони. К его облегчению, несостоявшийся вояка не был ни больным, ни умирающим, просто уставший и очень плохо питающийся подросток.

— Ты пришел вместе с пилигримами?

— Да, — буркнул мальчишка.

— Интересно. И давно вы странствуете?

— Послушайте, — пустил петуха паренек, — я просто хочу отдохнуть, пока меня не выгнали из этого амбара! — он выдернул руку, — Если я не умираю, можно мне уже лечь спать?

— Постой, — остановил его Тамаш, — я не просто так сюда пришел!

Мальчишка настороженно замер.

— В саду я кое-что слышал, и это меня встревожило.



Парнишка сжал платок, прикрывавший обтрепанный ворот, и тут же сам себя одернул и по-детски спрятал руку за спину.

— Но меня тревожит не что я слышал, — продолжил Тамаш, — а то, что это могли услышать другие.

Юноша побледнел и вдруг часто задышал. Метнулся было к выходу, отшатнулся при виде скользнувшей мимо тени, обернулся, обшаривая взглядом помещение, и с отчаянием воззрился на маленькое окошко под самой крышей, нервно переминаясь и теребя платок. Тамаш осторожно приблизился и деликатно тронул юношу. Тот на мгновение замер и вдруг облегченно выдохнул, сгорбившись и словно бы весь смягчившись. Мышцы его расслабились, дыхание успокоилось, а взгляд прояснился и из затравленного стал просто обеспокоенным.

— Легче? — спросил Тамаш.

Парнишка кивнул.

— Значит, это все-таки правда?

Мальчишка упрямо поджал губы и сердито зыркнул из-под грязных волос.

— Я не тот, кого тебе стоит бояться, — улыбнулся Тамаш и поднял к световому лучу левую руку, одетую в тонкую перчатку с обрезанными пальцами.

Мальчонка вытянул длинную шею. Тамаш развернул ладонь тыльной стороной к свету и оттянул край перчатки, обнажив полоску кожи с вереницей черных символов, выходивших из-под рукава и сбегавших на кисть, скрытую перчаткой.

Мальчишка ахнул.

— Знакомо? — спросил Тамаш.

Юноша нервно сглотнул и ослабил тряпицу на шее: в лохмотьях показалась тощая ключица с вереницей таких же знаков.

— Печать Аваима… — прошептал Тамаш.

Лекарь усадил юношу, назвавшегося Эрнальдом, за отдельный столик, сбитый из высокого табурета и донышка от пивной бочки, и попросил девочку принести похлебки и кружку молока, а сам направился в глубину сада, где хозяйка что-то выговаривала излишне перебравшему каменщику. Женщина громко тараторила, по-южному раскатывая слова, и возмущенно жестикулировала, но завидев лекаря, присмирела и тревожно оглядела сад, остановив недовольный взгляд на сгорбившемся невдалеке Эрнальде. Тамаш сделал вид, что не заметил, быстро с ней переговорил и скрылся в доме.

Примерно через час, когда юноша начал опасаться, что новый знакомый передумал, лекарь вновь появился, неся в руках пухлый сверток.

— Как тебе угощение? — подмигнул он, присаживаясь к столу.

Эрнальд неуверенно кивнул и, оглянувшись, тихо спросил:

— Зачем я вам нужен?

— У нас с тобой общая проблема, Эрнальд, — ответил лекарь, прихлебывая появившееся на столе пиво, — а мне нужен помощник, чтобы найти ее решение.

— Но почему я? Кто угодно почтет за честь сопровождать наместника богини, — он указал взглядом на маленькую черную вышивку.

— Не скажи, — поцокал Тамаш, — тема деликатная и простых людей вгоняет в богобоязненный ужас… ну, или благочестивую ярость, — он отхлебнул пенный напиток, — в любом случае, ни те, ни другие разбираться в вопросе не будут. Но ты и сам это знаешь.

— Я плохой попутчик, — покачал головой парнишка.

— Ты здравомыслящий попутчик. А это куда важнее.

— С чего вы взяли?