Охота на демиурга

А потом я увидела, что он смотрит на невесту тем самым безумно-отчаянным взглядом несчастного влюблённого, и почувствовала вспышку жалости и почему-то одновременно - безудержного веселья.

Я встала и, слегка покачиваясь, подошла к Игорю.

- Не переживай, - я дотронулась до его руки. Он вздрогнул и повернулся ко мне лицом. - "Всё ещё будет, южный ветер ещё подует, и весну ещё наколдует..."

Я собиралась сказать что-то совсем другое, но почему-то, увидев его тёмно-карие, почти чёрные глаза, напомнившие мне обжигающе горячий кофе, который Олег пил по утрам последний год перед смертью, я растерялась... И выпалила из себя стихи, давно, как мне казалось, забытые.

Он смотрел на меня несколько мгновений, показавшихся мне вечностью. Я думала - пошлёт, причём вполне заслуженно. У человека, всё-таки, горе, а я тут со своими стихами.

- Это Вероника Тушнова? - вдруг спросил Игорь, и я удивлённо вздрогнула. Кивнула, и он продолжил:

- "Если б помнили это люди, чаще думали бы о чуде, реже бы люди плакали. Счастье - что оно? Та же птица: упустишь - и не поймаешь. А в клетке ему томиться тоже ведь не годится, трудно с ним, понимаешь?"

Я, затаив дыхание, наблюдала, как исчезает тоска из его глаз. Неужели это я? Я... прогнала чужую тоску?

Нет, не я. Стихи.

И я подхватила:

- Я его не запру безжалостно, крыльев не искалечу. Улетаешь? Лети, пожалуйста... Знаешь, как отпразднуем встречу!

Последнюю фразу мы сказали хором. Он улыбался. И я почему-то тоже улыбалась.

Игорь никогда не рассказывал, что у него было с той невестой. А я не спрашивала. Позже, гораздо позже, он сказал, что с того момента, как мы с ним хором шептали то стихотворение, всё изменилось - остальные девушки отошли на второй план, а я... я осталась.

Со мной тоже что-то происходило. Рядом с ним я чувствовала себя цельной. Так, будто этих лет без Олега не существовало. Или будто бы он не умирал вовсе. Глупо, конечно... Но когда Игоря не было рядом, я вновь превращалась в ненужную, никчёмную Полину, разбитую на тысячу осколков, а с ним, с его поддержкой, с его улыбкой, под взглядом его тёплых тёмных глаз, я чувствовала, что живу.

Странно, правда?

Я вновь начала писать - рассказы, сказки, стихи, даже романы. Это произошло не сразу, а уже после нашей свадьбы, но тем не менее. С Игорем я заново училась жить, так, как когда-то училась ходить. Я постоянно оступалась и падала, но он верил в меня... почему-то. Всегда верил, с того самого вечера, когда я почему-то вспомнила то старое стихотворение.

...И весну ещё наколдует, и память перелистает, и встретиться нас заставит, и ещё меня на рассвете губы твои разбудят...

Увижу ли я тебя ещё когда-нибудь, единственный мой?

***

- Линн...

Кто-то нежно гладил меня по щеке, стирая слёзы.

- Линн...

Я открыла глаза. Рым. Смотрит с тревогой.

- Почему ты плачешь?

А что ещё я могу делать, когда мне снились два человека, которых я никогда не увижу? Правда, о встрече с Игорем я продолжала мечтать, но вот Олег... да, лучше не думать.

И это после замечательного во всех смыслах вечера возле костра - мы решили никуда не ходить на ночь глядя и расположились наподалёку от Оракула, благо место тихое и безопасное - когда Рым с Тором по очереди рассказывали мне различные байки из собственного детства. Только вот я всё время вспоминала о том, что мне привиделось на Тропе, да и по лицам своих спутников было понятно, что и они не могут выбросить из головы собственные видения и страхи. До сумасшествия Оракул, конечно, никого из нас не довёл, но вот из колеи явно выбил.

Весь этот вечер я не знала, что лучше - смотреть на Рыма или отводить глаза. Потому что в его зрачках я видела отнюдь не тот огонь, на который он смотрел, а тот, в котором сгорели когда-то его близкие. И я... Боже! Знать о том, что сама, своими руками...

То, что видел на Тропе гном, я тоже догадывалась, пусть и не знала точно. Изгой, не такой, как все, гонимый с рождения, Тор пересмотрел, наверное, целую кучу воспоминаний из своего нелегкого детства, когда его дразнили, обижали и били. Ну а как же - гном, не умеющий обращаться с железом, предпочитающий дерево! Ведь он же гном, а не друид. Так его, собственно, и дразнили - друидом, лешим, пнём и дубом. Впрочем, это были самые безобидные прозвища.

В чём-то Тор был похож на Милли - она тоже с самого рождения была чужой для собственного народа, и, пусть в гноме не было магии, он ощущал эту чуждость не меньше, чем сама эльфийка.

Принять самого себя, даже вопреки мнению других, вопреки словам родственников, невзирая на насмешки, грубость, синяки и шишки. Понять, что как бы ты ни старался, не можешь изменить свою суть, если только руки себе отрубишь. Но и тогда не сотрёшь из памяти того, кем родился и был все эти годы. Точнее, кем ты НЕ был. Таким, как все, понятным, привычным, правильным.

Для гнома уйти от своего народа - очень тяжёлое решение. Решение, которое тлеет в груди не один год, обдумывается, прокручивается в голове, взвешивается и оценивается. Но Тор всё-таки был уверен, что поступил правильно. Я знала это, видела по его глазам. Он ещё пока не подозревал, что будет дальше, как сложится его судьба, найдёт ли он своё место в столице Эрамира, но в любом случае его место точно было не там, у гномов, которые презирали Тора просто за то, что он был другим. Всего лишь любил дерево вместо железа. Какая странная и глупая причина, не находите? Но для гномов это было важно. История, традиции, условности, устои.

В общем, всё то, от чего у Торгиса сводило челюсть и скрипели зубы.

И теперь, глядя на встревоженное лицо наклонившегося надо мной Рыма, я ещё раз мысленно попросила прощения - и у него, и у Тора. Может быть, когда-нибудь я смогу рассказать им... Им всем, и Милли с Брашем и Бугалоном тоже. Рассказать, что только по моей вине с ними случилось всё то, что случилось. Только потому, что я так захотела. Я так придумала. Это было мне нужно для того, чтобы написать книгу.

Ни для чего больше.

- Оракул, - прошептала я, стирая слёзы тыльной стороной ладони. - Немного растревожил все мои мысли и чувства...

- Не только твои, маленькая, - ласково улыбнулся Рым. - Может, ты хочешь поговорить об этом?

Поговорить... об Олеге? Нет, я давно не могла о нём разговаривать. Даже с Игорем. Конечно, он всё знал. Узнавал потихоньку, уж за три с лишним года-то, рассказывая по чуть-чуть, я должна была воссоздать почти полную картину. Муж не заставлял меня вспоминать специально, никогда не задавал лишних вопросов, не лез слишком глубоко, туда, где подвывало от отчаяния, горя и чувства вины что-то маленькое и окровавленное.

- Нет, Рым, не стоит. Поверь, не нужно, - ответила я тихо.

Несколько секунд он молчал.

- Как хочешь, Линн.

Он уже поднялся с земли, чтобы уйти обратно, завернуться в своё одеяло и уснуть, как я вдруг сказала то, чего сама от себя не ожидала:

- Останься.

Глаза Рыма вспыхнули удивлением.

- Что?

- Останься. Пожалуйста. Побудь со мной. Просто побудь, и всё.

Орк поднял руку и осторожно провёл кончиками пальцев по моей щеке, всё ещё мокрой от выплаканных слёз.

- Мне холодно, Линн. Я не смогу долго быть рядом с тобой, этот туман... он, кажется, немного задержался в моих костях.

- Тогда иди сюда. Иди, Рым. Под моё одеяло.

Что я делаю? Безумие. И глаза его вспыхнули совершенно безумно.

Всё равно. Будь что будет. Не хочу быть одна, не могу. Странно, страшно, невыносимо. Со дня смерти Олега я чувствовала себя такой одинокой, будто в мире никто, кроме меня, больше не жил, но теперь чувствовала это особенно остро. Теперь, когда я осознала, что всё-таки действительно умерла для той жизни, и больше не увижу того единственного, ради кого хотела вернуться. Просто быть рядом и жить.