Охота на демиурга

- Ты, наверное, хотел сказать, что меня ждут в покоях его величества? - произнёс Эдигор ровным, безжизненным голосом. - Передай отцу, что я уже знаю про императрицу. И пока не хочу ни с кем говорить и никого видеть. Всё завтра. А сейчас я иду спать.

Громдрейк хотел вновь поклониться, потому что сейчас с ним говорил уже не наследный принц, а как минимум император, но не успел.

- Гром, - Эдигор внезапно подошёл ближе, и в его глазах вспыхнуло какое-то непонятное чувство, - я давно хотел тебе предложить, но не знал, как... и духу не хватало... А сейчас, пожалуй... да... Пожалуйста, прими это. Но не считай за оскорбление. Я не хочу тебя обидеть. Это просто... знак доверия. Моего... к тебе. Возьми.

Принц говорил короткими, рублеными фразами, постоянно запинаясь и не сводя с эльфа своих странных тёмных глаз. А потом поднял руку и вложил в его ладонь кольцо со знаком императорской власти.

Ещё четыре года назад Громдрейк моментально убил бы того, кто посмел бы предположить, что он примет такое кольцо от человека, пусть и наследника. Но теперь эльфу вовсе не казалось оскорбительным принять этот знак. Именно от Эдигора, потому что он был гораздо выше тех высокородных эльфов, которых знал Громдрейк.

А ещё наставник навсегда запомнил тот, самый первый день, когда наследный принц побежал в замок, беспокоясь о своём умирающем безродном друге, взяв за руку обычную служанку.

- Это честь для меня, мой принц, - ответил Громдрейк, опускаясь на одно колено. И он ещё успел увидеть до того, как склонил голову, как в тёмных глазах Эдигора вспыхнули сразу три чувства - удивление, смешанное с облегчением и настоящей, неподдельной радостью.

И если бы у эльфа были хоть какие-то сомнения в своём поступке, то после того, как он увидел глаза наследного принца, они бы полностью развеялись.

Глава седьмая,

о Тропе Оракула

... Скажи: есть память обо мне,

Есть в мире сердце, где живу я...

А. С. Пушкин

Чем дальше мы шли, тем сильнее густел туман. Сначала он стелился по земле, обвивая кольцами ноги, затем поднялся до уровня талии, потом - груди...

Минут за тридцать пути серый, клубящийся дым достиг моих глаз. Я чувствовала себя так, как будто кто-то окунает меня в мерзкую, грязную лужу, при этом ещё и издевательски подхихикивая, прекрасно понимая, насколько сильно мне это не нравится.

Мы шли в полном молчании, но я почти физически чувствовала напряжение спутников. Рым стискивал мою руку так, что казалось, сейчас он сломает мне пальцы, а Тор пыхтел не хуже своего скакуна, нервно раздувая ноздри.

Через какое-то время я вообще перестала что-либо видеть, в том числе и собственный нос. Пространство вокруг стало серым, как грязное стекло, воздух резко похолодел, пробрав меня до самых костей, и Рым, резко сжав пальцы, тихо приказал:

- Стойте!

Очень правильная мысль - дороги не видно совсем.

- Кто бы мне объяснил, зачем я сюда попёрся, - проворчал Тор, и в любой другой момент я бы рассмеялась, но не сейчас. Потому что мою ладонь внезапно буквально выдернуло из руки Рыма, причём без всяких усилий, как будто орка кто-то внезапно перенёс в другое место.

Серое пространство вокруг меня потемнело, холодный воздух проник в лёгкие, больно сжал сердце. Я почувствовала, что совсем замёрзла - руки затряслись, плечи сжались, и единственное, чего мне хотелось, - это оказаться подальше отсюда, в каком-нибудь тёплом месте. А ещё было страшно.

И когда я об этом подумала, рядом со мной кто-то мерзко захихикал.

- Трусишка.

Я резко обернулась, словно надеясь поймать этот тяжёлый, давящий взгляд, который сейчас сверлил мне спину.

- Я не... - шепнула я замерзшими губами, почти забыв о том, что Оракула нельзя увидеть.

- Трусишка, - ещё один ехидный смешок. - А ещё уверяет всех, что ничего не боится. Глупая девчонка. Хочешь, я покажу тебе то, чего ты боишься больше всего в жизни? Боишься думать, вспоминать, чувствовать...

Я резко вздохнула и чуть не закашлялась, когда ледяной воздух в очередной раз вошёл в мои лёгкие и пронзил всё тело до самых пяток.

Оракулу нельзя отказывать... Я знала это. Чёрт, я ведь сама, сама его создала! Но разве я могла тогда подумать, что однажды мне придётся испытывать его сомнительные таланты на себе?

И как же не хотелось отвечать. Мне показалось, внутри меня что-то зашевелилось - что-то совсем маленькое, но очень больное, окровавленное, страдающее, - и, подняв свои несчастные глаза, прошептало:

- Нет...

Я с силой сжала кулаки, впившись ногтями в кожу ладоней и, зажмурившись, под тихое хихиканье выдохнула одно лишь слово:

- Показывай.

Туман вокруг меня превратился в густую, клубящуюся тьму. А потом она обняла меня, заглянула в глаза, несмотря на то, что они были закрыты, ласково охладила мою спину между лопаток, словно коснувшись этого места ладонью, и тихо сказала уже без всякого хихиканья:

- Договорились.

***

Был в моей жизни человек, который значил для меня больше, чем все на свете шоколадные конфеты, булочки и пирожные. Больше, чем любимые книжки, волшебные сказки и собственные фантазии. Больше, чем весёлые игры - прятки, догонялки и лазанье по деревьям. Больше, чем солнечный свет, зелёная листва на деревьях, птичье пение весной и запах осенних листьев. Больше, чем родители. Больше, чем сама жизнь.

Этого человека звали Олег. И мы всегда были вместе - с того самого момента, когда почти одновременно вылезли из маминого живота. Брат и сестра.

Мы никому не говорили, кто из нас старше, потому что это не имело никакого значения.

Я не представляла своей жизни без него. Все свои радости и горести мы делили пополам, и мои детские воспоминания так же неразрывно связаны с братом, как дерево связано со своими корнями. Мы делали это добровольно, сами не хотели разлучаться ни на секунду, часто даже засыпали, обнявшись.

Я понимала Олега, как саму себя, а он понимал меня. И нам обоим не нужны были никакие друзья, потому что мы давали друг другу всё. Конечно, мы общались со сверстниками, но по сравнению с тем, что для меня значил Олег, все остальные люди казались просто бледными тенями.

Родители считали, что со временем эта странная связь пройдёт хотя бы потому, что мы разного пола. Мол, мальчикам - мальчиковое, девочкам - девчачье. Но они ошиблись. С каждым годом мы всё больше понимали, что не можем друг без друга, наша связь только становилась крепче.

Мы с Олегом были не похожи друг на друга. Весь рост, видимо, при рождении достался ему, поэтому, когда я становилась рядом с братом, казалось, что я младше его года на три. Я была кудрявой и сероглазой, Олег же сражал девчонок наповал своими прямыми светло-русыми волосами и каре-зелёными глазами. С семи лет он ходил в различные секции, занимался каратэ и боксом, и поэтому к четырнадцати годам развил достаточно внушительную мускулатуру. Рядом с ним я всегда выглядела крошечной и очень тощей мышью.

- Ты - моя маленькая девочка с большим сердцем, - так говорил мне брат. - И я обожаю твои веснушки!

Я была абсолютно счастлива только вместе с Олегом. И только ему давала читать свои рассказы, стихи и сказки, которые писала с тех самых пор, как научилась держать в руках карандаш. И прислушивалась только к советам брата. Он один мог на меня повлиять, заставить изменить своё мнение, сделать то, чего я делать совсем не хочу.

Я любила Олега больше всего на свете. Наверное, нельзя так любить. Нельзя так любить, чтобы быть готовым без промедления продать душу дьяволу за того, кто тебе дорог, отречься от Бога и самой себя, лишь бы он был счастлив. Наверное, нельзя...