Костёр чужих желаний

Арха ударилась в собственное тело с разгона, как будто плашмя грудью в стену влетела. Даже дыхание перехватило. Зрение сузилось, словно она в тоннель смотрела. И на другом его конце высилась каменная трибуна посреди громадной квадратной площади. А на этом постаменте — сложенные срубом бревна и вязанки хвороста. Да ещё столб с безвольно повисшими кандалами, тёмным пальцем тычущий в небо…

Но не успела ведунья и моргнуть, как площадь от неё загородили. Деревянная решётка, в которую она вцепилась обеими руками, взорвалась, разлетелась даже не на прутья — на щепки. Лекарку подхватило, подняло в воздух. Демон стиснул девушку, прижимая, словно хотел втиснуть её в себя, спрятать внутри. Глаза цвета свернувшейся крови отгородили от Архи мир.

— Всё, — выдохнул он в волосы девушки, — всё закончилось.

В следующий миг площадь пропала, словно её тряпкой стёрли. Хаш-эд стоял в маленькой спальне с выскобленными добела простыми деревянными полами. И кроватью, накрытой лоскутным стёганым покрывалом. Пахло в комнате, как и прежде — лимонной натиркой и свежей сдобой. А в окно с частым переплётом ромбиками скреблась голая ветка с единственным, скрученным в жгутик листком.

Последний раз, когда Арха видела это окно и эту ветку, листья на ней были окрашены богатым осенним золотом.

Вот как раз после этой мысли ведунью и затрясло, как в жёсткой лихорадке.

— А где твоя кормилица? — лекарка едва сумела это выговорить сквозь выбивающие чечётку зубы.

— Здесь никого нет. И не будет.

Дан уложил девушку на кровать. Опёрся кулаками в подушку у висков ведуньи, нависнув темной громадиной. И молча смотрел на неё. Определить по каменной физиономии, о чем он думает было невозможно. Впрочем, как и всегда.

А Архе больше всего хотелось залезть под одеяло и согреться, наконец. Хотя, сначала можно и вымыться. Ведунье казалось, что от неё воняет, как от навозной кучи. Особенно от волос. И эта вонь была повсюду. Заплетённая монашками коса распустилась и грива, которой лекарка так гордилась, лезла в нос, как сгнившим мехом укрывала плечи.

Девушка попыталась одной рукой собрать шевелюру. Получилось неловко, а смрад только сильнее стал.

Дан, наконец, перестал изображать собой каменное изваяние. По-прежнему молча демон завернул ведунью в покрывало, как младенца, и просто вышел из комнаты. Не сказать, что лекарку это сильно расстроило. Эмоций, как и мыслей, в ней вообще осталось маловато. Ведунья даже сообразить не могла: реально происходящее или это ей всё только мерещится.

Сколько отсутствовал хаш-эд, Арха понятия не имела. Но он вернулся. Вытряхнул лекарку из кокона и просто разодрал на ней рубашку — от ворота и до самого подола. А лохмотья швырнул в камин. Кстати, когда он его успел разжечь, ведунья тоже не поняла.

Толстая ткань поддавалась огню неохотно. Сначала она задымилась, потемнела, как бумага. И только потом маленькие, робкие ещё язычки огня лизнули комок, подсветив грубое переплетение изнутри. И вот тут с Архой что-то случилось. Она взвыла, дёрнулась, вырываясь из рук демона. Сухие, без слез рыдания забили горло, как ватой.

А потом ведунья поняла, что сидит в ванне, полной очень горячей воды и очень пушистой мыльной пены, которая почти невыносимо пахла розами. И этот тяжёлый маслянистый аромат забивал всё — даже тюремную вонь. А ещё над ней что-то щелкало. И от этого щёлканья голова становилась лёгкой и как будто бы пустела.

— Что ты делаешь? — прокашляла Арха.

Абсолютно безумный и бессмысленный вой рвался из груди, распирал ребра.

Демон не ответил.

За спиной ведуний звякнуло, потом полилось. Хаш-эд, едва прикасаясь к ней, вымыл лекарки голову, ставшую, кажется, раза в два меньше. Потом встал рядом с ванной на колени и жёсткой, почти как тёрка, мочалкой начал буквально сдирать с девушки кожу. Это было по-настоящему больно. Но становилось легче. Сумасшествие затихало, съёживалось.

Дан поднял Арху на ноги, окатил чистой водой и бережно промокнул раздражённую, облегчённо зудящую кожу. Вынул лекарку из ванны, поставив перед зеркалом. Потянулся через плечо ведуньи, протирая ладонью запотевшую поверхность.

— Посмотри! — приказал он.

Арха упрямо замотала головой, уставившись в пол.

— Посмотри! — повторил демон, без труда подняв её подбородок.

В зеркале отражалось… странное. Наверное, это все же была сама ведунья. Вот только шевелюра её куда-то подевалась, оставив вместо себя шапку намокших темных кудряшек. Глаза выглядели ещё больше, чем обычно. К сожалению, уши тоже. Но все вместе смотрелось довольно миленько. Но не будь ведунья уверена, что смотрится в зеркало, она не дала бы девчонке напротив себя больше 16 лет.

А за спиной этой малознакомой девицы стоял хаш-эд в насквозь мокрой, с закатанными до локтя рукавами, белой рубахе. И чёрная фигурка шаверки на его фоне смотрелась совсем хрупкой. Демон обнял ведунью за плечи, как будто укутал руками.

— Вот это реальность! — сказал он тихо. — А все остальное тебе приснилось. Поняла?

Арха отрицательно помотала головой.

— Сейчас объясним.

Он снова подхватил девушку на руки и…

И объяснил. Долго, старательно, подробно и очень убедительно. Пока силы не кончились, а перед глазами бархатным занавесом не заколыхалась Тьма. Но и тогда он не остановился, доказывая, что у них совсем другая, отличная от всех, реальность — одна на двоих. Доказывая до лавы, выжигающей вены. До жара, плавящего мышцы, кости в податливую глину. До искр в темноте.

Ведунья горела, сгорала, выгорала до пепла. Рассыпалась прахом во мраке и жила. С каждым судорожным вздохом — жила. С каждым стоном — жила. С каждым спазмом она жила, жила, жила!

И везде, кругом и внутри был он — Дан. Настойчивыми руками, требовательными губами, лихорадочным шёпотом, запахом сандала и лимонной воды. И большим горячим телом, которое вновь и вновь поджигало костёр.

А потом ничего кроме тьмы не осталось. Наверное, вес мир сгорел в этом пожаре, как бумажный городок. Оставив в мягкой ласковой бездне лишь её и его. Живых.

Идея, показавшаяся сначала такой заманчивой, упорно превращалась в кошмар. То, что задумывалось как гренки, просто обуглилось и мирно скончалось, пустив к потолку вонючий дымок. А пытаясь спасти горелые хлебные трупики, Арха схватилась за сковородку, которую тут же, естественно, и брякнула на пол. И только полоща обожжённую до волдыря ладонь в холодной воде, ведунья вспомнила, что гренки, кажется, жарят с добавлением масла.

С омлетом дело пошло чуть поживее. Ну, в самом деле, не считать же уроном всего-то одно яйцо, которое она расколотила не о край миски, а об стол? Правда, ещё и скорлупа в яичную жижу попала. Но ведь многие любят блюда с хрустящей корочкой! И не принципиально, что хрустит вовсе не корочка. Главное, что хруст присутствует.

Конечно, омлет вышел не идеальный. Подозрительно жидкий, и с подозрительными хлопьями, плавающими на поверхности. Наверное, не стоило в сковороду воду подливать. Но, наученная горьким опытом с гренками, Арха решила не рисковать.

Зато чай получился что надо. И бутерброды с мёдом, украшенные веточками мяты, да ещё и ягодами малины из обнаруженного в кладовки варенья. Можно было бы ещё хлеб и конфитюром намазать. Но, во-первых, варенье изначально только дно банки покрывало. А, во-вторых, все, что имелось в наличии — кроме ягод, пущенных на угощение — Арха слопала. Она и проснулась-то голодная, как стая волков. А уж из-за переживаний, сопровождающих приготовление завтрака, желудок и вовсе взвыл дурниной.

— Чем это тут пахнет? — подозрительно принюхиваясь, поинтересовался Дан.

Ведунья может и не хотела, а залюбовалась им, стоящим на пороге кухни в расстёгнутой на гладкой груди рубахе. И с отблесками утреннего солнца на рогах.

Правда, любуясь, плиту она собой загородила.

— По плану, ты должен был проснуться позднее, — сообщила Арха.

— Н-да? — озадаченный демон поскреб ногтем затылок и ткнул большим пальцем куда-то себе за спину. — Мне пойти ещё поспать?