Страница 3 из 38
— Товарищ командир, кто ж так долго в гостях засиживается? Мы бог знает что подумали… Как оно у вас тут?
Тимофей улыбнулся.
— Все в порядке. — И поторопил бойца: — Давай к взводному по-быстрому. — Потом шумнул водокачечнику и белогвардейцу: — Освобождайте помещение.
Сняв с потолка фонарь, он поспешил вслед за ними. Перед выходом на улицу погасил огонь, тихо окликнул Глинова.
— На месте я, — тотчас отозвался боец.
— Посторожи пленных, — приказал Тулагин. — А то, если отпустить их раньше времени, всю обедню испортят.
Тимофей открыл бочок фонаря, стал выливать из него керосин на бревенчатые стены машинного отделения.
Вскоре у водокачки появился Моторин с двумя бойцами.
— Так что, командир, начинаем? — возбужденно заговорил он.
— Начинаем, — выплеснул последний керосин Тулагин. — Кто подрывать будет?
— Хмарин, — приглушенно позвал Моторин. — Готовы гранаты?
— Готовы.
«Опять Хмарин?.. Молодец парень! На все руки мастер: и рубака в бою что надо, и по части подрыва», — подумалось Тимофею, а вслух он сказал Глинову:
— Отпускай пленных.
Когда взвод на мелкой рыси вышел из перелеска и развернулся фронтом к железнодорожному полотну, ночь раскололась от взрывов: одного, второго, третьего… Водонапорная вышка рухнула, взметнув в черное небо яркие гроздья огня, здание водокачки охватилось огромным султаном пламени. Одновременно и здесь, с пади, и там, с хребта, на станцию, на запасные пути, где спали в вагонах-теплушках семеновцы, накатилось дружное «ура».
Белые встретили конников тулагинской сотни, неожиданно атаковавших станцию с тыла, разнобойными выстрелами сторожевых постов. И только когда взвод Моторина завязал настоящий бой на окраинах маневровых путей, в стане белоказаков затрубили тревогу. В районе позиций отряда Кашарова отозвались винтовочные залпы, — видимо, полковая кавалерия ударила по баргутам, помогая пехотинцам выйти из кольца.
Тимофей громко отдавал приказы на скаку:
— Обходи эшелоны слева! Окружай главное здание!
Бойцы знали, Тулагин в бою будет подавать ложные приказы, чтобы сбить с толку семеновцев — пусть думают, что станцию штурмует не менее полка.
Конники как угорелые носились между эшелонами, бесприцельно стреляли в темноте по теплушкам, создавая панику. Кто-то бросил гранату, она рванула в самой гуще выскочивших из вагона белогвардейцев.
— Вперед! Крро-оши гадов!
На противоположном, южном конце станции вовсю шумели бойцы первого и второго взводов под командованием Субботова. Но там уже серьезно заговорили белые пулеметы. Чувствовалось, семеновцы пришли в себя и сообразили, что атакованы небольшими силами.
Тимофей понимал, долго «гулять» по станции сотне не придется: белогвардейцы быстро опомнятся. К тому же взошла луна — это не на руку тулагинцам. Пора уносить ноги. Поставленная задача, пожалуй, выполнена.
Вслушиваясь в шум боя, Тимофей улавливал, что на позициях отряда Кашарова стрельба затухала, — значит, прорвались пехотинцы. А здесь, наоборот, она только разгоралась. Еще немного — и сотня окажется внутри растревоженного белогвардейского улья, выбраться из которого будет нелегко.
Тулагин передал через Моторина теперь уже не ложный приказ: «Немедленно отходить!»
Еще с вечера было условлено, что после выполнения задачи бойцы должны десятками выходить из боя и самостоятельно добираться до Колонги. Там был назначен сбор на рассвете. Однако, разгоряченные успешным налетом, конники третьего взвода устремились к центру станции, чтобы соединиться с остальными.
— Назад! — кричал Моторин. — Куда погнали? Назад!..
Его голос заглушила длинная пулеметная очередь. То, чего боялся Тимофей, случилось — крышка «улья» захлопнулась. Моторинцы сначала соблюдали порядок десятков. Вытянувшись в цепочки, они на рысях носились в узких проходах между стоящими на путях теплушками, избегая открытых мест. Но затем десятки рассыпались. У пакгаузов теплушек не было, и бойцы, бесшабашно выскочив на простор, попали под губительный огонь бронепоезда.
Тулагин поскакал к пакгаузам, чтобы вернуть моторинцев. Здесь было жарко, с лошадей уже попадало несколько человек. Тимофей сам чудом уцелел от пулеметной очереди. Он резко рванул поводья, вздыбил Каурого, который почти на месте, на одних задних ногах, развернулся назад.
— Отходить! — во всю глотку гаркнул Тимофей, бросая коня в тень ближайшего эшелона.
Но отход был отрезан. Впереди — дышащие смертоносным свинцом пулеметы бронепоезда, сзади залегло между путями до роты белоказаков, справа — пакгаузы, а слева, что крепостная стена, стояли длинные товарные составы.
Конники, яростно отстреливаясь в бешеном аллюре по страшному четырехугольнику, не находили из него выхода.
Примерно в таком же положении оказались первый и второй взводы. У них, правда, нашлась отдушина. На южной стороне станции эшелонов с войсками не было, лишь один товарняк стоял на основном пути. Между ним и главным станционным зданием образовался своего рода коридор. Им умело воспользовался Газимуров. Тимофей заметил, как бойцы второго взвода по двое, по трое ныряют в этот коридор.
Моторинцы находились в худшем положении. У них не было отдушины, а на лошади товарняк не перемахнешь.
Пренебрегая опасностью, Тимофей кружил по четырехугольнику, охрипшим голосом подавал команды:
— Спешиться! Уходить под поездами!
Более верного решения сейчас, пожалуй, не найти.
— Бросай лошадей! Под вагоны! — снова и снова старался он перекричать шум боя, хотя наверняка знал, что кавалерист ни за что не бросит коня.
Моторин тщетно искал разрывы между эшелонами, чтобы вывести через них из кромешного ада оставшихся в живых своих товарищей. И вдруг он как-то неестественно дернулся в седле, упал на бок.
— Взводный ранен! — услышал Тимофей взволнованный голос Хмарина.
Тулагин тотчас бросился на помощь Моторину, закричал неистово:
— На землю его, на землю, мать вашу…
Это подействовало. Бойцы соскочили с лошадей, подхватили раненого командира, растаяли в темной щели под вагонами.
Адский четырехугольник постепенно пустел. Полностью ушел из-под огня со своими людьми Газимуров. Увел своих ребят Субботов. Разными путями покидали станцию уцелевшие бойцы взвода Моторина. Теперь и Тулагину можно уходить.
Он уже хотел нырнуть в примеченный им просвет между двумя ближайшими товарняками, но тут из-под вагона, прямо перед его носом, вылезли два белогвардейца с карабинами наперевес. Тимофей дважды разрядил в них револьвер и пришпорил лошадь вдоль состава. Вслед громыхнул выстрел, пуля просвистела где-то у плеча. Второй выстрел сорвал с головы фуражку. «Не в Каурого, только бы не в Каурого…»
Широкий проем между составами Тимофей увидел, когда уже почти проскочил его. Стал разворачиваться — и опять столкнулся с семеновцами. В горячке не разглядел, сколько их. Стрелять не стал, дорога каждая секунда. Он резко рванул на себя поводья: Каурый с храпом вздыбился и тут же от острых тулагинских шпор буквально перелетел через ошеломленных белогвардейцев.
Лошадь вынесла Тулагина за станцию, когда луну прикрыла облачная хмарь. Потянуло сырой прохладой, приятно освежавшей мокрое от пота лицо. Он перевел Каурого с галопа на умеренный бег, затем на ускоренный шаг. Конь тяжело дышал, но не фыркал, будто понимал, что опасность полностью не миновала. Тимофей ласково гладил взмыленную шею лошади, благодарил тихонько: «Век буду помнить твою службу, Каурушка. От верной погибели спас ты меня нынче. Век буду помнить…»
Тулагин ехал падью. Это была та самая падь, по которой полтора часа назад он со взводом Моторина несся в атаку на станцию. Только атаковали они несколько ниже. Тимофей определил это по тому, что догоравшая водокачка осталась от него слева.
Станция утихомирилась. Умолкли пулеметы. Лишь изредка вспугивали ночь отдельные выстрелы где-то на южных путях.
Тулагина мучила тяжелая дума, о ребятах. Сколько их полегло сегодня? Конечно, без жертв навряд ли обошлось. Но потерь могло быть все же меньше, если бы Тимофей своевременно остановил моторинцев. Только как он мог остановить их?..