Страница 15 из 38
После этого многие казаки подались по своим станицам и поселкам, остальные ушли в тайгу.
Авдей Катанаев остался дома. На некоторое время попросились побыть у него Иван Бузгин и еще двое ребят-сослуживцев по сотне. Жизнь в Марьевской протекала спокойно. И вдруг заявились каратели. По доносу Харламина они стали хватать всех, кто служил у красных и сочувствовал большевикам. Авдею с двумя сослуживцами удалось скрыться в сопках, а Бузгин попал в руки белоказаков.
Катанаев вернулся в станицу незадолго до прихода отряда Тулагина и ужаснулся злодеяниям карателей: убиты Бузгин, Епифанцев, Карагодов, старик Викулин, Гриша Пьянников, выпороты многие станичники.
Рассказ Катанаева дополнили трое бывших полковых конников, которые уже после ухода семеновцев были схвачены дружинниками Харламина и брошены в атаманский амбар. А еще Тимофей услышал от них про ребят своих. За несколько дней до появления в Марьевской карателей в станицу забежала небольшая группа во главе с Газимуровым, командиром второго взвода тулагинской сотни. Была недолго. Красногвардейцы, узнав о приказе военно-революционного штаба насчет роспуска полка, подались по родным краям.
Выслушав бойцов, Тимофей спросил их о Любушке. Но никто толком ничего не мог сказать о ней. Лишь от Катанаева узнал он, что Настя-сестрица с какой-то молодой женщиной, подругой по санитарному взводу, уехала, кажется, в свое село — не то Голубинка, не то Глубиницы…
«Что же делать дальше? — размышлял Тимофей. — Переход к партизанским методам борьбы с семеновцами многое усложняет. Все теперь самому надо кумекать. Стратегия… Тактика… И с людьми придется не просто, каждому втолковать нужно, что Советская власть не погибла, она продолжает бороться с семеновцами «партизанской войной». Тулагин и сам еще толком не знал, как должна проходить эта партизанская война, но он чувствовал — предстоит тяжелая, жестокая драка. Не на дни, месяцы, а годы.
— Ну что, Софрон, собираем бойцов на митинг? — вопросительно взглянул Тулагин на Субботова.
— А чего митинговать? Ты командир, отдай приказ: переходим в партизаны — и баста.
— Нет, Софрон, нельзя так, — возразил Тимофей другу. — У нас теперь должна быть другая политика. Партизанство — дело полюбовное. Тут приказом размахивать не годится. Надо, чтобы казаки по совести своей согласились в партизаны идти.
— Так ведь есть же установка военно-революционного штаба: всем — в партизаны, — крутнул смоляной ус Субботов.
— Установка установкой, но недавно я тут вычитал в газетке «Забайкальский рабочий», — Тулагин достал из-за борта френча затертый клочок. — Послушай, что сказано: «Добровольческое движение в пользу революционной борьбы с надвинувшейся контрреволюцией необходимо ширить на всей территории края. Оно является верным путем успешной борьбы с семеновщиной…»
— Ну и что? — ничего не понял Софрон.
— А то, — повторил Тимофей значимо, — «добровольческое движение…»
— Так газетка-то у тебя, никак, старая.
— Почему старая? Нынешнего года.
Доводы Тулагина, видимо, все же убедили Софрона.
— Да я-то вообще не против митинга, — согласился он. — Давай соберем бойцов.
Конники выстроились у станичного правления по отделениям.
Тулагин заговорил с волнением:
— Товарищи бойцы, красные казаки! Военно-революционный штаб в силу, как вы знаете сами по обстановке — Семенов прет, белочехи прут, японцы и всякие другие берут за горло революцию, душат ее всячески… Так вот в силу этого военно-революционный штаб дает нам установку и предлагает переходить к партизанской войне. Что вы на это скажете?
Строй как воды в рот набрал. Из заднего ряда второго отделения раздался робкий голос:
— А ты-то сам как?..
— Я? — Тимофей обвел бойцов медленным взглядом. — Я оружие не складываю.
Бойцы загомонили:
— Понятное дело — воевать дале…
— Приглядеться бы надобно. Куда оно выйдет?
— Известно куда, разбредемся по одному — семеновцы шкуру с нас драть начнут.
— Не тронут, если по домам, к хозяйству…
— К бабе под подол?
— У моей бабы уже четверо под подолом, кому их кормить?
— Партизанить айда! В сопки!
— Вша заест, и волком завоешь.
Строй нарушился, смешался.
Стоявшие возле правления марьевцы тоже включились в гомон.
— А нам куда подеваться? — громче других гудел Макар Пьянников. — Останемся в станице, придут белые — крышка нам будет тут.
Рыжеусый казак из третьего взвода говорил рассудительно:
— Партизанить, конечно, можно. Дык дома сколь не были…
Глинов поддержал рыжеусого:
— Повидаться бы хоть со своими…
— Заявись домой, враз к стенке. — Это Хмарин.
«Колобок» Пляскин взбежал на крыльцо, чтобы привлечь к себе общее внимание, закричал звонким тенорком:
— Кончай баламутить! Которые желают по домам — отходи влево, которые партизанить — вправо.
Люди приумолкли и, пряча глаза друг от друга, начали делиться на две половины. Рыжеусый казак первым шагнул влево. За ним еще несколько человек. Вправо отошли остальные и все марьевцы. Глинов остался посредине.
— Не знаю, братцы, куда, — растерянно лепетал он. — Ведь дома сколь не был…
Пляскин сошел с крыльца, присоединился к правой группе, смачно выругался в адрес сослуживца.
Глинов виновато заморгал ресницами, повернул направо.
Тут же Пляскин пересчитал всех, кто отошел в правую сторону, объявил:
— Тридцать девять бойцов. Выходит, не убавился отряд, а увеличился. — Он снова взбежал на крыльцо, взмахнул над головой рукой, как шашкой, и звонче, чем прежде, закончил: — Предлагаю оставить за нашим отрядом старое название, но с новой добавкой — первая партизанская сотня. И командиром предлагаю оставить нашего боевого товарища Тимоху Егорыча Тулагина.
Утренней зарею конники партизанской сотни выехали из Марьевской. Их путь лежал в горно-лесистый район по направлению к станице Таежной — родные места Софрона Субботова. Тимофей без колебания согласился идти в те места. Во-первых, глухомань, там легче будет найти надежный стан на зиму. Во-вторых, разъехавшиеся по домам бойцы бывшего революционного кавполка в подавляющем большинстве родом из тамошнего края. Тулагин надеялся, что многие из них примкнут к партизанскому отряду. А кроме того, дорога на Таежную вела в село Голубицы. Тимофею сердце подсказывало: Любушка там. Настя-сестрица не могла ее бросить.
6
Промозглый, холодный дождь зарядил с полуночи и не прекращался в течение дня. Откуда он взялся? Октябрь — обычно сухая пора в Забайкалье.
Еще вчера стояла над приононьем погожая благодать. Было солнечно, в высокой небесной синеве ни облачка. Шатры остроконечных сопок отливали чистой желтизной. Тайга горела яркими красками золотой осени, была наполнена тихой музыкой мягкого листопада.
А сегодня не узнать окрестность. Почерневшее небо опустилось низко, вершины сопок словно просели под тяжестью хмарных туч. Обесцветился, сугрюмился мокрый лес.
Поселок Ургуй, расположенный на границе перехода горно-лесистых массивов в холмостепь, издавна славился бойкостью. Сам по себе он не ахти какой: улочка дворов в тридцать — сорок и жителей душ сто с небольшим. А вот разного проезжего народа, темных людишек тут собиралось немало. В трех верстах от поселка была паромная переправа через полноводный Онон. Она-то и придавала Ургую бойкую значимость.
В конце сентября атаман Семенов приказал посадить в Ургуе постоянный гарнизон в полусотню сабель. На него возлагались контроль за переправой и охрана временного перевалочного лагеря для совдеповцев, вылавливаемых в ближней округе специальными отрядами, станичными и поселковыми дружинами.
За последнюю неделю в ургуйском лагере скопилось уже порядочно большевиков, арестованных в разных местах, Но людей продолжали гнать сюда и днем и ночью.
И в это дождливое воскресенье к длинному сараю на краю поселка прибыла под конным казачьим конвоем очередная партия насквозь промокших, измученных людей.