Ворошилов

Встреча с родными была радостной и в то же время болезненной: столько времени не виделись, ничего не знали друг о друге. Особенно тяжело перенесла её Мария Васильевна.

Анна выставила на стол скромное угощение. Окна квартиры глядели во двор, и Клим, сидя у стола, вдруг заметил за занавеской человека. Это был старый знакомый, полицейский агент по кличке Москва, числившийся на заводе ДЮМО рабочим-вальцовщиком и следивший в последние годы за членами кружка Галушки.

Клим ничем не выдал, что обнаружил слежку. Он незаметно предупредил Николая Щербакова о незваном госте. Тем не менее Москва почувствовал, что его засекли, и незамедлительно скрылся из виду.

Клим быстро оделся, простился с родными. Надо уходить, к Щербаковым может нагрянуть полиция.

Оказавшись на улице, Ворошилов едва не столкнулся нос к носу с Москвой, который на минуту раньше успел выскочить за ограду.

Из Старой колонии дорога вела к заводу через Новую. Ворошилов и Москва шли друг за другом по деревянному тротуару, отделённому от дороги глубоким кюветом.

Вечер был ещё непоздний, на улице то там, то тут появлялись люди. Ищейка с видом прогуливавшегося человека безмятежно шагал по тротуару, помахивая толстой суковатой палкой. Климу захотелось взглянуть на шпика поближе, и он прибавил ходу. Поравнявшись с ним, окинул его презрительным взглядом с головы до ног, тот остановился, отвернулся в сторону, как бы рассматривая что-то. Клим двинулся дальше и тотчас ощутил сильный удар палки по голове и руке, которой инстинктивно прикрылся. Это и спасло его от верной гибели.

Он упал в кювет. Москва продолжал бить Ворошилова палкой с тротуара по чём попало. Клим как мог увёртывался от ударов, не в силах подняться с земли.

В этот момент неподалёку оказалась группа заводских парней: ребята шли с гармошкой и пели песни. Полицейский ищейка испугался и кинулся бежать. Парни увидели в кювете бесчувственного Клима, подняли его и понесли в колонию.

Очнулся Клим в комнате на диванчике. На него тревожно смотрели сестра Катя и её муж Иван.

— Пришёл в себя. Слава богу! — выдохнула облегчённо Катя.

Среди молодых рабочих ДЮМО, подобравших избитого, нашёлся один, который признал в нём родственника Щербины. Он работал вместе с Иваном Ивановичем, нередко бывал у него в семье и видел там Ворошилова...

Две с лишним недели пролежал Клим пластом в доме старшей сестры. Полиция его не искала, наверное, там понадеялись, что усердием агента Москвы Ворошилов теперь надолго прекратит подрывную антигосударственную деятельность.

К Климу наведывались товарищи, рассказывали о заводских новостях. В основном эти посещения происходили поздним вечером или ночью.

Постепенно молодой организм набрал силы. Через месяц Ворошилов начал ходить по квартире, а затем стал прогуливаться во дворе.

Мария Васильевна глубоко переживала случившееся с сыном. Она не отходила от него ни днём ни ночью. Первые дни неотлучно проводила у его постели, молила Бога, чтобы он помог подняться Климушке...

Как-то в одно посещение Клима заводскими товарищами он узнал от них новость: убит агент Москва. Его нашли с проломленной головой в глухом переулке Юрьевки.

Ворошилов окончательно выздоровел. Оставаться дальше в районе завода ДЮМО ему было нельзя. «И не только из-за опасности снова оказаться в лапах полицейских, — писал позже Климент Ефремович. — Здесь по-прежнему невозможно было устроиться на работу. Товарищи посоветовали мне поехать в Луганск. Это, пожалуй, было разумно: там у меня были знакомые по совместной работе в Алчевске. С некоторыми я переписывался»[31].

Друзья помогли купить билет, и он, распрощавшись с родными, уехал из Алчевска.

Луганск в конце 1890-х годов уже слыл одним из крупных промышленных центров Украины. Здесь за последнее время выросло много мощных предприятий. Наиболее крупными из них были паровозостроительный завод немецкого капиталиста Гартмана, патронный завод, трубопрокатный завод Попова, гвоздильный и костыльный заводы.

Приехав в Луганск, Клим первые дни жил в семье портного, еврея по национальности (в «Рассказах о жизни» К. Е. Ворошилов сожалел, что его имени и фамилии не помнит). В семью портного его пристроил старый друг Сергей Петрович Сараев. Они вместе работали на заводе ДЮМО, состояли в подпольном кружке Ивана Алексеевича Галушки.

Сергей Петрович работал на гартмановском паровозостроительном заводе. Он уверил Клима, что сделает всё возможное, чтобы помочь ему устроиться на работу.

— На заводе Гартмана трудится около семи тысяч человек, — говорил Сараев. — Работа ведётся не только днём и вечером, но и ночью, и очень часто в воскресные и праздничные дни. Так что трудовые руки здесь всегда нужны.

Повстречался Клим в Луганске и с другими товарищами-«дюмовцами». Особенно он обрадовался Дмитрию Параничу и Павлу Пузанову.

Пребывая в многодетной семье портного — кроме мужа и жены ещё шестеро детей, — Ворошилов понимал, что он для них дополнительная обуза. Восемь душ ютились в тесном закутке старого дома, но никто не роптал. Это была удивительно дружная семья. Несмотря на беспросветную бедность, в ней всегда царили смех, шутки. Портной и его неунывающая супруга умудрялись как-то сводить концы с концами и ещё помогали другим. Они бесплатно кормили Клима тем, чем питались сами, бережно охраняли его от посторонних глаз.

Через некоторое время Клим, поблагодарив добрых хозяев, приютивших его в трудный период, съехал от них. Теперь он ночевал и столовался у своих друзей, чаще всего у Сергея Петровича Сараева.

Наконец с помощью Сараева он поступил на завод Гартмана в мастерскую по ремонту различного оборудования. Здесь кроме ремонтных работ было налажено ещё изготовление рефлекторов-отражателей для паровозных фонарей.

Вначале Клима поставили на разовые мелкие операции, потом определили ему место у специального станка. Работал он прилежно, отдавал порученному делу все силы: изголодался по работе, стремился показать свою сноровку и умение.

Старание Ворошилова администрация мастерской оценила по достоинству, положила неплохой оклад, регулярно хвалила. Жизнь Клима налаживалась.

В целом работа в мастерской устраивала Клима, но кое-что в заводских порядках не нравилось. Например, в проходных завода рабочих, уходивших домой, тщательно обыскивали. И что удивительно, рабочих это не оскорбляло, они без возмущения поддавались обыскам. Клим однажды возмутился:

— На каком основании обыскиваете? Я никогда и ничего не крал...

Сторож-охранник опешил:

— Вы, наверное, новенький? Приказано так поступать со всеми рабочими. Не вас одного обыскивают.

— Это произвол, — не унимался Ворошилов. — Нигде этого не делают.

Ему не пройдёт это даром. Рабочие, узнав о протесте Клима, с одобрением отзывались о новичке, а руководство завода взяло Ворошилова на карандаш.

В конце апреля 1903 года Клима неожиданно вызвал к себе начальник мастерской. Он вежливо поздоровался и даже улыбнулся, а затем сказал:

— Мы обязаны вас уволить.

— По какой причине? Разве я плохо работаю? — удивился Клим.

— Мы получили указание свыше, — был ответ.

На следующий день Ворошилов оказался за воротами завода. Он вновь стал безработным. На сей раз из-за своей принципиальности.

И снова скитания. Где только он не побывал — и на близлежащих от Луганска шахтах и рудниках, и в периферийных городах Донбасса. Никакой работы нигде для него не находилось.

Сколько ни кружил Клим вокруг Луганска, всё же опять вернулся туда. Однажды на одной из улиц он встретил своего учителя Семёна Мартыновича Рыжкова. Учитель рассказал, что навсегда покинул Алчевск и теперь заведует школой при заводе Гартмана. Узнав историю с увольнением Ворошилова из мастерской по ремонту паровозного оборудования, Семён Мартынович ободрил бывшего ученика:

— Уволили тебя с завода явно несправедливо. Я постараюсь исправить несправедливость.

31

Ворошилов К. Е. Рассказы о жизни. С. 88.