Инспектор и «Соловей»

— Так что передать вашему другу? — спрашивает. — Мне не очень приятно стоять здесь у всех на виду.

— А вы кто?

— Турист. Сегодня улетаю. Не вздумайте меня выдавать. Жду ответа.

— Езжайте с богом, а вашему другу передайте, что я завязал и больше никакими делами не занимаюсь.

— Ну что же, это тоже ответ, — сказал незнакомец и пошел к трамвайной остановке.

Домой приехал я ни жив ни мертв. Чует мое сердце, что настало время держать ответ за мои прежние грехи.

Рассказал обо всем Ирине. Не хотел ее волновать, но что поделаешь, к кому пойдешь со своим горем, у кого спросишь доброго совета? В тот вечер уж не до концерта было. И у меня и у жены на душе кошки скребли.

— Может, пойти к чекистам и обо всем рассказать? — спросил я после долгих раздумий Ирину.

— Какая разница, где тебя убьют, — ответила она. Чекистов она боялась еще со времен гражданской, хотя по сути дела они ей никакого вреда не причинили.

— Я вот что надумала, — говорит она. — Попробуем еще раз от твоего благодетеля отвязаться. Давай квартиру сменяем да в Подмосковье переедем на жительство.

Совет мне показался дельным. Вокруг Москвы народу много живет, может так и затеряемся. А работу всегда можно найти. На том и порешили. С того же вечера и стали готовиться к переезду. Удалось нам найти обмен. В общем все обошлось удачно. Сперва я на работу устроился в подмосковном городке, а затем Ирину взяли в институт на переводы иностранной технической литературы. Правда, ей приходилось ездить на электричке в Москву. Уставала. Но не жаловалась. В общем, проделанной операцией мы остались довольны. Считали, что избавились от большой беды.

Подошло время Ирине рожать. Отвез я ее в один из столичных домов, где оказывают помощь роженицам. Через несколько дней сообщили мне, что родилась в нашей небольшой семье дочурка, и жена решила наречь ее Ольгой, в память своей матушки. Что вам сказать, радости нашей не было предела, жизнь приобрела совсем другие краски, смысл. Все мне хотелось хорошего побольше сделать для жены и дочки. Работал, не жалея сил, не считаясь со временем. Ради лишних нескольких целковых. Не гнушался и на стороне подработать, если позовут что подремонтировать. И сейчас, по прошествии многих лет, понимаю, что это были самые лучшие годы жизни.

А потом все пошло через пень-колоду. Но опять же надо все по порядку рассказывать. Не думайте, что это все вам ради забавы или от нечего делать злоключения своей жизни обрисовываю. Речь идет не о хорошей или плохой погоде, а о судьбе человека…

В ту пору Оленьке шел одиннадцатый месяц. Красотой — вылитая мать. Уж я и сам терялся, кого больше люблю — жену или дочь. Очень они мне дороги были и вместе и порознь. Так вот однажды, осенним промозглым вечером прихожу с работы, а у нас в комнате человек незнакомый меня дожидается. С Ириной о всяких пустяках переговаривается. Я подумал, что кто-то пришел меня на ремонт звать. Он тут же представился и глазом подмаргивает, мол, переговорить надо наедине. Улыбнулся он, полон рот золотых зубов показал. И я понял, кто этот человек. Надо бы ему сразу на порог показать да еще доброго пинка в одно место дать. Но у меня уж на это сил не было. Сказал ему:

— Говорите, что надо, здесь. У меня от жены секретов нет.

— Приятно слышать, что в мире и согласии живете, — отвечает золотозубый, и хоть разговор у него русский, а как-то слова выговаривает не по-нашему.

— Помните ли вы человека, который вам жизнь на войне спас? — спрашивает, а сам на Ирину поглядывает.

— Век его не забуду, — отвечаю. — Да и он обо мне не хочет забыть, а пора бы. Мы уже с ним расквитались.

— Мне кажется, что вы еще в долгу. Вот нужно вам встретиться и подвести итог.

— Лучше бы меня тогда расстреляли и делу конец, — говорю ему.

— Зачем такие крайности, молодой человек, — стал он меня успокаивать. — Кто бы был мужем такой прекрасной женщины, отцом прекрасной дочки! Напрасно у вас такое плохое настроение. Мы ведь вам можем устроить очень хорошую жизнь, обеспечить семью. А вы нам — небольшую услугу. Последнюю. Подчеркиваю — последнюю.

— Выкладывайте, какая вам нужна от меня услуга.

— Это уже деловой разговор. Вам обеспечат проход в одно посольство. Позже скажу, в какое. Нужно открыть один сейф. Только открыть. Ничего не брать, не выносить. Следом за вами пойдет другой человек и сфотографирует документ. Опасности для вас никакой. Посольство капиталистической страны. Идет?

Я посмотрел на Ирину, склонившуюся над колыбелью. Она подняла голову, и по ее взгляду мне стало ясно, что она не одобряет этого дела. Но этот же взгляд перехватил и золотозубый. Он уже знал, каким будет ответ.

— Это же политика, а мы ею никогда не занимались. Кроме того, и отмычки у меня нет. Давно не занимаюсь такими делами.

Золотозубый совсем расстроился. Он как-то обмяк, потерял интерес к продолжению беседы. На самом пороге сказал:

— Мадам, надеюсь, вы достаточно благоразумны, чтобы не выдать меня. И прошу вас запомнить: такие поступки, как ваш, не прощаются.

Ответил я ему грубо и надо полагать, он испугался:

— Вали отсюда. Еще раз придешь — на лезвие наколю.

Больше я его не видел. Не знаю, что на них подействовало. Моя угроза подрезать посланца или разговор, который показал им мою решительность. Надеялись, что отстанут они от нас. Но зря надеялись. Прошло некоторое время, я нашел хорошее место на большом заводе в Москве. Работа нравилась, и все тревоги стали забываться, отходить на второй план. После смены на пути к электричке догоняет меня паренек такой тщедушный и приглашает «на троих». Водку-то я никогда не любил и редко ею баловался. Предложение отверг. А он мне довольно нагло говорит:

— Чего это ты от друзей отказываешься? Ведь мы с тобой еще до войны на одних нарах спали.

— Что-то я такого не припомню, — отвечаю.

— В соседнем корпусе я был. О твоих делах много наслышан.

— Уж давно я завязал, — отвечаю.

— Жаль, жаль. А я как тебя увидел — обрадовался: вместе дело сработаем.

— И не подумаю, — говорю ему и прощаюсь. А он не отстает. Прилип.

— Может, инструмент продашь?

— Нет его у меня.

— Свистишь. А ведь я могу стукнуть куда следует о твоих прошлых делах. Срок свой ты не отсидел. Давай лучше сундук откроем. Выручка пополам. И больше мы не знаем друг друга. Иначе не развязаться нам.

— Да пойми ты, не занимаюсь и отмычки той нет. Человек ты или…

— Понимаю. Но и мне жить-пить надо. Такой случай не упущу. Ты ключик изготовь. Я через недельку опять тебя повстречаю или домой к тебе забегу.

На том и закончился наш разговор. Домой ехал с таким настроением, что в пору в петлю лезть. Попадись мне этот нэпман проклятый, который меня надоумил отмычку сделать, я бы его в клочья разорвал. Всю жизнь мне эта отмычка покорежила. Тому документы добудь, другому чужие деньги покоя не дают, а ты из-за этого рисковать должен.

Дома Ирина сразу догадалась, что у меня опять неприятности. Спросила:

— Золотозубый?

— Нет.

— А все остальное — ерунда, — рассмеялась она и стала накрывать на стол. — Не горюй, переживем.

— Ириша, мне ничего не страшно. О тебе и ребенке думаю. Как вы без меня жить будете?

Рассказал я ей о встрече с этим плюгавеньким, о его условиях. Решил их принять, чтобы отвязаться. Другого выхода нет… Есть один, но он, пожалуй, опасный. Можно его выдать милиции.

— Нельзя, Федя… Если пойдешь в милицию — с нами всеми рассчитаются… Феденька, на это дело мы вместе пойдем. Что с тобой будет, то и со мной. Если все пройдет ладно, мотнем отсюда на юг. Новые документы добудем, спрячемся.

Вскоре мне удалось незаметно сделать новую отмычку. Через несколько дней явился ко мне этот наводчик и мы вместе с Ириной отправились на дело. В городок, о котором он прежде говорил, прибыли около полуночи. Время было летнее, и мы с Ириной пристроились в небольшом привокзальном скверике, а плюгавый пошел смотреть место. Долго его не слышно и не видно было. Наверно, у нас в ту ночь была одна мысль: хоть он бы голову себе там сломал или под машину попал. К сожалению, с ним ничего не случилось. Было самое конокрадово время, когда он появился и спокойно сказал: