Лесная свадьба

Плащи еще не промокли, белье было сухим, и в стогу мы быстро согрелись. Казалось, само лето нам отдавало частицу своего аромата и тепла.

А дождь все хлестал и хлестал. Как ни старайся, но в такую погоду задремлешь, убаюканный монотонной песней дождя.

Утром Никита разбудил меня. Я раздвинул сено и выглянул: дождь хотя и стих, но не прекратился. Облака — как закопченное дно видавшего виды котелка.

— Знаешь ли, во время дождя утки полощутся, блаженствуют на воде, — заметил Никита.

— Да, блаженствуют, а мы пришли охотиться или отсиживаться под стогом? — пробурчал я.

Не хочется покидать теплое, уютное место. Но ничего не попишешь, выходить надо. И собаки поднялись с неохотой. Они медленно потягивались и зевали. Так и не позавтракав, мы двинулись к ближней старице, которая, изогнувшись подковой, концами уперлась к Кокшаге.

Мы разделились, и каждый из нас со своей собакой пошел вдоль берега, выслеживая уток. Но их не было видно. И только когда мы встретились в конце старицы, Никитина Каштанка согнала с берега одну утку. Но мы не успели даже выстрелить: ее поймали собаки. Утка оказалась подранком.

Дождь не прекращался: он то усиливался, то стихал. С фуражек за шиворот капала вода. Она стекала по спине, и от этого неприятно знобило.

Мы попусту облазили и другое озеро. Нательное белье у нас промокло, и мы решили перебраться через Кокшагу. На том берегу — колхозная пасека, и дорога домой оттуда намного короче. Но как же и на чем переправиться?!

Хорошо, что на извилистом берегу оказался брошенный кем-то старый ботничок. Он едва мог выдержать двоих. Осторожно отталкиваясь длинными шестами, мы перекочевали на другую сторону на этом утлом суденышке, а собаки пустились вплавь…

Не охотник, а кто-нибудь другой, наверное, за любые деньги не согласился бы переносить такие трудности, какие испытали мы в этот день. Промокшие до нитки от головы до пят и уставшие, постучались мы в домик пасечника. Он сочувственно. встретил нас.

— В такую погоду я и собаку не выпущу, а вы с ружьями бродите. Ай-яй-яй! — покачал он головой и, поставив котелок на треножник, развел огонь.

Пока мы скидывали мокрую одежду, наш старый знакомый, дед Николай, накрыл стол. Мы тоже развязали свой рюкзаки.

— На здешних старицах еще неделю тому назад начали палить по уткам, — гневался хозяин, разливая горячий чай. — Я не понимаю, для чего бить утку;, которая еще не поднялась на крыло?! Ведь с нее ни.; мяса, ни пуха не возьмешь…

— Правильно, дедушка! — поддерживали мы его:

— Я тоже в молодости любил охотиться, но не до срока, — продолжал он. — И пчела раньше времени на цветок не садится. Она летит только тогда, когда нектар в цветке наберется…

За разговорами потерялся счет минутам. Я взглянул в раскрытое окно: дождь перестал, в рваных облаках засияли синеватые щели. Они расширялись, оттесняя тучи к горизонту.

Выглянуло солнце. Всеми цветами радуги на листочках деревьев и траве заплясали, словно живые, оставшиеся бусинки дождя.

Пора было покидать домик гостеприимного хозяина. Мы тепло попрощались с ним.

— Будете в наших краях, заходите!. — склонил он в поклоне свою седую голову.

Мы помахали ему картузами.

— День пропал, — стараясь завязать разговор, сказал я. — Так намыкались, а пользы никакой.

— А я иначе думаю, — возразил мой приятель, шагая впереди. — Помнишь, как ты в первый раз соблазнил меня на охоту?..

Никита, по-видимому, вспомнил давно прошедшее. И я вспомнил… «Живот у меня начал отрастать», — жаловался мне Никита. (Он — бухгалтер, человек, постоянно сидящий за столом.) Я посоветовал тогда ему купить ружье и бродить по лесу. А в одно из воскресений дал ему напрокат свою старую пистонку, и мы отправились вместе.

Как говорится, первый блин всегда получается комом. Так и (мы тогда поохотились неудачно. Уставшего, еле живого, я буквально с трудом дотащил Никиту до дому и поклялся больше ни разу не брать с собой.

Когда дня через два или три мы встретились с ним, он первым заикнулся. об охоте:

— А знаешь, я ведь в тот день на целый килограмм похудел.

Пришлось и в следующее воскресенье составить ему компанию. Только на этот раз я не посмел вести его далеко. Насвистывая в манок, я прямо перед носом у Никиты посадил на ель рябчика. Мой компаньон выстрелил и, подхватив птицу, как ребенок, запрыгал от радости.

И я ничуть не удивился тому, что через пару дней Никита повел меня в магазин с просьбой помочь ему выбрать ружье. Появилась у него и собака.

С тех пор много лет мы охотимся вместе, как родные братья. Теперь Никита стойко переносит все охотничьи невзгоды, его не удерживают ни холод и ни зной, не страшит самая дальняя дорога.

СИРОТЫ

Перевод Л. Ятманова

Километрах в двенадцати от нашей деревни есть место, которое давно заприметили охотники. Здесь, у озера, густо разросся ивняк. А позади него сплошной стеной стоят старые, крепкие сосны. Стоят спокойно, величественно, словно охрана какая.

Вот в этом укрытом от ветров убежище дикие утки обычно выводят свое потомство. Ну а когда полыхнет студеным дыханием осени, собираются крылатые семьи в дальнюю дорогу. Тогда-то не зевай, охотник! В такое время есть чем поживиться.

Каждый год и я спешил к Тумъеру (так называется это озеро). Одна такая вылазка особенно запомнилась.

Решил я отправиться на озеро с ночевой, чтобы всласть поохотиться. Добрался до захода солнца, заглянул в свой старый шалаш. Там все в порядке, о ночевке можно не беспокоиться.

Пока солнце не зашло, притаился я на бережку, стал ждать, не покажутся ли утки. Вечером, как известно, они начинают летать в поисках пищи.

Прошло немного времени, прилетела на озеро стая чирков. Хлопотливо рассыпались кто куда, ныряют под ряску, которой здесь видимо-невидимо. Вскоре послышались новые звуки — свист утиных крыльев и характерный «говор» крякушек. На воду они, однако, садиться не стали. Сделали круг над озером и исчезли вдали. Видимо, как я ни таился, они меня заприметили.

Едва я снова укрылся в высокой траве, как вдруг заметил, что из-за кустов выплыли другие крякушки. Шестеро!

Вскинул ружье, да, видно, сделал это неосторожно. Утки с громким кряканьем шарахнулись в разные стороны.

Я, конечно, мог достать выстрелам беспокойно плавающих крякуш. Но внезапная догадка удержала меня от этого. Я понял, что это подросшие утята, пока не умеющие взлетать. Видимо, они рано остались без матери… Может быть, защищая своих детей, она стала жертвой, ястреба…

Я опустил ружье и ушел ночевать в свой шалаш, не тронув утят.

Утром проснулся, когда солнце уже было высоко. Тихонько подошел к озеру. Утята-сироты, спрятав головы под крыльями, крепко спали, пригретые солнышком. Спали на открытом месте, не таясь, не опасаясь никого.

Я долго глядел на безмятежно спящих птиц. Пройдет время, вместе с другими утками улетят они в дальние края, а весной, возможно, возвратятся вновь сюда. Тогда, наверное, я не откажусь от охотничьего трофея. А пока… А пока я стал обходить это озеро стороной, словно боясь, что встречу там и других осиротевших птиц.

ДОБРОТА

Перевод З. Макаровой

Хотя уже начало осени, но солнце палит, как во время цветения ржи. Над головой не видно даже облачка с овчинку: небо чистое, лазурное.

Иной год в эту пору перепадают теплые дожди, в лесу густо выслаиваются грибы, непрестанно раздаются голоса: «Ау-у! А-у!»

Но нынче грибы не уродились. Поэтому кругом стоит тишина. Не слышно веселого щебета птиц. Й все же мы с приятелем, взяв ружья, пошли в лес побродить, освежиться.

В лиственном лесу чувствуется приятная прохлада и свежесть. Вдыхаешь воздух, как целительный бальзам. Мы подняли два-три семейства рябчиков. Они, взлетев, садились на деревья и терялись в ветвях. Мой друг пробовал свистеть в манок, но напрасно: молодь еще не отделилась от матерей и на манок не шла.