Лесная свадьба

Скрипит снег под ногами, свистят полозья саней — идут, едут в Лапкесолу люди. Кто в церковь, кто в гости к родным, а кто и в школу — любопытно, что там будет? Над крыльцом горит фонарь, освещает расчищенную под метелку дорожку, нескольких лошадей, жующих сено, людей, спешащих сюда. «Здесь тоже празднуют рождество, — думают приезжие. — Заглянуть, что ли?» — и поворачивают к школе.

Сакар посмотрел из-за занавески и удивился: сидеть уж негде, а люди все идут и идут: молодежь, старики, женщины.

За сценой зазвенел школьный колокольчик, из-за занавесок вышел кудрявый белолицый парень.

— Товарищи, соседи! — начал он. — Советская власть, партия коммунистов и наш вождь Владимир Ильич Ленин дали свободу всем трудящимся. Освободился от гнета и марийский народ. В вольной жизни широко раскрылись таланты и способности наших людей. Мы сегодня споем вам новые песни, покажем спектакль. Надеемся, что в дальнейшем к нам присоединится и молодежь из других деревень…

— Кто это, откуда? — зашептался народ.

— Это Иыван, сын Степана Пашмакова, — объясняют курыкымбальцы.

Колокольчик звенел еще несколько раз, прежде чем стихли разговоры. Раздвинулся занавес. На сцене празднично одетые девушки и парни. — «Интернационал!»— бойко объявляет тот же кучерявый веселый парень. И люди впервые слышат на родном своем языке гимн трудящихся всей земли:

Вставай, проклятьем заклейменный

Весь мир голодных и рабов…

Вслед за тем вышел Сакар и прочел стихотворение:

На высоком на дубу

Птичья стая собралась.

— Коль мы вместе, — говорят, —

Нам и ястреб не указ…

И снова песня:

Раз береза, два береза —

Сто двадцать листочков…

Одна мелодия сменяется другой. Веселая песня уступает место задумчивой:

…Горя дитяти мать не знает,

Материнского горя дитя не знает…

Растревожила песня? Зато следующая развеселит! И уже хлопают все в ладоши, просят еще спеть. Ну что ж, все правильно: веселиться так веселиться. И девушки запели горномарийскую песню «Если да за орехами вместе не ходить…» Тут уж не выдержали зрители, закричали:

— Вот как могут!

— Вот это праздник!

— Молодцы!

— А песня-то, песня-то какая!..

И даже Павел Дмитриевич, никогда раньше не слышавший и не видевший такого, ожил и будто помолодел — он уже не сидит насупившись, не трясется над школьным имуществом. Легко на душе.

Перерыв. Школа шумит, как улей. Сидевшие сзади лезут вперед, спорят, отвоевывая себе местечко поближе. Никто и не думает уходить. И уже жарко стало, душно. Люди стягивают шапки, распахивают зипуны и полушубки — и не подумаешь, что школа не топлена несколько дней.

Вновь звон колокольчика. Открывается занавес. Что это такое? Изба, что ли, на сцене? Вот печь, стол, лавки… Сидит за прялкой пожилая женщина. Бородатый старик клянет, ругает дочку… Какая знакомая картина! Затихли зрители. И вот, когда пьяный и жалкий старик в безвыходном горе перекинул через потолочную балку веревку с петлей, когда сунул в петлю голову, так страшно, так жутко стало зрителям, что не выдержали некоторые и хотели уже броситься спасать старика…

Не расходились и после спектакля. Долго еще все вместе пели под гармонь, плясали, играли в разные игры. Нет ни пьяных здесь, ни покалеченных, ни убитых…

16

Сдвинулась, бесповоротно сдвинулась жизнь в деревне. Пока еще вроде бы незаметно для глаза, чуть-чуть, но сдвинулась к лучшему.

Как быстро летит время. Уже и новое лето настало. Кажется, совсем недавно приезжал сюда на каникулы студент педтехникума Йыван Пашмаков. И вот он снова здесь. Идет по свежей весенней траве, осторожно поддерживая под локоток невысокую русоволосую девушку. Они говорят о чем-то, посматривая друг на друга. И спутница Иывана, улыбаясь, поправляет свои пышные волнистые волосы под красной косынкой-пролетаркой.

Кто же эта девушка? Ни за что не узнать! Ни за что не узнать в ней ту маленькую, донельзя худую девочку-стригунка, помощницу Миклая в его трудном весеннем пути в Казань с детьми-сиротами. Это Фрося Андреева. Она была самой старшей в той группе, что отправлялась в голодный год в детский дом. И как же она расцвела, похорошела… совсем взрослая.

— Как хорошо здесь, — говорит Фрося, трогая рукой ветку черемухи, растущей у школы.

— Да, хорошо. Только ты уедешь в Казань, а я останусь здесь, в школе. Буду. учить детей, а может, в ликпункте буду преподавать — куда направят…

— И я потом приеду сюда. Только ты жди меня, ладно?

Увидев их, на крыльцо вышел Павел Дмитриевич.

— А, Пашмаков? — протянул он. — А это кто с тобой? — и он пристально посмотрел на Фросю. — Почему я не знаю?

— Меня? — переспросила Фрося. — Но вы же меня учили. Я Андреева. Фрося. Сейчас живу в Казани, учусь на рабфаке.

— Да-да… Выросла…

— Павел Дмитриевич, а разве сюда никто не пришел? — спросил Йыван.

— Нет. Кто должен прийти? — подозрительно посмотрел на ребят учитель.

— У нас организуется ячейка РКСМ.

Учитель ничего не сказал, только повернулся и направился в свой огород, что-то приборматывая под нос. Когда он отошел, молодежь прыснула от смеха, передразнивая учителя.

На организационное собрание прибыла Зина Антонова, круглолицая, ясноглазая девушка в русском платье — дочь убитого во время мятежа председателя Кужмаринского волисполкома. Заехав в Звенигове в кантком союза молодежи, она нашла время и сходить на могилу отца. Стояла там, вспоминала. А вспоминать было ох как трудно…

Когда собрание уже началось, из Курыкымбала подошел Сакар с молодежью.

— Не опоздали?

— Заходите, заходите! Как раз вовремя, — ответила Зина.

А у школы ходят взад-вперед девчата из Лапкесо-лы, поглядывая на окна: что там, уж не спевка ли?

— Да что же вы ходите?! Идите сюда, — кричит. им Сакар.

Девушки сразу же вошли, но, увидев незнакомых, скромно сели на лавку за печкой. Они сидят, сложа руки и отворачивая лицо, а горожане со смехом тянут их в центр комнаты…

На этом первом собрании в РКСМ были приняты четверо ребят. Руководить ячейкой поручили бойкому и смышленому парню Виктору Осипову.

А что же Миклай? Где он? Куда занесла его бурная волна жизни?

С направлением облисполкома прибыл он в родные места — в Звениговский кантон. Ходит по деревням, собирает людей, беседует с ними, проводит собрания, на которых разъясняет статьи Михаила Ивановича Калинина о Советах и рассказывает своими словами, как будет строиться их работа в дальнейшем. Забот хватает, словом. Нужно подбирать Нужных людей для работы в местных органах власти, агитировать за них народ.

Побывал он и в Лапкесоле. Посмотрел на свой заколоченный дом, заросший бурьяном двор. Уезжая, он отдал все хозяйство тестю, Маленькому Одокиму. А дом так и остался гнить. Миклай присел на повалившуюся ограду, задумался…

— Что смотришь, вернуться хочешь?

Миклай оглянулся. Перед ним стоял Микале.

— Комиссаром стал… — протянул Микале. — Нет уж, теперь не вернешься. Без коммунистов поживем…

— Рано радуешься. Будут в деревне коммунисты! Вот соберем сегодня люден, будем выдвигать активистов для работы в РИКе. Здесь райисполком будет, понял?

— Понял, понял, — пробормотал Микале.

В последнее время он притих. И есть от чего. Арестовали сына. В деревне организуется, говорят, товарищество по совместной обработке земли, и ходят слухи, что будто бы собираются отобрать у них с Кавырлей мельницу. Да тут еще этот РИК…