Элнет

В это время семинарское начальство стало жестче проводить политику русификации. Бобровников, сменивший Ильминского на посту директора, а потом и Воскресенский сначала как будто придерживались политики Ильминского. Но в эпоху разгула реакции Воскресенский целиком попал под влияние Богданова.

Притеснения Богданова не сломили семинаристов, а лишь озлобили их. Вскоре ретивый. помощник директора сам стал бояться семинаристов, даже перестал ходить по вечерам в семинарию. 29 сентября 1909 года в семинарии произошел самый настоящий бунт.

Вечером, после ужина, семинаристы гурьбой высыпали из столовой, с пеньем «Марсельезы» и с криками: «Долой Богданова!» — поднялись в классы. Потом, разломав в уборной печь, вышли во двор с кирпичами в руках и принялись бить стекла в преподавательском корпусе.

Воспользовавшись случаем, Богданов вызвал полицию. При обыске была найдена целая библиотечка — около восьмидесяти различных революционных брошюр и книг. Семерых учащихся полиция арестовала, около тридцати было исключено из семинарии с волчьими билетами. С остальных взяли подписку: каждый семинарист обязался не нарушать семинарских порядков и беспрекословно подчиняться воле начальства. Григорий Петрович тогда чудом удержался в семинарии.

После этих событий Богданова из семинарии перевели директором народной школы в Симбирскую губернию.

В такое бурное время Григорий Петрович окончил семинарию.

Он спокойно учительствовал уже два года, и вот надо же было снова попасть в беду… А впрочем, будь что будет, под лежачий камень и вода не течет! Григорий Петрович надел картуз, запер школу и пошел к попу.

Старик поп внимательно выслушал его, похвалил за намерение обзавестись семьей, но, в конце концов, сказал:

— Яшай Никифоров не в моем приходе. Мы с отцом Сидором поделили Аркамбал, одна половина моя, другая — его. Так что тебе с отцом Сидором надо поговорить.

Григорий Петрович пошел к отцу Сидору.

Тот тоже внимательно его выслушал, кивая головой, то и дело повторяя: «Та-ак», «та-ак». Григорий Петрович совсем уж было решил, что дело сделано, как вдруг отец Сидор сказал:

— Я ей дал уже одну выписку из метрики, другой не дам. Обвенчать вас тоже не могу, она уже обвенчана.

— Нет, батюшка, она не венчалась.

— Венчалась, не венчалась — этого я не знаю, а знаю, что давал ей выписку из метрики для священника Аринского прихода. Если он напишет справку, что не венчал>ее, тогда другое дело.

— Я принесу такую справку.

— Кроме того, нужна выписка из метрики, которую я ей дал.

— И это будет, батюшка!

Поблагодарив попа, Григорий Петрович пошел к Яшаю.

4

Когда Григорий Петрович вошел во двор, Чачи на крыльце разговаривала с Япушем.

— Чачи, — сказал Григорий Петрович, — я иду в Морки.

Она посмотрела на него с удивлением.

— Нужно принести справку от аринского попа, что ты у него не венчалась. А где бумага, которую тебе дал отец Сидор?

— Какую бумагу?

— Когда ты выходила замуж, отец Сидор давал тебе выписку из метрики?

— Какую выписку?

— Ну, как тебе объяснить? «Письмо», — как говорят марийцы.

— Письмо? — испуганно переспросила Чачи. — Оно в сундуке осталось.

— В каком сундуке?

— Ну там… с вещами…

Григорий Петрович приуныл. Из сундука, оставшегося в доме Чужгана, метрику не скоро достанешь.

Япуш с удивлением смотрел на сестру и Григория Петровича. Ведь сестра все это время пряталась в лесу, только что вернулась: о чем они говорят с Григорием Петровичем, какие у них могут быть дела?

А Чачи не спускала глаз с Григория Петровича. Почему он вдруг стал таким печальным?

Но тут Григорий Петрович тряхнул головой, схватил Чачи за руку и с жаром сказал:

— Ну что ж, будем жить в гражданском браке!

Хотя Чачи и не поняла, что значит «жить в гражданском браке», ее обрадовало, что у Григория Петровича повеселели глаза.

«Пусть хоть весь свет будет против меня, я не отступлю!» — подумал он про себя и, взяв Чачи за руку, шагнул через порог избы.

Япуш, удивленный еще больше, побежал в кудо[19], где мать готовила обед.

— Мама, к нам Григорий Петрович пришел!

«Зачем? — оробела Яшаиха. — Зачем это учителю понадобилось к нам приходить? Может, — тоже пришел ругать Чачи за то, что она сбежала от мужа?»

Яшаиха посидела немного в раздумье, потом вдруг заторопилась:

— Япук, я в избу схожу, а ты присмотри за котлом… Если побежит через край, помешай половником.

Япушу тоже не хотелось сидеть в кудо. Наверное, Григорий Петрович сейчас рассказывает что-нибудь чрезвычайно интересное. Япуш так и подумал: «чрезвычайно интересное». Он умеет выражаться несколько витиевато, ведь этой весной он закончил школу и прочел много хороших книг, которые давал ему Григорий Петрович…

Похлебка побежала через край котла, зашипела, попав на огонь.

Япуш схватил половник и принялся мешать, но его мысли были далеко.

«Прежний учитель был совсем не похож на Григория Петровича, — думал он. — Да и как он учил! Придет в класс, задаст задачу, скажет: «Решайте!», а сам уйдет и возвратится только к концу урока. Если кто-нибудь не успел или не сумел решить задачу, он аспидной. доской колотил того ученика по голове Прежний учитель почти всегда бывал пьян и по-марийски ни одного слова правильно выговорить не мог Хорошо, что его сняли, а то не пришлось бы Япушу читать хорошие книги…»

Только за плохое преподавание учителя, конечно, не сняли бы, да, на счастье, он поругался с отцом Видором., По правде сказать, виноват был сам поп но жизнь такова, что по большей части виновный оказывается правым, а правый — виноватым. Конечно, Япушу, по его годам, еще не положено знать такие веши, но в деревне взрослые, не остерегаясь, говорят при детях все, что угодно. Поэтому ребята раньше времени узнают о многом, совсем неподходящем для их возраста. О ссоре попа Сидора с пьяницей учителем Япуш услышал в ночном…

Ночное! Это слово и сейчас заставляет мое сердце биться сильней! Наша деревня стоит в лесу. Урожаи у нас бывают плохие, овса не то что лошадям, самим на похлебку и лепешки едва-едва хватает. Лишь сойдет снег, лошадей выгоняют на подножный корм — в лес, на луга. В ночное гоняют лошадей по большей части молодые парни, девушки и подростки. Иной раз идут и старики, которым не спится по ночам.

Лучше всего в ночном в середине лета. Ночи в эту пору короткие, теплые, светлые. Но все равно на опушке разжигается костер. Золотые искры летят в небо. Высокие дубы и сосны кажутся сказочными богатырями. Листья на деревьях шелестят, словно о чем-то шепчутся между собой.

По всему лугу, то здесь, то там между кустами слышится похрустывание веток, фырканье лошадей, позвякиванье бубенцов и колокольчиков.

Старики сидят у костра, вспоминают прошлое. Подростки слушают их, навострив уши, или затевают какую-нибудь игру. А те, что постарше, которые считают себя уже женихами и невестами, держатся в сторонке. Частенько между парнем и девушкой зарождалась любовь здесь, в ночном…

Девушки, стреножив своих лошадей, собирают цветы, плетут венки, затевают пляски, заводят песни.

Одну девушку, которую я знал в детстве и не раз видел в ночном, не могу забыть до сих пор. Звали ее Почук. Всю ночь напролет она пела и плясала, не зная отдыха. Она была небольшого роста, стройная, красивая, ее чистый голосок звучал, как серебряный колокольчик… Каких только песен не знала Почук. Она умела петь, подражая и старухе, и молодой щеголихе, и свахе на свадьбе, сама сочиняла шуточные песни…

До чего ж хорош горох

При любой погоде!

Не нарвать ли нам гороха

Ночью в огороде?

Ах, горох, как сахар, сладок!

Мы едим — не осуждайте.