Элнет

— Я верю тебе, но осторожность никогда не помешает. Теперь скажи, стихи, что ты обещал написать, готовы?

— Вчера закончил. — Григорий Петрович взял со стола листок бумаги. — Вот послушай. Что не понравится — говори, не стесняйся.

Смотри, как богато живут господа!

За какие ж труды сладко пьют и едят,

Нарядно одетые ходят всегда

Наш земский начальник и жулик Панкрат?

Хоромы возводит и хлеб им растит

Крестьянин-бедняк. Во всем — его труд.

Тогда почему ж его собственный сын

Всегда голодает, раздет и разут?

Богачи и начальники — нет им числа!

Сосут его кровь из году в год.

А карт чимарийский[9], поп и мулла

Обманывать им помогают народ.

И главный из них — это сам император,

Как бога его почитать нам велят.

Но на костях трудового народа

Царя золотые палаты стоят.

Крестьянин марийский, вставай, поднимайся,

Объединяйся с рабочим скорей,

Оружье готовь, собирай свои силы,

Чтоб свергнуть проклятую власть богачей!

Тогда лишь увидишь ты солнце, и дети

Тогда расцветут, словно маки весной.

Марийский народ, вставай, поднимайся,

Скорей поднимайся с врагами на бой!

— Неплохо, — одобрил Василий Александрович, — с огоньком написано. Вот только начал ты с конкретного, а кончил — абстрактно. Если уж начал говорить о земском начальнике и Панкрате, то давай до конца о них договаривай. И сказать-то есть, о чем: например, ты мог бы рассказать о том, как Панкрат спаивал сход в караулке, как он получил мирской приговор, написал бы о переделе земли, о хуторах. Если обо всем этом напишешь, то твои стихи заденут за сердце нашего мужика. Подумай, и, надеюсь, ты согласишься со мной. А теперь знаешь что, сходим к землемеру, посмотрим, чем Он сейчас занимается.

— Я к землемеру не пойду.

— И с ним поспорил?

— Нет. Я не пойду потому, что он живет у Панкрата.

— Вот чудак! Ты же идешь не к лавочнику Панкрату, а — к землемеру Алексею Антоновичу Огородникову. Кстати, ты слышал, как его величают наши мужики?

— Нет…

— Они ему вместо «ваше благородие», говорят «ваше огородие».

— Да, смешно…

— Ну, пошли.

По дороге Василий Александрович снова упрекнул Григория Петровича:

— Надо же такое ляпнуть о Столыпине при земском начальнике. Попадешь в неблагонадежные, начнут за тобой следить, не разрешат тебе никаких чтений в школе, да и самого, может случиться, из учителей попросят.

Григорий Петрович и сам сейчас понимал, что допустил ошибку, но что теперь поделаешь? Просить извинения у Зверева? Эх, лучше бы вообще его не знать!

— Это ты меня к Звереву привел, — словно оправдываясь, сказал Григорий Петрович.

— Значит, по-твоему, я виноват? Да ты пойми, я тебя ругаю не за то, что ты ходишь к Зверевым. Ходи, сколько хочешь, и против Тамары я ничего не имею. А за то, что ты язык в нужную минуту попридержать не сумел. Это уж никуда не годится. Ну ладно, не убивайся, может, все обойдется, как говорится, без последствий.

…Василий Александрович оказался прав: на этот раз все обошлось благополучно.

В-субботу после уроков Тамара зашла к Григорию Петровичу.

Учитель подал ей стул. Она села. Григорий Петрович сел против нее. Тамара, видимо, ожидала, что*- Григорий Петрович заговорит первым. Но он молчал. Тамара тоже молчала. Потом встала, кивнула и пошла к двери.

Григорий Петрович ее не остановил. Уже взявшись за ручку двери, Тамара обернулась и достала из муфты конверт.

— Мама прислала вам письмо.

Григорий Петрович взял письмо и, как только Тамара вышла из комнаты, вскрыл конверт.

В конверте был небольшой листок топкой хрустящей бумаги.

«Уважаемый Григорий Петрович!

Наша пулька осталась незаконченной. Сегодня се надобно закончить. Происшедшему инциденту не придавайте большого значения. Конечно, Матвей Николаевич, как верный слуга престола, не мог потерпеть высказываний о Столыпине в таком тоне, и никому другому он подобного не простил бы. Но вы еще молоды, и все мы любим вас, как родного. Поэтому ждем вас сегодня к шести часам. Конечно, вам придется попросить извинения у Матвея Николаевича, но это для вас не обидно, так как он человек почтенный и намного старше вас.

Уважающая вас О. Зверева».

Прочитав записку, Григорий Петрович почувствовал большое облегчение. Инцидент, говоря словами Василия Александррвича, окончился без последствий. Видно, старики Зверевы его действительно любят. Но почему же тогда- так изменила к нему свое отношение Тамара? Надо идти, может быть, сегодня все прояснится.

6

На вторую неделю после Нового года Яшай Никифоров с. дочерью опять поехали на смолокурку. Правда, их очередь гнать смолу подходила только через четыре дня, но надо было заранее заготовить дрова, потому что по глубокому снегу сразу подвезти их будет трудно.

В один день с ними на смолокурку пришел и дед Левентей с лыковым пестерем за спиной и с ружьем. С ним был молодой парень тоже с пестерем и ружьем.

Чачи взглянула на парня и сразу же узнала в нем того охотника, который, как лесной Нончык-богатырь, раскидал налетевших на него мужиков.

И Сакар узнал Чачи. Он не думал, что встретит ее в лесу, потому намеревался нарочно сходить в Аркам-бал. И Чачи не ожидала, что ей придется так вот встретиться со своим Нончыком-богатырем. Поначалу, если правду сказать, молодой охотник запал ей в душу, но за два месяца, прошедших со времени их встречи в лесу, ей стало казаться, что все это было сном, и постепенно она стала забывать парня. Что поделаешь — такова жизнь… А сейчас парень стоит перед нею и не сводит с нее глаз…

— Здравствуй, Яшай, добрый день, Чачи, — донесся до ее слуха голос деда Левентея.

— Здравствуйте, дядя Левентей, — ответил Яшай.

— Что, снова вышел гнать смолу?

— Да нет, пока приехали дрова заготовить. Чачи, поставь-ка чаю, гости, наверное, пить хотят.

— Я сам, знаешь, чаю не пью, — отозвался-старик, — разве что Сакар станет пить?

— Не буду, — коротко ответил Сакар.

— Какой охотник пьет чай? — засмеялся дед Левентей. — Мы пьем холодную воду. Вместо чая мы сейчас сварим суп из зайчатины. Давай-ка, Сакар, обдери зайца. А ты, Чачи, почисть картошки, если она у вас есть.

Яшай взял лыжи, стоявшие в углу шалаша, заткнул за пояс топор:

— Дочка, помоги деду Левентею суп варить, а я схожу за лыком.

— Чачи без меня справится, а я с тобой за лыками пойду, у моей старухи лапти прохудились, придется новые плести. — Дед Левентей снял из-за спины пестерь, повесил его на сосну возле шалаша и бросил Сакару через плечо: — Варите в большом горшке.

Чачи с Сакаром зашли в шалаш. Там никого не было. Кюсолинские смолокуры были заняты своим делом: один колол дрова для котла, другой гнал смолу.

Сакар скинул пестерь, достал оттуда белого зайца, подвесил его под потолок и вынул из кармана нож.