Круг

— Мог бы не говорить, я без тебя знаю: богачи всегда бедняка обидят, — отозвался старик.

— Ну, ну, я же пошутил, — смутился парень.

— У тебя, брат Кугубай Орванче, нет никаких причин так говорить, — вставил свое слово мариец с нижнего конца деревни, — бросим жребий, кому что достанется.

— Мне-то хороший участок не достанется, — сказал Кугубай Орванче и закурил трубку.

Все двинулись на первый участок. В шапку покидали жребии на десять человек, парень в сапогах встряхнул жребии, зажал шапку. Орлай Кости опустил в нее руку.

— Достался участок Алкеч, — сказал он.

Потом перешли на второй участок, па третий, на четвертый — и только последний жребий вышел тому десятку хозяев, в которую входил Кугубай Орванче. К этому времени он совсем выбился из сил.

Взяли прутик потолще, разрезали на десять кусочков, каждый поставил на одном из кусков свою тамгу, и жребии положили в шляпу.

Когда закончили раздел, Кугубай Орванче вынул из-за пояса топор, вытесал кол, сделал метку-зарубку и вбил кол на краю доставшегося ему участка.

— Ладно, хоть трава тут не ахти какая, да уж какая досталась, — сказал он соседу.

— Если б твои участок достался кому-нибудь с нижнего конца, заставили бы снова тянуть жребии, — сказал сосед, — это только мы такие безответные.

— Да ладно уж, браток! Наверное, сам бог так рассудил…

На другой день всей деревней вышли косить.

Орлай Кости, досадуя на то, что ему полагается только один пай, как обычно, принялся пилить жену.

— Только девки у тебя живучи, а чтоб сына вырастить, на это тебя нету!

— Ох, отец, для чего ты это говоришь? Ведь на все воля божья… Что я могу поделать…

— «Что я могу…» Хоть бы один сын! А то майся тут — поле на одну душу, покос на одну душу! Эх, баба!

— Можно, как и в прошлые годы, прикупить несколько десятин.

— Сам знаю, что можно прикупить. А где деньги взять?

— Мои холсты продашь, вот тебе и деньги.

Дарья знает, что у мужа деньги есть, но завела речь о холстах, чтобы он не злился.

— Ну, тогда другое дело… Так что, когда голодранцы придут продавать свои сенокосы, ты их не гони, напои чаем, можно и водочки налить по полрюмки…

— Сумею, отец.

— Ты бы лучше сына родить сумела…

— Опять…

— Ладно, ладно, не спорь. Что муж велит, ты исполнять должна, ибо ты не что иное, как «сосуд дьявольский».

— Да будет тебе издеваться-то…

— Ладно. Некогда мне с тобой тут время зря терять. Кто придет участок продавать, пусть ждет, я через час вернусь.

— Далеко ли идешь?

— В лавку. Там, говорят, сегодня косы-литовки привезли, и брусок нужно купить.

Вернувшись из лавки, Орлай Кости прошел в избу, сел на лавку и, задумавшись о чем-то, молчал. Жена не осмеливалась заговорить с ним. Потом Дарья пошушукалась с Настей, и дочка спросила:

— Отец, о чем закручинился?

Он не ответил, но в свою очередь спросил:

— Никто не приходил?

— Никто, — ответила Дарья.

— Народ сильно напуган, — сказал Орлай Кости, — давеча урядник из волости Унура Эбата и работника с мельницы заарестовал.

— За что? — в один голос спросили Дарья и Настя.

— Говорят, Эбат каких-то бунтовщиков из волости в волость возил. Еще говорят, он замешан в том деле, когда в Боярсоле приезжего барина хотели сжечь. Вроде бы и оттуда пятерых забрали. Эх, не стало нигде покою. Не знаю, куда только жизнь идет.

— Тебе-то какое дело? Твое дело — сторона, — сказала жена.

— Кто против властей идет, тот против богатых, — наставительно ответил ей Орлай Кости.

— Не так уж мы богаты, чтобы нас трогать, — стараясь успокоить мужа, сказала Дарья.

— Да и не бедны, — обиделся Орлай Кости.

Настя, услышав, что отец считает себя богачом, чуть не рассмеялась, но, перехватив испуганный взгляд матери, прикрыла рот платком, вроде бы закашлялась.

На сенокосе тоже только и разговору было, что об Эбате и арестованных боярсолинцах. За что их взяли, никто толком, не знал.

— В Сибирь сошлют, — уверенно сказал Кугубай Орванче. — Для арестантов туда дорога с дедовских времен проторена.

Свой участок сенокоса Кугубай Орванче выкосил за один день. На другое утро принялся косить участок Эбата. Вдруг на луга прикатил староста, с ним лавочник.

Староста спросил:

— Орванче, который участок Эбата?

— Вот он, я его кошу.

— Почему ты косишь?

— Он же мне свою лошадь оставил.

— Ну и что с того?

— Сам посуди: Эбатова лошадь, как и твоя, — тварь живая, она тоже есть-пыть хочет.

— Это меня не касается. Участок арестованного Эбата Унурова общество определило передать вот ему, — староста указал на лавочника. — К его сыну как раз приехали ученые гости, они желают покосить немного, заняться гимнастикой.

— Говоришь, общество определило? — переспросил Кугубай Орванче. — Когда же оно успело, ведь сходку не собирали?

Между тем лавочник вылез из тарантаса и пошел измерять шагами длину и ширину участка.

— Ой, старик, ну, не чудак ли ты, ведь общество — это я! Раз вы поставили меня старостой, значит, мое слово все равно, что решение общества. Забирай свою косу в ступай домой!

— Не пойду!

— Не пойдешь домой — пойдешь в тюрьму! Где тебе лучше будет, а?!

— Ну, ладно, — Кугубай Орванче резко поднял косу (староста поспешил отскочить немного в сторону), молоток и брусок сунул в мешок, закинул мешок за плечо. — Ну, ладно, только бог видит твою несправедливость. Не может он этого не видеть!

— Хорошо-хорошо, бог сам знает, что ему нужно видеть. а ты знай шагай своей дорогой.

Кугубай Орванче прошел уже большую часть пути, как вдруг его окликнули:

— Дядя Орванче, что так рано домой собрался?

Кугубай Орванче поднял голову и увидел телегу, на которой сидели Орлай Кости с женой и дочерьми.

Амина сказала отцу:

— Вот, найми Орванче косить.

— И верно, — отозвался отец. — Тпру-у, тпр-у, глупый! Орванче, ты уже кончил с покосом?

— Покончил.

— Не наймешься ли ты мне косить?

— Сколько заплатишь?

— Шестьдесят копеек, и еда-питье мое.

— Нет, дешево.

— Люди за полтинник нанимают.

— Надо смотреть, кого нанимаешь.

— Известно, не впервой нанимать. А сколько же ты просишь?

— Семьдесят пять копеек в день, меньше никак нельзя.

— Нет, это дорого.

— Давай на круг за все — три с полтиной.

— Тоже дорого.

— Не скупись, отец, найми дедушку Орванче, он сказки хорошо рассказывает, — сказала Настя.

— Ты, дочка, не суйся в разговоры взрослых. Я же его не сказки рассказывать нанимаю.

— Ладно, дай ему семьдесят копеек, — посоветовала Дарья.

— Ну как, Орванче, семьдесят копеек — пойдет?

— Нет. До свидания.

— Стой, стой, не уходи. Будь по-твоему! Садись на телегу, подвезем.

— Пешком пойду, небось, не далеко?

— Близко, у Чарланге-оврага. Приходи, не задерживайся. Но-о! — Орлай Кости хлестнул коня, заторопился.

Кугубай Орванче пошел следом.

Начали косить. Настя, приезжая на каникулы домой, всякий раз с удовольствием выходит на сенокос. Отец купил ей небольшую косу, и она, как умеет, косит.

Конечно, Насте не успеть за всеми, да она и не старается особенно. Амина идет, не отставая от Кугубая Орванче. Орлай Кости то и дело поправляет косу, что-то у него там не ладится. Дарья косит позади всех, обернувшись, она кричит:

— Настя, доченька, ноженьку не порежь, будь осторожнее…

— Нет, мама, не бойся.

— Ты не устала?

— Нет, не устала. Только вот коса почему-то носом в землю зарывается.

— Ну и оставь ее, иди пособирай лучше землянику.

— Где кружка?

— Поищи в пестере, я ее вместе с хлебом клала. Молоко не опрокинь.

— Пожалуй, схожу пособираю.

— Вот и хорошо. Наберешь ягод, поешь с хлебцем.

Хоть и стар Кугубай Орванче, но еще крепок. Косит будто играючи. Только невесел нынче старик, трубка в зубах зажата, но он не замечает, что она давно потухла.