Страница 3 из 7
– Отдам же, ну. А то мне голову отрежут. Людям должен…
– Дай бэйджик на полчаса.
– Да не, стремно.
– Тогда проведи вот его на последний этаж.
Вдруг, Слава что-то увидел и сказал:
– Я сейчас.
В конце переулка два невзрачных типа в бейсболках с козырьками, закрывающие пол лица, стояли, кого-то ждали. Альберт снова взглянул на купол бизнес центра, торчащий над крышами старых домов…
– Не то, что бы я тебя ненавидел, Элли…
Через несколько минут он подумал, что надо бы поторопиться, скоро «планктон» потечет в обратную сторону. И обернулся на громкий топот. На него бежало безголовое туловище. Кровавый фонтан из среза между плечами хлестал, как из китового дыхала. Туловище легло на вираж и скрылось в пункте приема ставок. Там перевернуло всю пластиковую мебель. В последнем рывке вбежало по стене на потолок и оттуда рухнуло на пол. Еще минуту дергало конечностями и, наконец-то, замерло в быстро растекающейся луже собственной крови. Узбек в пиджаке лежал неподалеку в глубоком обмороке. Баба администратор орала во все горло. Остальные боялись вылезти из своих укрытий.
Альберт и Вадик стояли на улице, как вкопанные. К их ногам прикатилась голова Вячеслава. Лохматая, в ссадинах от асфальта, глаза были еще открыты.
– Слышь, – сказала голова, – Ксюху позови…
Вадик схватил себя за уши и заныл:
– Ы…
Букет он выронил, цветы засыпали говорящую голову. Получилась психоделическая картинка.
– Бежим!
Никто из них так быстро не бегал за всю жизнь. Очухались на проспекте, где всегда очень много людей. Здесь быстро бегать неприлично, могут побежать вдогонку. Свернули снова в переулки. Погони, конечно, никакой не было. Вадик требовал литр водки. И через квартал, друзья осели в заведении под вывеской «Вечный зов». Где нет дневного света, лишь только перезвон посуды и вечное «бля», щетинистые кадыки запрокинутых голов, сосущих суррогатный алкоголь из кружек и граненых стаканов и вонь мочи из распахнутой двери общего туалета.
***
– Ставки на спорт! Один иксбет!
Ника смотрела сериал, вдруг, экран мурлыкнул. В нижнем углу, в квадрате видео звонка, проявилась физиономия Полины.
– Я все, – сообщила Ника, – краски кончились.
Они всегда так общались, вместо «привет», будто продолжали прерванный разговор.
– Покажи.
– Воть…
Картина была без багетной оправы, просто холст, натянутый на рамку.
– Что за токсичная мазня?
В изломах уличного пространства, как в осколках зеркала угадывались два портрета. Ника рисовала целый месяц. Несколько эскизов еще висели на стене приклеенные скотчем к обоям.
– Это они?
– Ага.
Учитель и школьница, преступление против половой неприкосновенности несовершеннолетних. В чатиках негодовали, дети были за них, да все были за них. Кроме закона и тех, кто на страже этих самых законов.
Месяц назад случилась ужасная история. Ника возвращалась из магазина и увидела в темноте рядом с выходом на крышу огромную, шевелящуюся кляксу. Крикнула:
– Убирайтесь, проклятые руферы!
В ответ мужской голос тихо произнес:
– Простите, у вас не найдется немного воды?
Ника ничего не боялась рядом с дверью своей квартиры. Она включила фонарик в телефоне. Молодой мужчина и совсем юная девчонка сидели на последней ступеньке. Они подняли руки, будто это был не луч света, а дуло автомата.
Идти в гости наотрез отказались. Ника открыла им чердак. Замки постоянно приходилось менять после набега «проклятых руферов». Принесла им еды и одеяло…
Пришла на следующий день, хоть они ничего не просили. Им ничего и не надо было, только бы их оставили в покое. Навсегда. Она сказала, что закроет дверь на висячий замок, потому что полиция обыскивает чердаки и крыши. Дома она яростно рисовала, еще сама не зная что. Просто мазала краской листы бумаги. Там, на чердаке ей хватило несколько минут, что бы разглядеть то, о чем так фальшиво поют в фильмах и в соцсетях.
Утром постучали.
– Полиция.
Отец ушел с ними. Ника ждала в прихожей, закусив кулак. Она слышала хруст шагов наверху и голоса. Потом возня, мужчина, что-то громко говорил, кричала девочка. Через приоткрытую дверь Ника видела черные туловища, они шли и шли на чердак – свинорылые бабы с голубыми погонами, большие мужики с автоматами. Столько туловищ на двух маленьких людей…
Над головой хрустел керамзит, крики не затихали, наверное, задержанных били. Ника не выдержала, убежала в свою комнату. Самое ужасное было то, что они, наверное, подумали, это она их предала. Привела этот табун чудовищ, увешанных оружием. Выключила телефон, отцу сказала, что заболела. И не хочет никого видеть…
Полина посмотрела на ногти и спросила:
– Ничего сказать не хочешь? Сегодня третье сентября.
– А, точно. С днюхой…
– Чего делать будем? У меня денег нет.
– Картину эту продадим. Она мне не нравится.
– Кто ее купит?
– Есть одна тетка…
Ника не писала маслом или акварелью. Это был ее первый опыт. Она «ваяла» коллажи, эта техника ей больше нравилась. Весь пол был завален обрезками цветной фольги, контурами портретов на мелованной бумаге, дохлыми фломастерами и тюбиками клея. На письменном столе жили: ноутбук, принтер формата А3 и дорогой фотоаппарат. Единственный островок относительного порядка в комнате.
Ника могла часами сидеть в кафетерии на углу. Фотик лежал на столе, нацеленный объективом на улицу, тикали гигабайты снятых кадров… Стены, окна, хай-тек, лица все это можно было благополучно скопипастить. Но она хотела, что бы «было свое». Даже голые женские тела на ее картинах это Полина в маске. Как и рожа сумасшедшего друга отца. Если безумие давит харизмой, как и великолепная фигура лучшей подруги, почему бы и нет? Фотосессия Полины была прямо здесь на диване, маску надели, потому что лицо явно несовершеннолетней. А Вадика «щелкали» на его скамейке в садике. Мимика завораживала, гон мыслей в голове искрил зигзагами пантомимы лицевых мышц и морщин. Конечно, для искусства коллажа требовалось намного больше деталей. Цветы, дельфинчики, прочую живую природу она качала с фотостоков, пропускала через фильтры и фотошоп. Потом они с Полли шли в хозяйственный маг, покупали облицовочные панели, пластиковые, почти невесомые. Дома Ника обрезала, склеивала в нужный формат. Сверху клеилась плотная бумага и начиналась сборка…
Ее «искристый фарш», «рваную геометрию», «хохот бытия» и прочая и прочая, покупала одна дама. Старая знакомая отца. Хозяйка ночного клуба, вдова очень известного рок-музыканта. Если бы не она, эти коллажи так бы и пылились на Avito. Как-то она сказала:
– Роднуля, если у меня кончатся стены, я куплю новый клуб под твои шедевры.
Ника не питала иллюзий, была неглупой девочкой. Два года торговала сувенирами на улице с раскладного столика у Храма Спаса на Крови. Разного насмотрелась. Ей было даже немного стыдно. Она совсем не считала свою «лепню» шедеврами. Прекрасно понимала, эта дама вынесет на помойку все ее творчество, как только найдет новые обои для своих стен, более «альтернативные».
Ника бывала в этом клубе. Ее работы висели в коридоре, где туалеты. В клубе шаталось много народу, ходили мимо и ни разу никто не спросил, кто автор.
Ника сфотографировала картину на память и убрала в чехол из брезента с лямкой на плечо. Все свои произведения она тщательно пиксила. На всякий случай.
– Зайдешь за мной?
– Одевайся. Уже выхожу.
Когда-то давно, их познакомил врач мозгоправ. Нике было шесть лет, когда ее пыталась убить собственная мать в шизофреническом пароксизме. Она и дала дочери такое имя – Никита, с ударением на последнюю букву. Очень любила сериал с таким же названием. После покушения, отсидела, где положено. Но потом, выйдя из психлечебницы, все-таки догнала одного несчастного в рюмочной «Светлый путь». Превратила его лицо в лепестки орхидеи. И села уже навсегда.
Полина своих родителей даже не помнила, уехали «кататься на мотоцикле», так сказала бабушка. В детстве Полли часто оборачивалась на треск мотоциклетных моторов. С возрастом прошло, может просто, мотоциклов стало очень много.