Страница 2 из 60
Моральный ужас террора, его разлагающее влияние на человеческую психику в конце концов не в отдельных убийствах, и даже не в количестве их, а именно в системе. Пусть «казацкие» и иные атаманы в Сибири, или на Дону, о которых так много говорили обвинители на лозаннском процессе и о которых любят говорить все сопоставляющие красный террор с белым, запечатлели свою деятельность кровавыми эксцессами часто даже над людьми неповинными. В своих замечательных показаниях перед «судом» адм. Колчак свидетельствовал, что он был бессилен в борьбе с явлением, получившим наименование «атаманщины».
Нет, слабость власти, эксцессы, даже классовая месть и… анофеоз террора — явления разных порядков. Вот почему, говоря о «красном терроре», со спокойной совестью я мог в данный момент проходить мимо насилий эпохи «белого террора»[3].
Если наша демократическая печать делает адм. Колчака ответственным за сибирскую реакцию, то кто же ответственен за то, что происходило и происходит ныне в России?
Максим Горький в брошюре «О русском крестьянстве» упрощенно ответил: «Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа». Трагедия русской революции разыгрывается в среде «полудиких людей». «Когда в „зверстве“ обвиняют вождей революции — группу наиболее активной интеллигенции — я рассматриваю это обвинение, как ложь и клевету, неизбежные в борьбе политических партий или — у людей честных — как добросовестное заблуждение». «Недавний раб» — заметил в другом месте Горький — стал «самым разнузданным деспотом, как только приобрел возможность быть владыкой ближнего своего». Итак, русский писатель, не только сочувствующий русскому коммунизму, но и имевший с ним более прямые связи, снимает ответственность с творцов террористической системы и переносит ее на темноту народную. Спора нет, историческая Немезида, о которой так любят многие говорить, в том и состоит, что «над Россией тяготеет проклятие, налагаемое историей на всякую отсталую и развращенную страну» — как писали когда-то еще в «Черном Переделе». Ни в одной стране с развитым чувством гражданственности не могло быть того, что было в России.
Но Горький сам, очевидно, того не понимая, произносит грозный обвинительный акт против демагогии властвующей ныне в России партии. Едва ли есть надобность защищать русского крестьянина, да и русского рабочего от клеветы Горького: темен русский народ, жестока, может быть, русская толпа, но не народная психология, не народная мысль творила теории, взлелеянные большевистской идеологией…
Пытаются доказать, что красный террор вызван эксцессами белых. Тот, кто признает хронологию канвой истории и прочтет эту книгу, увидит, как мало правдоподобия и достоверности в этом утверждении. Но в сущности это интересно только для психолога, который будет пытаться понять человеческие отношения в эпохи гражданских войн. Я избегал в своей работе ставить вопросы теоретического характера. Они безбрежны. Мне надо было прежде всего собрать факты.
Может быть, русская общественность именно в этом отношении исполняет свой долг не так, как того требует подлинная действительность жизни. Не надо забывать, что только современники, вопреки мнению историков французской революции Оларовской школы, могут изобразить для потомства в данном случае правду не ложную.
Белый террор в прошлом; а что будет впереди, нам не суждено знать. Террор красный, под который подведен фундамент идеологический, явление наших еще дней.
И на него человеческий мир продолжает с удивительным спокойствием взирать. Почему? Я недавно еще отвечал («На чужой стороне» № 3):
«Общественное мнение Европы как бы сознательно отворачивается от этой правды, ибо она, в своем голом и неприкрашенном виде, становится в слишком непримиримое противоречие с культурными навыками современного правового строя и общепризнанной людской моралью»[4]. И как тяжело при таких условиях читать зарубежные письма, начинавшиеся год или два назад такими словами: «Помогите, если это возможно. Напиши Нансену, напиши Ан. Франсу, напиши аполитичному Гуверу — кричи всюду, где ты можешь: SOS!»[5] «Необходимо, чтобы европейское общественное мнение потребовало прекращение издевательств над человеком. Необходимо вмешательство европейского социализма» — взывает из России корреспондент ср. «Голоса России», сообщая о неописуемых ужасах, творившихся в 1921/22 г. в концентрационных лагерях в Холмогорах и Порталинском монастыре.
В значительной степени бесплодны были и тогда эти обращения и эти ожидания. А теперь? Не так давно мы читали, как центральный орган чешской социал-демократии «Право Лиду» писал: «Теперь русская эмиграция распространяет сведения о том, что большевики преследуют тех, кто не согласен с их режимом. Но мы считаем, что теперь необходима известная осторожность при чтении этих сообщений и в некоторых случаях встает вопрос: не пускает ли определенная часть русской эмиграции эти сведения с целью оправдать свою бездеятельность за границей»[6]. Для «Право Лиду» нужна проверка сведений о режиме большевиков, нужна проверка отношения советской власти к ее политическим противникам. А еще два года назад чешско-словацкие с.-д., основываясь на «достоверных сообщениях», интерпеллировали министра иностранных дел Бенеша о «невыносимом» политическом положении в России при советском правительстве. Они запрашивали министра:
1. Не угодно ли г. министру иностранных дел дипломатическим путем учинить все возможное, чтобы смертная казнь во всех цивилизованных государствах и в особенности в России была уничтожена.
2. Не угодно ли г. министру принять зависящие от него меры, чтобы в России уменьшились приговоры над политическими преступниками социал-демократического направления, будь они рабочими, крестьянами или солдатами.
3. Не позаботится ли г. министр, насколько это возможно в международной обстановке, принять меры для того, чтобы в России были прекращены преследования против социалистов и чтобы политическим преступникам социалистам была дана всеобщая амнистия[7].
Правда, чешские социал-демократы говорили только о социалистах! Они не возвысились до понимания истины, чуждой, к сожалению, им, как и многим социалистам Западной Европы[8] (впрочем, и русским), о которой недавно еще напомнил маститый чешский же общественный деятель Т. Г. М. в «Pzitomnost»: «Для человека нет высшего правила во всей жизни и в политике, чем сознание, что жизнь и личность человека должны быть священны». Что же заставило «Pravo Lidu» изменить теперь позиции даже по отношению к социалистам? Пресловутый вопрос о признании Европой советской власти? Так именно мотивировала на последнем съезде в январе 1924 г. французская социалистическая партия свое предложение советскому правительству прекратить преследования социалистов — это важно для того, чтобы партия могла бы без всяких оговорок и без укоров совести присоединиться к предложению о признании советского правительства Францией. Английская рабочая партия, говорящая о своем новом якобы понимании социализма, не выставляет и этого даже требования… А чешские социал-демократы склонны заподозрить уже и самый факт преследования — и это тогда, когда до нас доходят сообщения о самоубийствах, избиениях и убийствах в Соловках, о чем в 1924 г. поведала миру не зарубежная русская печать, а правительственное сообщение самих большевиков. Мы видим, таким образом, какую большую поправку приходится внести в преждевременное утверждение «Дней»: «прошли те времена, когда большевистские расправы можно было производить втихомолку. Каждая новая волна красного террора вновь и вновь вызывает протесты европейского общественного мнения»[9].
3
Такую же приблизительно характеристику «красного» и «белого» террора дал в «Руле» и проф. Н. С. Тимашев. Статья его вызвала в «Днях» (27-го ноября) со стороны Е. Д. Кусковой горячую реплику протеста против якобы попытки «расценивать людодерство». «Его надо уничтожить. Уничтожить без различия цвета» — писала Е. Д. Кускова. Позиция — единственно возможная для писателя, отстаивающего позиции истинной гуманности и демократизма. Но, мне кажется, почтенный автор приписал проф. Тимашеву то, чего последний и не говорил. Разная оценка «людодерства» далеко не равнозначаща признанию лучшими тех или иных форм террора. Не то мы называем и террором; террор — это система, а не насилие само по себе. Неужели Е. Д. Кускова назовет правительство так называемого Комуча, при всех его политических грехах, правительством террористическим? А между тем г. Майский, бывший с.-д. и бывший член этого правительства, в свое время в московских «Известиях» привел немало фактов расстрелов на территории, где правил Комитет Членов Учредительного Собрания. Правда, предателям не во всем приходится верить, и особенно такому, который выступил со своими изобличениями в момент ср. процесса, т. е. в момент, когда при большевистском правосудии прежние товарищи стояли под ножом гильотины… Все-таки факты остаются фактами. И однако же это очень далеко от того, что мы называем «террором».
4
Я не говорю уже о тех, кто по своим коммерческим соображениям применяют в этом отношении принцип: do ut des, недавно столь откровенно провозглашенный Муссолини. К этой позиции в сущности близка и якобы «левая» позиция французских радикалов во главе с Эррио, не прикрытая даже стыдливым флером какой-либо общественной принципиальности. См., напр., статью Charles Gide в «Le Quotidien» 18 янв. 1924 г. О книге Эррио «La Russie nouvelle», чрезвычайно ярко вскрывающей его позиции, я писал в № 3 «На чужой стороне»: «Из сменовеховской литературы».
5
«Руль» 19-го октября. Речь шла об индивидуальном спасении известных общественных деятелей.
6
Цитирую по статье А. Б. Петрищева «Вопросы», «Право Лиду». «Дни», 3 фев. 1924 г.
7
«Общее дело» 17-го июля 1921 г.
8
Напомним о Фридрихе Адлере, который выставлял требование «освобождения из большевистских тюрем всех томящихся там сознательных пролетариев без различия направления».
9
28-го декабря 1922 г.