Страница 2 из 3
Ознакомившись с заключением, я метнулся в операционную с одной только мыслью: «Я должен ее спасти».
Она попала в аварию. Ей пробило грудную клетку, множественные переломы верхних и нижних конечностей – ее ласковых рук и стройных ножек – состояние критическое.
Нина умирала. Моя Нина, которая провожала меня на работу вне зависимости от того, как рано приходилось вставать. Она ставила будильник раньше, чтобы успеть приготовить мне завтрак. Делала массаж, когда я приходил уставший с работы. Терпела мои менторские замашки и молча проветривала кухню, когда мне лень было выйти на балкон покурить.
Я увидел ее распластанное тело на операционном столе. Не помню, как готовился к операции: мыл руки, надевал перчатки и оказался в маске. Помню только ее разомкнутые губы под запотевающей маской для анестезии. Губы, которыми она целовала меня. Губы, которыми она прикасалась к члену «другого»…
«Так тебе и надо», – вдруг вспыхнуло в воспаленном сознании. Я испугался собственных мыслей и сделал глубокий вдох. Так нельзя, она – моя пациентка, я обязан ее спасти. «Ты это заслужила», – не успокаивался внутренний голос, зарождая во мне былую ярость. Не самое подходящее время для злости. Я же давал клятву Гиппократа. И ведь это же… Нина.
Ее маленькие сисечки обрамляли рваную рану посреди грудной клетки – при ударе руль сломался и повредил ее. Она никогда уже не сможет быть прежней. И я никогда не смогу относиться к ней как раньше, ведь она предала меня.
– Распатор, – скомандовал я. И тут до меня начало доходить, что я уже в самом разгаре операции. Мое сознание разделилось надвое: один я выполнял свой долг, второй же наблюдал со стороны за действиями первого и думал о том, а правильно ли он поступает.
«Это твой шанс», – шептала злость.
Руки продолжали вынимать осколки руля и ребер.
«Никто и не заподозрит».
Первый не останавливался, а Второй начал прислушиваться к голосу.
«Она уже не твоя Нина. Бросила тебя по смс-ке, как безмозглого пацана. Тебе не надо ее убивать. Просто не дай ей выжить».
Ее сердце билось и кровоточило от ран, нанесенных осколками.
Мое сердце обливалось кровью от раны, нанесенной ею.
Она была беззащитна. Ничего не могла сделать или изменить. Как и я, когда совсем недавно читал ее сообщения.
А теперь я мог взять в руки ее нелюбящее сердце. И сжать, как резиновую игрушку для щенка.
Второй разглядывал большой осколок и уже знал, что собирается сделать, пока Первый все еще спасал жизнь Нины. Судьба ее была в моих руках. Одно верное «неверное» движение – и ее больше нет.
Я мешкал. Ведь никогда раньше мне не приходилось осознанно давать человеку не выжить. Да, пациенты умирали на моем столе, но никогда это не было нарочно. Со своей стороны я делал все, что мог.
Осколок пробил межжелудочковую перегородку. Первый извлек его и собирался ставить заплатку, но Второй решил, что пришло его время. Больничка наша не оснащена кучей современных наворотов, главное – это врачи. Мы следуем не камерам, а своим глазам. Мои глаза видели размер осколка, мой мозг понимал, что он со стопроцентной вероятностью повредил перегородку, моя злость заставила меня зашить поверхностное повреждение сердца и оставить Нину умирать.
Кардиомонитор зафиксировал систолический шум, но никто из присутствующих не отметил, что он за пределами нормы.
– Отсос, – скомандовал я, вычисляя, сколько моей пациентке осталось жить.
Верка тут же сунула отсос. По ним она была спец.
Под конец я зафиксировал сломанные и резекционированные ребра лигатурами, зашил рану и понял, что натворил.
Я отобрал у Нины шанс на выживание. Своими собственными руками лишил ее возможности остаться в живых.
– Надеюсь, все обойдется, – сказал мой ассистент. Тот, который недавно звонил мне и сообщил о том, что с Ниной случилось несчастье.
Я было открыл рот, но коллега еще не закончил.
– Ваш друг умер, – он положил мне руку на плечо и легонько сжал в знак поддержки.
– Что?..
– С ней был пассажир.
– Пассажир? – процедил я сквозь зубы и резко передумал исправлять свою «ошибку».
– Ты не знал? – рука сползла с моего плеча.
– Знал, – я рывком стянул перчатки и покинул операционную.
Нина умерла, так и не придя в сознание.
Вскрытие обнаружило разрыв межжелудочковой перегородки, но моей вины в смерти пациентки усмотрено не было.
Я и сам старался убедить себя в том, что ни в чем не виноват. Она сама влетела в лобовое. Сама вынудила оставить ее умирать. Сама.
Я тут был ни при чем. Просто не стал помогать. Но не убивал же…
Почему же тогда всякий раз, закрывая глаза, я видел ее раскуроченную грудную клетку с окровавленным сердцем, отбивающим сбивчивый ритм? Оно было таким же, как миллионы других. Я бы не отличил его среди кучи сердец, извлеченных при вскрытии. Но видел я именно его. Как оно билось, как я зашивал рану, зная, что прячу в ней затаившуюся смерть.
Я не спал двое суток. Не мог вынести этого напряжения.
Но ведь это все она. Только она виновата во всем произошедшем. Почему же я должен страдать из-за ее лжи и блядства?!
Неужели я должен был вернуть ее к жизни и смотреть, как она машет мне ручкой и оплакивает своего скопытившегося «другого»?
Им оказался какой-то Петр. Я облазил все соцсети, в которых смог его найти. Какой-то высокомерный хлыщ. Чертов пижон. Не знаю, где они могли познакомиться. И машина тоже была его. Спасибо, что нашу старушку не разбила.
Она все-таки избежала серьезного разговора. Отделалась смс-кой.
При следующем дежурстве мне достался типичный перетониточник. Дело плевое. Но стоило сделать надрез, как вместо аппендикса я увидел сердце. Ее сердце.
Я не мог оперировать.
Коллеги поняли. Они вообще поражались тому, что после произошедшего я так быстро вернулся в строй. А я просто должен был реабилитироваться после содеянного. Спасти парочку жизней, чтобы искупить свою вынужденную вину.
Я пытался – и до сих пор пытаюсь – убедить себя в том, что вынужден был так поступить. Но все мы знаем, что это неправда. Мог ли я совладать с чувствами и провести операцию, как положено? Скорее да, чем нет.
Раскаиваюсь ли я в содеянном?
Скорее нет, чем да.
Или да…
Не знаю.
Не знаю, что ответить. Ведь Нина была не просто моей сожительницей, я любил ее. Любил всем сердцем. Но она предала меня. И я так никогда и не узнаю, как долго она мне изменяла. Почему именно в ту ночь решила со мной расстаться. Никто не ответит мне на эти вопросы. А они мучат меня, не дают забыть. Всякий раз натыкаясь на воспоминания о нас, я ловлю себя на мысли: «она тогда уже трахалась с этим Петром или все еще была моей Ниной?» И все это убеждает меня в том, что я поступил правильно. Но и заставляет сожалеть о потерянной возможности взглянуть в ее лживые глаза и узнать всю правду.
С тем больным, которого я не смог оперировать, все обошлось, можете не беспокоиться. Мне вызвали замену. История не о нем. История о том, что прошло уже два года, а я до сих пор не вернулся к врачебной практике и теперь уже вряд ли когда-нибудь возобновлю свою блистательную карьеру. История о том, что до сих пор, закрывая глаза, я вижу ее израненное сердце, отстукивающее последние мгновения ее жизни.
И эта история о том, что порой за счастье приходится платить слишком высокую цену. Вы берете его авансом, а потом жизнь заставляет вас отработать все до последнего мгновения радости. Нина обанкротилась, отдавая долг за отношения со своим «другим» Петечкой. Я же до сих пор в долговой яме и никак не могу расплатиться за шесть лет, проведенных с этой блядью.
Встреча
Холодно. Ледяной ветер завывал, будто нарочно катаясь в бороздках моих ушных раковин. Я усерднее кутался в свой дурацкий тулуп школьных времён. Наверное, было глупо его надевать, но мне так хотелось, чтобы она меня узнала.
С Юлей мы учились с первого класса и даже в садик ходили в одну группу. Получается, большую часть своей жизни я провёл рядом с ней. Она была первой девочкой, которой я признался в любви. Тогда ещё маленький сопляк в колготках задом наперёд. Шли годы, мы оба росли, а детская влюблённость никак не хотела оставаться в прошлом. Но, казалось, Юля этого не замечала. Или только делала вид. В общем, с окончанием школы я был вынужден исчезнуть из её поля зрения вместе со своими невостребованными чувствами. Я поступил в институт в другом городе и больше Юлю не видел.