Страница 19 из 100
Глава 4
"И все равно мы смертны. Нас оценивают по тому, что мы сделали за свою жизнь и какое наследие оставили, как и вас. Жизнь длиной в тысячелетия ничего не стоит, если все труды оказываются напрасны." © Малекит.
Теплый ветер, пришедший из Саласахской пустыни, слизал снега и на склонах щебнистых сопок заголубели цветы подснежного лютика, а в низинах, прогретых солнцем, прорезалась молодая трава. Среди метелок блестящего чия, обтрепанного зимними буранами, бойко шныряли суслики. Бурундук выползали из своих нор, вытягиваясь на молодой траве, прогревая бока и как будто бы напитываясь энергией солнца. Высоко в небе, чуть пошевеливая крыльями, парили коршуны, сытые, равнодушные к легкой добыче, порой отлетая от редких в этих местах гарпий. Моллюски пустошей просыпались от зимней спячки и раскрывали створки своих раковин, готовясь поймать неосторожных. От временных озер, от озера к озеру по извечным путям тянулись несметные стаи перелетных птиц, и вечерние сумерки гудели от шума крыльев, гогота, кряканья, посвиста. Самцы травоядных стад, зверея от ревности, носились по степи, отгоняя от самок бродячих соперников. Налив кровью глаза, взрывая копытами землю, бодались быки. Звенели первые, редкие еще комары. Кочевые хищные тушканчики, вернувшиеся со своих южных владений, обнюхивали старые норы. Крысята толпой бегали выливать из нор полевых мышей, черпая воду кожаным ковшиком и тут же их проглатывали, жмуря свои глазки от удовольствия. И эти звуки, и запахи ветра великой пустыни беспокойно-томительной радостью входили в души живущих.
Только недавно рассвело. Весеннее небо было ещё серым. От затянутой плёнкой воды долины тянул ветерок, и охотники поёживались от холода. Я, согреваясь, напрягал и расслаблял мышцы и живительный ток крови на время позволял расслабиться и немного подремать.
Условный знак Торкоса, носатого и зубастого раба-гоблина, прервал мою дрёму и медленно текущие мысли о жизни.
С юга нарастал гул крыльев. Я чувствовал, как меня охватывает знакомое каждому настоящему охотнику возбуждение.
Наконец-то наше терпение было вознаграждено. Огромная стая летела прямо на нас с Торкосом, и ещё трём рабам, лежащими поодаль. Шум крыльев нарастал с каждой секундой. Гул был, как у надвигающегося шторма.
Стая летела низко, стелясь над покрытой редкими клочками снега временным озером. Темная плотная полоса действительно скорее походила на стремительно несущуюся штормовую тучу, чем на птичью стаю.
Мы прижались к земле.
У края озера утки были уже так низко, что мы почувствовали ветер, поднятый тысячами крыльев. Взметнулись боласы. Несколько уток, опутанные тонкими бечевками, камнем упали совсем недалеко. Броситься к ним, сунуть в мешок барахтающихся птиц, освободить боласы и кинуть вновь - и всё повторять до тех пор, пока огромная стая не пролетит.
Уток было столько, что боласы можно было бросать с закрытыми глазами!
У логова было оживленно. Между холмов пылали костры на аргале, и сизые дымы вздымались к ясному небу. В воздухе плыли перья и пух - гоблинши щипали уток, кипели котлы и валил вкусный пар, возбуждая аппетит у бродящих вокруг крыс и рабов.
Моя задача на данном этапе - не мешать. Всё отработано годами. О традиционной для этих мест охоте мне рассказали освобожденные крысы, интересуясь, как мы пойдём и какими парами мы будем действовать. Я, конечно же был не в курсе, и мы чуть не упустили сытное начало тёплого сезона.
Кривоногая гоблинша, непрестанно кланяясь, поднесла большое деревянное блюдо, заполненное утиным мясом, и поставила на маленький столик. Поодаль расселись пара свободных крыс, не стоящие в патруле и не присматривающие за рабами, а также первая смена рабов (совсем подальше - чтобы одновременно указать их положение, но при этом подчеркнуть, что я не брезгую сидеть за одним столом). Это не жесткое мясо лопоса (волосатого обезьяна, съеденного зимой), поэтому все ели хватая и разрывая вареное птичье мясо - свежее легко поддается зубам.
Насытившись, отодвинул от себя блюдо и стал заливать в пасть отвар степных трав и ягод, из которых я чувствовал разве что душицу и чабрец.
Внешне я был спокоен, но в уголке сознания не проходила мысль, что наше внешнее временное благополучие является слишком временным. За зимнее время и начало зимы я много узнал о том месте, где находился и мне пришлось менять свои планы.
Во-первых, идти в Империю я пока передумал. Обросший хозяйством, я уже не был так мобилен, как раньше. А бросать всё нажитое за зиму и добытое потом и кровью не позволяло моё внутреннее “я”. Чувствовать себя владыкой пусть и крохотного, но своего хозяйства было приятно. Поэтому требовалось всё нажитое не просто сохранить, но защитить и приумножить.
Исходя из этого появлялось “во-вторых”. Я много узнал, бродя на охоте и от освобождённых из плена крыс Костегрызов, так и от гоблинов о том, что вообще живёт в пустошах и какие интересные места имеются. Развалины, бродячие чудища, племена нелюдей и людей - тут всего хватало. И когда они все узнают о том, что Нарак разгромлен, они попытаются войти в контакт со мной, и способ этого контакта в пустошах был прост - попробовать на зуб, а вдруг да расколюсь. А с наличными силами отбиваться от всех будет ой как непросто, даже если вооружу всех рабов и погоню их перед собой, обещая свободу в случае победы.
Тут появлялось “в-третьих”: нужны воины. Навербовать наёмников - самый нежизнеспособный вариант, так как ближайший город, Глаттершталь, был километрах в восьмидесяти - ста (неплохо я зимой сбился с пути), но даже если и доберусь, то чем оплачивать найм людей? Да и согласятся ли они пойти в найм к мутанту - большой вопрос. Это не Запад, не государствоСтригоев. В том же Мальфаше нелюдь могли просто прибить, на всякий пожарный, просто в целях профилактики. Ну может только кроме гномов.